Неточные совпадения
Крестьяне, как заметили,
Что не обидны барину
Якимовы слова,
И сами согласилися
С Якимом: — Слово верное:
Нам подобает пить!
Пьем — значит, силу чувствуем!
Придет печаль
великая,
Как перестанем пить!..
Работа не свалила бы,
Беда не одолела бы,
Нас хмель не одолит!
Не так ли?
«Да, бог милостив!»
— Ну, выпей с нами чарочку!
Жалеть — жалей умеючи,
На мерочку господскую
Крестьянина не мерь!
Не белоручки нежные,
А люди мы
великиеВ
работе и в гульбе!..
Будет
работа великая,
Будет награда эа труд,
Только что рухнется дерево —
Цепи греха упадут».
— Да что же, я не перестаю думать о смерти, — сказал Левин. Правда, что умирать пора. И что всё это вздор. Я по правде тебе скажу: я мыслью своею и
работой ужасно дорожу, но в сущности — ты подумай об этом: ведь весь этот мир наш — это маленькая плесень, которая наросла на крошечной планете. А мы думаем, что у нас может быть что-нибудь
великое, — мысли, дела! Всё это песчинки.
Говорили о будущем
Великого сибирского пути, о маслоделии, переселенцах, о
работе крестьянского банка, о таможенной политике Германии.
С такою же силой скорби шли в заточение с нашими титанами, колебавшими небо, их жены, боярыни и княгини, сложившие свой сан, титул, но унесшие с собой силу женской души и
великой красоты, которой до сих пор не знали за собой они сами, не знали за ними и другие и которую они, как золото в огне, закаляли в огне и дыме грубой
работы, служа своим мужьям — князьям и неся и их, и свою «беду».
— Нет, ничего, — ответил я. — Особенно хорошо выражение, что женщина —
великая власть, хотя не понимаю, зачем вы связали это с
работой? А что не работать нельзя, когда денег нет, — сами знаете.
Всякая
великая империя, исторически жизнепригодная, должна иметь пребывающее национальное ядро, из которого и вокруг которого совершается ее всемирно-историческая
работа.
В нужде, в
работе, лишенные теплой одежды, а иногда насущного хлеба, они умели выходить, вскормить целую семью львенков; отец передал им неукротимый и гордый дух свой, веру в себя, тайну
великих несчастий, он воспитал их примером, мать — самоотвержением и горькими слезами.
Канцелярия была без всякого сравнения хуже тюрьмы. Не матерьяльная
работа была
велика, а удушающий, как в собачьем гроте, воздух этой затхлой среды и страшная, глупая потеря времени, вот что делало канцелярию невыносимой. Аленицын меня не теснил, он был даже вежливее, чем я ожидал, он учился в казанской гимназии и в силу этого имел уважение к кандидату Московского университета.
Поэтому их плохо кормили, одевали в затрапез и мало давали спать, изнуряя почти непрерывной
работой. [Разумеется, встречались помещичьи дома, где и дворовым девкам жилось изрядно, но в большей части случаев тут примешивался гаремный оттенок.] И было их у всех помещиков
великое множество.
Даже сенные девушки были освобождены от урочных
работ и праздно толпились в девичьей и сосредоточенно вздыхали, словно ожидая, что с минуты на минуту отдернется завеса, скрывающая какую-то
великую тайну.
И, как введение в историю
Великой революции, как кровавый отблеск зарницы, сверкнувшей из глубины грозных веков, встречают входящих в Музей на площадке вестибюля фигуры Степана Разина и его ватаги,
работы скульптора Коненкова. А как раз над ними — полотно художника Горелова...
Великая будущность перед русскою женщиной и
великая, счастливая
работа.
— Ах, уж эта мне сибирская
работа! — возмущался он, разглядывая каждую щель. — Не умеют сделать заклепку как следует… Разве это машина? Она у вас будет хрипеть, как удавленник, стучать, ломаться… Тьфу! Посадка
велика, ход тяжелый, на поворотах будет сваливать на один бок, против речной струи поползет черепахой, — одним словом, горе луковое.
Средние века не есть эпоха варварства и тьмы; этот старый взгляд давно уже оставлен культурными историками, наоборот, это эпоха
великого напряжения духа,
великого томления по абсолютному, неустанной
работы мысли, это эпоха культурная и творческая, но не дневного творчества, а ночной культуры.
