Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь,
дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Хлестаков. Я с тобою,
дурак, не хочу рассуждать. (Наливает суп и
ест.)Что это за суп? Ты просто воды налил в чашку: никакого вкусу нет, только воняет. Я не хочу этого супу, дай мне другого.
Осклабился, товарищам
Сказал победным голосом:
«Мотайте-ка на ус!»
Пошло, толпой подхвачено,
О крепи слово верное
Трепаться: «Нет змеи —
Не
будет и змеенышей!»
Клим Яковлев Игнатия
Опять ругнул: «
Дурак же ты!»
Чуть-чуть не подрались!
Если бы Левин не имел свойства объяснять себе людей с самой хорошей стороны, характер Свияжского не представлял бы для него никакого затруднения и вопроса; он бы сказал себе:
дурак или дрянь, и всё бы
было ясно.
И Левину смутно приходило в голову, что не то что она сама виновата (виноватою она ни в чем не могла
быть), но виновато ее воспитание, слишком поверхностное и фривольное («этот
дурак Чарский: она, я знаю, хотела, но не умела остановить его»), «Да, кроме интереса к дому (это
было у нее), кроме своего туалета и кроме broderie anglaise, у нее нет серьезных интересов.
Но, несмотря на это, в то время как он перевертывал свои этюды, поднимал сторы и снимал простыню, он чувствовал сильное волнение, и тем больше, что, несмотря на то, что все знатные и богатые Русские должны
были быть скоты и
дураки в его понятии, и Вронский и в особенности Анна нравились ему.
Но он не мог сказать
дурак, потому что Свияжский
был несомненно не только очень умный, но очень образованный и необыкновенно просто носящий свое образование человек.
— Заметьте, любезный доктор, — сказал я, — что без
дураков было бы на свете очень скучно…
У него
был злой язык: под вывескою его эпиграммы не один добряк прослыл пошлым
дураком; его соперники, завистливые водяные медики, распустили слух, будто он рисует карикатуры на своих больных, — больные взбеленились, почти все ему отказали.
— Где нам,
дуракам, чай
пить! — отвечал я ему, повторяя любимую поговорку одного из самых ловких повес прошлого времени, воспетого некогда Пушкиным.
Довольно из десяти сторон иметь одну глупую, чтобы
быть признану
дураком мимо девяти хороших.
—
Дурак! когда захочу продать, так продам. Еще пустился в рассужденья! Вот посмотрю я: если ты мне не приведешь сейчас кузнецов да в два часа не
будет все готово, так я тебе такую дам потасовку… сам на себе лица не увидишь! Пошел! ступай!
Он увидел на месте, что приказчик
был баба и
дурак со всеми качествами дрянного приказчика, то
есть вел аккуратно счет кур и яиц, пряжи и полотна, приносимых бабами, но не знал ни бельмеса в уборке хлеба и посевах, а в прибавленье ко всему подозревал мужиков в покушенье на жизнь свою.
— Вы думаете: «
Дурак,
дурак этот Петух! зазвал обедать, а обеда до сих пор нет».
Будет готов, почтеннейший. Не успеет стриженая девка косы заплесть, как он
поспеет.
— Ну, может
быть, это вам так показалось: он только что масон, а такой
дурак, какого свет не производил.
Впрочем, говорят, что и без того
была у них ссора за какую-то бабенку, свежую и крепкую, как ядреная репа, по выражению таможенных чиновников; что
были даже подкуплены люди, чтобы под вечерок в темном переулке поизбить нашего героя; но что оба чиновника
были в
дураках и бабенкой воспользовался какой-то штабс-капитан Шамшарев.
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не
дурак ли я
был доселе?
«Осел!
дурак!» — думал Чичиков, сердитый и недовольный во всю дорогу. Ехал он уже при звездах. Ночь
была на небе. В деревнях
были огни. Подъезжая к крыльцу, он увидел в окнах, что уже стол
был накрыт для ужина.
— Экой
дурак! И зубы
есть?
— Партии нет возможности оканчивать, — говорил Чичиков и заглянул в окно. Он увидел свою бричку, которая стояла совсем готовая, а Селифан ожидал, казалось, мановения, чтобы подкатить под крыльцо, но из комнаты не
было никакой возможности выбраться: в дверях стояли два дюжих крепостных
дурака.
