Неточные совпадения
Она
вернулась в свой угол и
села.
Как ни сильно желала Анна свиданья с сыном, как ни давно думала о том и готовилась к тому, она никак не ожидала, чтоб это свидание так сильно подействовало на нее.
Вернувшись в свое одинокое отделение
в гостинице, она долго не могла понять, зачем она здесь. «Да, всё это кончено, и я опять одна», сказала она себе и, не снимая шляпы,
села на стоявшее у камина кресло. Уставившись неподвижными глазами на бронзовые часы, стоявшие на столе между окон, она стала думать.
Она услыхала порывистый звонок Вронского и поспешно утерла эти слезы, и не только утерла слезы, но
села к лампе и развернула книгу, притворившись спокойною. Надо было показать ему, что она недовольна тем, что он не
вернулся, как обещал, только недовольна, но никак не показывать ему
своего горя и, главное, жалости о себе. Ей можно было жалеть о себе, но не ему о ней. Она не хотела борьбы, упрекала его за то, что он хотел бороться, но невольно сама становилась
в положение борьбы.
Грэй дал еще денег. Музыканты ушли. Тогда он зашел
в комиссионную контору и дал тайное поручение за крупную сумму — выполнить срочно,
в течение шести дней.
В то время, как Грэй
вернулся на
свой корабль, агент конторы уже
садился на пароход. К вечеру привезли шелк; пять парусников, нанятых Грэем, поместились с матросами; еще не
вернулся Летика и не прибыли музыканты;
в ожидании их Грэй отправился потолковать с Пантеном.
Когда же Базаров, после неоднократных обещаний
вернуться никак не позже месяца, вырвался наконец из удерживавших его объятий и
сел в тарантас; когда лошади тронулись, и колокольчик зазвенел, и колеса завертелись, — и вот уже глядеть вслед было незачем, и пыль улеглась, и Тимофеич, весь сгорбленный и шатаясь на ходу, поплелся назад
в свою каморку; когда старички остались одни
в своем, тоже как будто внезапно съежившемся и подряхлевшем доме, — Василий Иванович, еще за несколько мгновений молодцевато махавший платком на крыльце, опустился на стул и уронил голову на грудь.
Через час я
вернулся к
своим. Марченко уже согрел чай и ожидал моего возвращения. Утолив жажду, мы
сели в лодку и поплыли дальше. Желая пополнить
свой дневник, я спросил Дерсу, следы каких животных он видел
в долине Лефу с тех пор, как мы вышли из гор и начались болота. Он отвечал, что
в этих местах держатся козули, енотовидные собаки, барсуки, волки, лисицы, зайцы, хорьки, выдры, водяные крысы, мыши и землеройки.
Когда Марья Алексевна, услышав, что дочь отправляется по дороге к Невскому, сказала, что идет вместе с нею, Верочка
вернулась в свою комнату и взяла письмо: ей показалось, что лучше, честнее будет, если она сама
в лицо скажет матери — ведь драться на улице мать не станет же? только надобно, когда будешь говорить, несколько подальше от нее остановиться, поскорее
садиться на извозчика и ехать, чтоб она не успела схватить за рукав.
Лаврецкий проводил
своего гостя
в назначенную ему комнату,
вернулся в кабинет и
сел перед окном.
Марья Дмитриевна (
в девицах Пестова) еще
в детстве лишилась родителей, провела несколько лет
в Москве,
в институте, и,
вернувшись оттуда, жила
в пятидесяти верстах от О…,
в родовом
своем селе Покровском, с теткой да с старшим братом.
Она прибавила свет,
вернулась на
свое место и
села в своей любимой позе — по-турецки. Оба молчали. Слышно было, как далеко, за несколько комнат, тренькало разбитое фортепиано, несся чей-то вибрирующий смех, а с другой стороны — песенка и быстрый веселый разговор. Слов не было слышно. Извозчик громыхал где-то по отдаленной улице…
Между тем Елена
вернулась в свою комнату,
села перед раскрытым окном и оперлась головой на руки.
На другой день я был
в селе Ильинском погосте у Давыда Богданова, старого трактирщика. Но его не было дома, уехал
в Москву дня на три. А тут подвернулся старый приятель, Егорьевский кустарь, страстный охотник, и позвал меня на охоту,
в свой лесной глухой хутор, где я пробыл трое суток, откуда и
вернулся в Ильинский погост к Давыду. Встречаю его сына Василия, только что приехавшего. Он служил писарем
в Москве
в Окружном штабе. Малый развитой, мой приятель, охотились вместе. Он сразу поражает меня новостью...
В течение обеда Лежнев и Рудин, как бы сговорившись, все толковали о студенческом
своем времени, припоминали многое и многих — мертвых и живых. Сперва Рудин говорил неохотно, но он выпил несколько рюмок вина, и кровь
в нем разгорелась. Наконец лакей вынес последнее блюдо. Лежнев встал, запер дверь и,
вернувшись к столу,
сел прямо напротив Рудина и тихонько оперся подбородком на обе руки.
И, с самодовольствием окинув взглядом
свою собственную опрятную и изящную фигурку, Константин Диомидыч ударил раза два растопыренными пальцами по рукаву сюртука, встряхнул воротником и отправился далее.
Вернувшись к себе
в комнату, он надел старенький халат и с озабоченным лицом
сел за фортепьяно.