Хозяев и домочадцев я заставал дома; все ничего не делали, хотя никакого праздника не было, и, казалось бы, в горячую августовскую пору все, от мала до
велика, могли бы найти себе
работу в поле или на Тыми, где уже шла периодическая рыба.
«Ах, бестия, шельма, ругает того маляра, перепортил всю
работу; у тебя, говорит, все глаже и чище становится, как стеклышко, а у того все уж облезло!» И пошел я, братец, после того в знать
великую; дворянство тогда после двенадцатого года шибко строилось, — ну, тут уж я и побрал денежек, поплутовал, слава тебе господи!
Евгений Константиныч проснулся довольно поздно, когда на фабрике отдали свисток к послеобеденным
работам. В приемных комнатах господского дома уже толклись с десяти часов утра все главные действующие лица. Платон Васильич с пяти часов утра не выходил с фабрики, где ждал «
великого пришествия языков», как выразился Сарматов. Прейн сидел в спальне Раисы Павловны, которая, на правах больной, приняла его, не вставая с постели.
А мне ли не твердили с детских лет, что покорностью цветут города, благоденствуют селения, что она дает силу и крепость недужному на одре смерти, бодрость и надежду истомленному
работой и голодом, смягчает сердца
великих и сильных, открывает двери темницы забытому узнику… но кто исчислит все твои благодеяния, все твои целения, о матерь всех доблестей?
— Кто ж сказал об этом Юлии Матвеевне? — спросила она, проворно вставая и оставляя свою постоянную
работу — вязание мужу шерстяных носков, которых он, будучи весь день на ногах, изнашивал
великое множество.
Вера, за которую они с удовольствием и с
великим самолюбованием готовы пострадать, — это, бесспорно, крепкая вера, но напоминает она заношенную одежду, — промасленная всякой грязью, она только поэтому мало доступна разрушающей
работе времени. Мысль и чувства привыкли к тесной, тяжелой оболочке предрассудков и догматов, и хотя обескрылены, изуродованы, но живут уютно, удобно.
В марте месяце сего года, в проезд чрез наш город губернатора, предводителем дворянства было праздновано торжество, и я, пользуясь сим случаем моего свидания с губернатором, обратился к оному сановнику с жалобой на обременение помещиками крестьян
работами в воскресные дни и даже в двунадесятые праздники и говорил, что таким образом
великая бедность народная еще более увеличивается, ибо по целым селам нет ни у кого ни ржи, ни овса…
— Это очень мешает иногда, — сказала постоялка задумчиво. — Да… есть теперь люди, которые начали говорить, что наше время — не время
великих задач, крупных дел, что мы должны взяться за простую, чёрную, будничную
работу… Я смеялась над этими людьми, но, может быть, они правы! И, может быть, простая-то
работа и есть величайшая задача, истинное геройство!
Велик в
работе и маху не даст в баре: три ночи может не спать.
Собственно говоря, в своей странной детской
работе старик являлся не ремесленником, а настоящим художником, создававшим постоянно новые формы и переживавшим
великие минуты вдохновения и разочарования — эти неизбежные полюсы всякого творчества.
Шелковников начал докладывать языком служебной бумаги. На заводе все благополучно. Ждут только приезда Василия Терентьевича, чтобы в его присутствии пустить доменную печь и сделать закладку новых зданий… Рабочие и мастера наняты по хорошим ценам. Наплыв заказов так
велик, что побуждает как можно скорее приступить к
работам.
Но лицо Глеба, к
великому удивлению глубокомысленного скептика, осталось совершенно спокойным. Не поднимая высокого, наморщенного лба, склоненного над
работой, рыбак сказал серьезным, уверенным голосом...
То были настоящие, не татаро-грузинские, а чистокровные князья, Рюриковичи; имя их часто встречается в наших летописях при первых московских
великих князьях, русской земли собирателях; они владели обширными вотчинами и многими поместьями, неоднократно были жалованы за"
работы и кровь и увечья", заседали в думе боярской, один из них даже писался с"вичем"; но попали в опалу по вражьему наговору в"ведунстве и кореньях"; их разорили"странно и всеконечно", отобрали у них честь, сослали их в места заглазные; рухнули Осинины и уже не справились, не вошли снова в силу; опалу с них сняли со временем и даже"московский дворишко"и"рухлядишку"возвратили, но ничто не помогло.
