Неточные совпадения
«Ты бо изначала создал еси мужеский пол и женский, —
читал священник вслед за переменой колец, — и от Тебе сочетавается мужу жена, в помощь и в восприятие рода человеча. Сам убо, Господи Боже наш, пославый истину на наследие Твое и обетование Твое, на рабы Твоя отцы наша, в коемждо роде и роде, избранныя Твоя: призри на раба Твоего Константина и на рабу Твою Екатерину и утверди обручение их в
вере, и единомыслии, и истине, и любви»….
— Но, по
вере вашей, Кутузов, вы не можете претендовать на роль вождя. Маркс не разрешает это, вождей — нет, историю делают массы. Лев Толстой развил эту ошибочную идею понятнее и проще Маркса, прочитайте-ка «Войну и мир».
— Ты
читала это? — осведомилась
Вера Петровна, показывая ей книгу Мопассана.
Вера была бледна, лицо у ней как камень; ничего не
прочтешь на нем. Жизнь точно замерзла, хотя она и говорит с Марьей Егоровной обо всем, и с Марфенькой и с Викентьевым. Она заботливо спросила у сестры, запаслась ли она теплой обувью, советовала надеть плотное шерстяное платье, предложила свой плед и просила, при переправе чрез Волгу, сидеть в карете, чтоб не продуло.
Прочими книгами в старом доме одно время заведовала
Вера, то есть брала, что ей нравилось,
читала или не
читала, и ставила опять на свое место. Но все-таки до книг дотрогивалась живая рука, и они кое-как уцелели, хотя некоторые, постарее и позамасленнее, тронуты были мышами.
Вера писала об этом через бабушку к Райскому, и он поручил передать книги на попечение Леонтия.
Но хитрая и умная барыня не дала никакого другого хода этим вопросам, и они выглянули у ней только из глаз, и на минуту.
Вера, однако,
прочла их, хотя та переменила взгляд сомнения на взгляд участия.
Прочла и Татьяна Марковна.
Бабушка говорила робко, потому что все еще не знала, для чего
прочла ей письма
Вера. Она была взволнована дерзостью Марка и дрожала в беспокойстве за
Веру, боясь опасного поворота страсти, но скрывала свое волнение и беспокойство.
— Ну, бабушка, — заметил Райский, —
Веру вы уже наставили на путь. Теперь если Егорка с Мариной
прочитают эту «аллегорию» — тогда от добродетели некуда будет деваться в доме!
Вера не зевала, не следила за полетом мух, сидела, не разжимая губ, и сама
читала внятно, когда приходила ее очередь
читать. Бабушка радовалась ее вниманию.
Она, шепотом, скрадывая некоторые слова и выражения,
прочла письма и, скомкав оба, спрятала в карман. Татьяна Марковна выпрямилась в кресле и опять сгорбилась, подавляя страдание. Потом пристально посмотрела в глаза
Вере.
Переработает ли в себе бабушка всю эту внезапную тревогу, как землетрясение всколыхавшую ее душевный мир? — спрашивала себя
Вера и
читала в глазах Татьяны Марковны, привыкает ли она к другой, не прежней
Вере и к ожидающей ее новой, неизвестной, а не той судьбе, какую она ей гадала? Не сетует ли бессознательно про себя на ее своевольное ниспровержение своей счастливой, старческой дремоты? Воротится ли к ней когда-нибудь ясность и покой в душу?
Все это глубокомыслие сбывал Райский в дневник с надеждой
прочесть его при свидании
Вере, а с ней продолжал меняться коротенькими, дружескими записками.
Но когда он
прочитал письмо
Веры к приятельнице, у него невидимо и незаметно даже для него самого, подогрелась эта надежда. Она там сознавалась, что в нем, в Райском, было что-то: «и ум, и много талантов, блеска, шума или жизни, что, может быть, в другое время заняло бы ее, а не теперь…»
Он проворно сел за свои тетради, набросал свои мучения, сомнения и как они разрешились. У него лились заметки, эскизы, сцены, речи. Он вспомнил о письме
Веры, хотел
прочесть опять, что она писала о нем к попадье, и схватил снятую им копию с ее письма.
Письмо оканчивалось этой строкой. Райский дочитал — и все глядел на строки, чего-то ожидая еще, стараясь
прочесть за строками. В письме о самой
Вере не было почти ничего: она оставалась в тени, а освещен один он — и как ярко!