В таком настроении я отправил Дюроку
свою визитную карточку и
сел, читая газету, но держа ее вверх ногами. Не прошло и пяти минут, а слуга уже
вернулся, почти бегом.
Храпон отвел Сганареля и заключил его под арест по этому же самому способу, но сам
вернулся домой очень расстроенный и опечаленный. На
свое несчастие, он рассказал
своей сестре, как зверь шел с ним «ласково» и как он, провалившись сквозь хворост
в яму,
сел там на днище и, сложив передние лапы, как руки, застонал, точно заплакал.
Стаканыч пожал его холодную, негнущуюся большую руку и,
вернувшись на
свою кровать,
сел за прерванный пасьянс. И до самого обеда оба старика не произнесли больше ни слова, и
в комнате стояла такая, по-осеннему ясная, задумчивая и грустная тишина, что обманутые ею мыши, которых пропасть водилось
в старом доме, много раз пугливо и нагло выбегали из
своего подполья на середину комнаты и, блестя черными глазенками, суетливо подбирали рассыпанные вокруг стола хлебные крошки.
Поликрат прочел это и послушался
своего друга. Он сделал вот что: был у него дорогой перстень; взял он этот перстень, собрал много народа и
сел со всем народом
в лодку. Потом велел ехать
в море. И когда выехал далеко ва острова, тогда при всем народе бросил перстень
в море и
вернулся домой.
Когда мы
вернулись в барак, инженер убрал пустые бутылки под кровать, достал из большого плетеного ящика две полные и, раскупорив их,
сел за
свой рабочий стол с очевидным намерением продолжать пить, говорить и работать.
Сладко ему было уходить
в дремучую старину
своего кровного
села. Кому же, как не ей, и он обязан всем? А после нее — мужицкому миру. Без него и его бы не принял к себе
в дом Иван Прокофьич и не вывел бы
в люди. Все от земли, все! — И сам он должен к ней
вернуться, коли не хочет уйти
в «расп/усту».
Он снял с нее шубу и калоши и
в это время ощутил запах белого вина, того самого, которым она любила запивать устриц (несмотря на
свою воздушность, она очень много ела и много пила). Она пошла к себе и немного погодя
вернулась переодетая, напудренная, с заплаканными глазами,
села и вся ушла
в свой легкий с кружевами капот, и
в массе розовых волн муж различал только ее распущенные волосы и маленькую ножку
в туфле.
Вернувшись к себе
в комнату, он снимает сюртук, жилетку и сапоги. Разоблачается он медленно, затем, придав
своему лицу выражение оскорбленной невинности,
садится за письменный стол.
После произведенного ареста Елизавета Петровна,
сев в сани,
вернулась в свой дворец, взяв с собою герцогиню Анну Леопольдовну и ребенка царя Иоанна Антоновича, лишившегося трона
в колыбели.
Горсть храбрецов под предводительством знающего страну как
своих пять пальцев подполковника генерального штаба Мадритова
в течении более двух месяцев оперировала
в Корее, жгла
села и деревни сопротивлявшихся корейцев, чуть не заняла город Анжу и
вернулась с незначительными потерями.
После того как место парка около беседки-тюрьмы было приведено
в порядок и сама беседка тщательно вычищена, князь Сергей Сергеевич сам осмотрел окончательные работы и приказал оставить дверь беседки отворенной.
Вернувшись к себе, он выпил
свое вечернее молоко и
сел было за тетрадь хозяйственного прихода-расхода. Но долго заниматься он не мог. Цифры и буквы прыгали перед его глазами. Он приказал подать себе свежую трубку и стал ходить взад и вперед по
своему кабинету.
Вернувшись в свою горницу, он
сел за стол и глубоко задумался. «Ну как не осилить и Ермаку болести-то?.. Умрет она, — неслось
в его голове, и при этой роковой мысли холодный пот выступил на его лбу. Да неужели Господь посетит таким несчастием! Смилуйся, Боже мой, смилуйся!»
Брат и сестра
вернулись в столовую. Они молча вошли и молча
сели на
свои места. Стул, на котором только что сидел Иван Осипович Лысенко, так и стоял отодвинутым вкось быстрым его движением, когда он совершенно неожиданно встал прощаться.
Однажды вечером она
вернулась позднее обыкновенного. Глаза ее блестели. Она молча
села в угол
своей комнаты, бывшей когда-то комнатой дочери. Она поселилась
в ней по ее собственному желанию. Нянька последовала за ней.
— Убирайся к чорту, — сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел
в другую комнату и тотчас же
вернулся и с ногами
сел на кресло близко перед Долоховым. — Это чорт знает что́ такое! А? Ты посмотри, как бьется! — Он взял руку Долохова и приложил к
своему сердцу. — Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une déesse!! [ — Какая ножка, любезный друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и,
вернувшись, тихо
села на
свое место.
В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но
в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
Вернувшись назад
в свою тюрьму, Светлогуб
сел на койку и, закрыв глаза, старался живо представить себе то, что его ожидает, и никак не мог этого сделать. Он никак не мог представить себе того, чтобы его не было, не мог представить себе и того, чтобы люди могли желать убить его.
— Ишь, шельма, пришла! — услыхал Пьер
в конце балагана тот же ласковый голос. — Пришла, шельма, помнит! Ну, ну, буде. — И солдат, отталкивая от себя собаченку, прыгавшую к нему,
вернулся к
своему месту и
сел.
В руках у него было что-то завернуто
в тряпке.