Зато если ошибались в сигналах — беда. Нос его багровел больше прежнего, ноздри раздувались, и половина взвода назначалась не в очередь на
работу или «удила рыбу». Так называлось двухчасовое стоянье «на прицелке» с мешком песку на штыке. Воронов ни разу не был наказан ни за сигналы, ни за словесность, ни за фронтовое ученье. В гимнастике и ружейных приемах он был первым в роте, а в фехтовании на штыках побивал иногда «в вольном бою» самого Ермилова, учебного унтер-офицера,
великого мастера своего дела.
Это был апофеоз стихийной
работы великого труженика, для которого тесно было в этих горах и который точил и рвал целые скалы, неудержимо прокладывая широкий и вольный путь к теплому, южному морю.
Барки в гавани были совсем готовы. Батюшка с псаломщиком с утра были в караванной конторе, где все с нетерпением дожидались желанного пробуждения
великого человека. Доктор показался в конторе только на одну минуту; у него
работы было по горло. Между прочим он успел рассказать, что Кирило умер, а Степа, кажется, поправится, если переживет сегодняшний день. Во всяком случае и больной и мертвый остаются на пристани на волю божию: артель Силантия сегодня уплывает с караваном.
Талантливости Истомина не отвергал никто, но одни находили, что талантливость эта все-таки не имеет того значения, которое придают ей; другие утверждали, что талант Истомина сам по себе
велик, но что он принимает ложное направление; что деньги и покровительства губят его, а в это время Истомин вышел в свет с другою
работою, показавшею, что талант его не губится ни знакомствами, ни деньгами, и его завистники обратились в злейших его врагов.
Каковы бы ни были свойства тех печальных случайностей, которые дали строителю академии Кокоринову мысль, совершив свою
работу, удавиться в построенных им стенах, а
великому в истории русского искусства Карлу Брюллову другую, несколько банальную мысль снять на границе России белье, платье и обувь и нагишом перейти в Европу, где его иностранные друзья приготовили ему новое, не бывавшее в России платье, — тут, в обеих этих выходках — строителя академии и знаменитейшего из ее профессоров, есть что-то, отчего можно задуматься.
Художник Роман Прокофьевич Истомин еще очень незадолго перед этим событием выделился из ряда своих товарищей одною весьма талантливою
работою, давшею ему сразу имя, деньги, знакомства многих
великих мира сего и расположение множества женщин.
Прошел год, другой — о Романе Прокофьиче не было ни слуха ни духа. Ни о самом о нем не приходило никаких известий, ни
работ его не показывалось в свете, и
великие ожидания, которые он когда-то посеял, рухнули и забылись, как забылись многие большие ожидания, рано возбужденные и рано убитые многими подобными ему людьми. Норки жили по-прежнему; Шульц тоже. Он очень долго носился с извинительной запиской Истомина и даже держался слегка дуэлистом, но, наконец, и это надоело, и это забылось.
Да и вообще, если мы допускаем во всех
великих людях истории особенные, личные страсти, если мы понимаем в Августе охоту к стихотворству, в Фридрихе — к игре на флейте, в Наполеоне — к шахматам, то отчего же не допустим мы в Петре пристрастия к токарной и плотничьей
работе, особенно корабельной, как отчасти удовлетворявшей собою и его страсть к морю?
Вы ему этой
работой окажете
великую помощь, так как он в страшной бедности».
Н. Ф. Фермор был у
великого князя Михаила Павловича на хорошем счету, как способный инженерный офицер, и это повело к тому, что в один прекрасный день Фермор совершенно неожиданно для себя получил перевод из Петербурга в Варшаву, где тогда производилось множество инженерных
работ.
Многие думают, что самоотвержение, с которым ученые обрекают себя на кабинетную жизнь, на скучную
работу, однообразную и утомительную, для пользы своей науки, заслуживает
великой благодарности со стороны общества.