— Не говорите и вы этого,
Вера. Не стал бы я тут слушать и
читать лекции о любви! И если б хотел обмануть, то обманул бы давно — стало быть, не могу…
—
Вера Васильевна! — сказал он, глядя на нее в смущении. — Борис Павлович, — начал он, продолжая глядеть на нее, — ты знаешь, кто еще
читал твои книги и помогал мне разбирать их!..
Вера думала, что отделалась от книжки, но неумолимая бабушка без нее не велела
читать дальше и сказала, что на другой день вечером чтение должно быть возобновлено.
Вера с тоской взглянула на Райского. Он понял ее взгляд и предложил лучше погулять.
— Послушайте,
Вера: дайте мне комнату здесь в доме — мы будем вместе
читать, учиться… хотите учиться?
— Послушай,
Вера, я хотел у тебя кое-что спросить, — начал он равнодушным голосом, — сегодня Леонтий упомянул, что ты
читала книги в моей библиотеке, а ты никогда ни слова мне о них не говорила. Правда это?
Он жадно пробегал его, с улыбкой задумался над нельстивым, крупным очерком под пером
Веры самого себя, с легким вздохом перечел ту строку, где говорилось, что нет ему надежды на ее нежное чувство, с печалью
читал о своей докучливости, но на сердце у него было покойно, тогда как вчера — Боже мой! Какая тревога!
— Да, кабы не вы, погибла бы совсем, — сказала тетка. — Спасибо вам. Видеть же вас я хотела затем, чтобы попросить вас передать письмо
Вере Ефремовне, — сказала она, доставая письмо из кармана. — Письмо не запечатано, можете
прочесть его и разорвать или передать, — что найдете более сообразным с вашими убеждениями, — сказала она. — В письме нет ничего компрометирующего.
Так же верил и дьячок и еще тверже, чем священник, потому что совсем забыл сущность догматов этой
веры, а знал только, что за теплоту, за поминание, за часы, за молебен простой и за молебен с акафистом, за всё есть определенная цена, которую настоящие христиане охотно платят, и потому выкрикивал свои: «помилось, помилось», и пел, и
читал, что положено, с такой же спокойной уверенностью в необходимости этого, с какой люди продают дрова, муку, картофель.
— Не только сослать в места не столь отдаленные, но в каторгу, если только будет доказано, что,
читая Евангелие, они позволили себе толковать его другим не так, как велено, и потому осуждали церковное толкование. Хула на православную
веру при народе и по статье 196 — ссылка на поселение.
Жена его,
Вера Иосифовна, худощавая, миловидная дама в pince-nez, писала повести и романы и охотно
читала их вслух своим гостям.
Пили чай со сладким пирогом. Потом
Вера Иосифовна
читала вслух роман,
читала о том, чего никогда не бывает в жизни, а Старцев слушал, глядел на ее седую, красивую голову и ждал, когда она кончит.
В мягких, глубоких креслах было покойно, огни мигали так ласково в сумерках гостиной; и теперь, в летний вечер, когда долетали с улицы голоса, смех и потягивало со двора сиренью, трудно было понять, как это крепчал мороз и как заходившее солнце освещало своими холодными лучами снежную равнину и путника, одиноко шедшего по дороге;
Вера Иосифовна
читала о том, как молодая, красивая графиня устраивала у себя в деревне школы, больницы, библиотеки и как она полюбила странствующего художника, —
читала о том, чего никогда не бывает в жизни, и все-таки слушать было приятно, удобно, и в голову шли всё такие хорошие, покойные мысли, — не хотелось вставать.
Потом все сидели в гостиной с очень серьезными лицами, и
Вера Иосифовна
читала свой роман.
А Туркины? Иван Петрович не постарел, нисколько не изменился и по-прежнему все острит и рассказывает анекдоты;
Вера Иосифовна
читает гостям свои романы по-прежнему охотно, с сердечной простотой. А Котик играет на рояле каждый день, часа по четыре. Она заметно постарела, похварывает и каждую осень уезжает с матерью в Крым. Провожая их на вокзале, Иван Петрович, когда трогается поезд, утирает слезы и кричит...
Вера Павловна
читает: «нет, одной теперь скучно. Это прежде не было скучно. Отчего же это прежде не было скучно одной, и отчего теперь скучно?»
—
Вера Павловна
прочла счет прихода и расхода за месяц.
— Я не хочу
читать, — в страхе говорит
Вера Павловна; она еще не разобрала, что написано на этих новых строках, но ей уже страшно.