Омакнул в воду губку, прошел ею по нем несколько раз, смыв с него почти всю накопившуюся и набившуюся пыль и грязь, повесил перед собой на стену и подивился еще более необыкновенной
работе: всё лицо почти ожило, и глаза взглянули на него так, что он, наконец, вздрогнул и, попятившись назад, произнес изумленным голосом: «Глядит, глядит человеческими глазами!» Ему пришла вдруг на ум история, слышанная давно им от своего профессора, об одном портрете знаменитого Леонардо да Винчи, над которым
великий мастер трудился несколько лет и всё еще почитал его неоконченным и который, по словам Вазари, был, однако же, почтен от всех за совершеннейшее и окончательнейшее произведение искусства.
Вероятно, это скульптурное произведение было первой
работой начинающего любителя и казалось грубо исполненным из окаменелых кусков ноздреватой губки, но красный камзол, горностаевая мантия, золотая корона и высоко поднятая кружка со стекающей вниз белой пеной не оставляли никакого сомнения, что перед посетителем — сам
великий патрон пивоварения.
Великая Законодательница все предвидела, и почти для всех Дворян, избираемых в должность, назначила месяцы отпусков в самое то время, когда сельские
работы требуют глаз помещика.
В то самое время, как «Морской сборник» поднял вопрос о воспитании и Пирогов произнес
великие слова: «Нужно воспитать человека!», — в то время, как университеты настежь распахнули двери свои для жаждущих истины, в то время, как умственное движение в литературе, преследуя титаническую
работу человеческой мысли в Европе, содействовало развитию здравых понятий и разрешению общественных вопросов: — в это самое время сеть железных дорог готовилась уже покрыть Россию во всех направлениях и начать новую эру в истории ее путей сообщения; свободная торговля получила могущественное развитие с понижением тарифа; потянулась к нам вереница купеческих кораблей и обозов; встрепенулись и зашумели наши фабрики; пришли в обращение капиталы; тучные нивы и благословенная почва нашей родины нашли лучший сбыт своим богатым произведениям.
— Во-вторых, —
работа сама! Это, брат,
великое дело, вроде войны, например. Холера и люди — кто кого? Тут ум требуется и чтобы всё было в аккурате. Что такое холера? Это надо понять, и валяй её тем, что она не терпит! Мне доктор Ващенко говорит: «Ты, говорит, Орлов, человек в этом деле нужный! Не робей, говорит, и гони её из ног в брюхо больного, а там, говорит, я её кисленьким и прищемлю. Тут ей и конец, а человек-то ожил и весь век нас с тобой благодарить должен, потому кто его у смерти отнял?
Совершая для крестьян за гроши, а чаще безвозмездно разные межевые
работы и лесообходные съемки, он собирал сходы, говорил горячо и просто о
великом значении в сельском хозяйстве больших лесных площадей и заклинал крестьян беречь лес пуще глаза.
Я знал, что Панаев на все это будет гораздо искуснее меня: он был
великий мастер на все механические мелкие ручные
работы, — и потому выпросил позволение у Фукса привести к нему на другой же день Панаева с несколькими живыми бабочками, которых профессор обещал при нас же разложить для сушки.
Юлиан Мастакович, конечно, ну, даже
великий он человек, я его уважаю, понимаю его, даром что он так высоко стоит, и, ей-богу, люблю его, потому что он тебя любит и тебе за
работу дарит, тогда как мог бы не платить, а командировать себе прямо чиновника, но ведь согласись сам, Вася…
Собирает он казачий круг, говорит казакам такую речь: «Так и так, атаманы-молодцы, так и так, братцы-товарищи: пали до меня слухи, что за морем у персиянов много тысячей крещеного народу живет в полону в тяжелой
работе, в
великой нужде и горькой неволе; надо бы нам, братцы, не полениться, за море съездить потрудиться, их, сердечных, из той неволи выручить!» Есаулы-молодцы и все казаки в один голос гаркнули: «Веди нас, батька, в бусурманское царство русский полон выручать!..» Стенька Разин рад тому радешенек, сам первым делом к колдуну.
До праздника с
работой управились… Горянщину на пристань свезли и погрузили ее в зимовавшие по затонам тихвинки и коломенки. Разделался Патап Максимыч с делами, как ему и не чаялось. И на мельницах
работа хорошо сошла, муку тоже до праздника всю погрузили… С Низу письма получены: на суда кладчиков явилось довольно, а пшеницу в Баронске купили по цене сходной. Благодушествует Патап Максимыч, весело встречает
великий праздник.