Вот она и
читает на своей кроватке, только книга опускается от глаз, и думается
Вере Павловне: «Что это, в последнее время стало мне несколько скучно иногда? или это не скучно, а так? да, это не скучно, а только я вспомнила, что ныне я хотела ехать в оперу, да этот Кирсанов, такой невнимательный, поздно поехал за билетом: будто не знает, что, когда поет Бозио, то нельзя в 11 часов достать билетов в 2 рубля.
После обеда сидит еще с четверть часа с миленьким, «до свиданья» и расходятся по своим комнатам, и
Вера Павловна опять на свою кроватку, и
читает, и нежится; частенько даже спит, даже очень часто, даже чуть ли не наполовину дней спит час — полтора, — это слабость, и чуть ли даже не слабость дурного тона, но
Вера Павловна спит после обеда, когда заснется, и даже любит, чтобы заснулось, и не чувствует ни стыда, ни раскаяния в этой слабости дурного тона.
— Нет, ты не все
читаешь. А это что? — говорит гостья, и опять сквозь нераскрывающийся полог является дивная рука, опять касается страницы, и опять выступают на странице новые слова, и опять против воли
читает Вера Павловна новые слова: «Зачем мой миленький не провожает нас чаще?»
Теперь
Вера Павловна, иногда довольно долго, часов до двух, работает,
читает, отдыхает от чтения за фортепьяно, — рояль стоит в ее комнате; рояль недавно куплен, прежде был абонированный; это было тоже довольно порядочное веселье, когда был куплен свой рояль, — ведь это и дешевле.
— Превосходно. Но это я буду
читать, а будет предполагаться, что я специалист. Отлично. Две должности: профессор и щит. Наталья Андреевна, Лопухов, два — три студента, сама
Вера Павловна были другими профессорами, как они в шутку называли себя.
— Будто только? — говорит гостья, и опять под рукою гостьи выступают новые слова, и опять против воли
читает их
Вера Павловна...
— Еще бы! — сказала
Вера Павловна. Они
прочли два раза маленькую поэму, которая, благодаря их знакомству с одним из знакомых автора, попала им в руки года за три раньше, чем была напечатана.
— Нет,
читай дальше. — Опять является рука, касается страницы, опять выступают под рукою новые строки, опять против воли
читает их
Вера Павловна.
Но только какой он был скромный,
Вера Павловна; ведь уж я после могла понимать, ведь я стала
читать, узнала, как в романах любовь описывают, могла судить.
— Будто только написано? Меня не обманешь,
читай… — Опять под рукою гостьи выступают новые слова, и
Вера Павловна против воли
читает их...
Когда с
Веры Павловны была снята обязанность
читать вслух,
Вера Павловна, уже и прежде заменявшая иногда чтение рассказами, стала рассказывать чаще и больше; потом рассказы обратились во что-то похожее на легкие курсы разных знаний.
— Саша, какой милый этот NN (
Вера Павловна назвала фамилию того офицера, через которого хотела познакомиться с Тамберликом, в своем страшном сне), — он мне привез одну новую поэму, которая еще не скоро будет напечатана, — говорила
Вера Павловна за обедом. — Мы сейчас же после обеда примемся
читать, — да? Я ждала тебя, — все с тобою вместе, Саша. А очень хотелось
прочесть.
— Нет,
читай дальше. — И опять является рука, касается страницы, опять выступают новые строки, опять против воли
читает Вера Павловна новые строки...
Через три — четыре месяца явилось несколько мастериц
читать вслух; было положено, что они будут сменять
Веру Павловну,
читать по получасу, и что этот получас зачитывается им за работу.
Рука новой гостьи дотрагивается до страницы; под рукою выступают новые строки, которых не было прежде. «
Читай», говорит гостья. У
Веры Павловны сжимается сердце, она еще не смотрела на эти строки, не знает, что тут написано; но у ней сжимается сердце. Она не хочет
читать новых строк.
Вера Павловна
читает: «Опять мне часто приходится сидеть одной по целым вечерам. Но это ничего: я так привыкла».
В протестантской Германии образовалась тогда католическая партия, Шлегель и Лео меняли
веру, старый Ян и другие бредили о каком-то народном и демократическом католицизме. Люди спасались от настоящего в средние века, в мистицизм, —
читали Эккартсгаузена, занимались магнетизмом и чудесами князя Гогенлоэ; Гюго, враг католицизма, столько же помогал его восстановлению, как тогдашний Ламенне, ужасавшийся бездушному индифферентизму своего века.