Одевшись, подошел он к зеркалу и чихнул опять так громко, что подошедший в это время к окну индейский петух — окно же
было очень близко от земли — заболтал ему что-то вдруг и весьма скоро на своем странном языке, вероятно «желаю здравствовать», на что Чичиков сказал ему
дурака.
Но дело вот в чем: вы позабыли, что у меня
есть другая служба; у меня триста душ крестьян, именье в расстройстве, а управляющий —
дурак.
Но еще более бранил себя за то, что заговорил с ним о деле, поступил неосторожно, как ребенок, как
дурак: ибо дело совсем не такого роду, чтобы
быть вверену Ноздреву…
Потянувши впросонках весь табак к себе со всем усердием спящего, он пробуждается, вскакивает, глядит, как
дурак, выпучив глаза, во все стороны, и не может понять, где он, что с ним
было, и потом уже различает озаренные косвенным лучом солнца стены, смех товарищей, скрывшихся по углам, и глядящее в окно наступившее утро, с проснувшимся лесом, звучащим тысячами птичьих голосов, и с осветившеюся речкою, там и там пропадающею блещущими загогулинами между тонких тростников, всю усыпанную нагими ребятишками, зазывающими на купанье, и потом уже наконец чувствует, что в носу у него сидит гусар.
— Вот
дурак! — сказал он, улыбаясь, и потом, помолчав немного: — Я так совсем не так, как ты: я думаю, что, если бы можно
было, я сначала хотел бы сидеть с ней рядом и разговаривать…
— Вижу, брат, — проговорил он через минуту, — что опять из себя
дурака свалял. Думал
было тебя развлечь и болтовней потешить, а, кажется, только желчь нагнал.
— То
есть вы этим выражаете, что я хлопочу в свой карман. Не беспокойтесь, Родион Романович, если б я хлопотал в свою выгоду, то не стал бы так прямо высказываться, не
дурак же ведь я совсем. На этот счет открою вам одну психологическую странность. Давеча я, оправдывая свою любовь к Авдотье Романовне, говорил, что
был сам жертвой. Ну так знайте же, что никакой я теперь любви не ощущаю, н-никакой, так что мне самому даже странно это, потому что я ведь действительно нечто ощущал…
— Не только драньем вихров, но даже и помелом
было бы полезно обойтись с иными
дураками. Я не о покойнике теперь говорю! — отрезала Катерина Ивановна провиантскому.
— Так ведь они же надо мной сами смеяться
будут, скажут:
дурак, что не взял.
Кудряш. Вота!
Есть от чего с ума сходить! Только вы смотрите, себе хлопот не наделайте, да и ее-то в беду не введите! Положим, хоть у нее муж и
дурак, да свекровь-то больно люта.
Кабанов. Что ж мне, разорваться, что ли! Нет, говорят, своего-то ума. И, значит, живи век чужим. Я вот возьму да последний-то, какой
есть, пропью; пусть маменька тогда со мной, как с
дураком, и нянчится.
Дико́й. Да что ты ко мне лезешь со всяким вздором! Может, я с тобой и говорить-то не хочу. Ты должен
был прежде узнать, в расположении я тебя слушать,
дурака, или нет. Что я тебе — ровный, что ли? Ишь ты, какое дело нашел важное! Так прямо с рылом-то и лезет разговаривать.
Вот еще какие земли
есть! Каких-то, каких-то чудес на свете нет! А мы тут сидим, ничего не знаем. Еще хорошо, что добрые люди
есть; нет-нет да и услышишь, что на белом свету делается; а то бы так
дураками и померли.
Кнуров. Совершенную правду вы сказали. Ювелир — не простой мастеровой, он должен
быть художником. В нищенской обстановке, да еще за
дураком мужем, она или погибнет, или опошлится.
— Помилуйте, Петр Андреич! Что это вы затеяли! Вы с Алексеем Иванычем побранились? Велика беда! Брань на вороту не виснет. Он вас побранил, а вы его выругайте; он вас в рыло, а вы его в ухо, в другое, в третье — и разойдитесь; а мы вас уж помирим. А то: доброе ли дело заколоть своего ближнего, смею спросить? И добро б уж закололи вы его: бог с ним, с Алексеем Иванычем; я и сам до него не охотник. Ну, а если он вас просверлит? На что это
будет похоже? Кто
будет в
дураках, смею спросить?
Есть люди важные, слыли за
дураков...
«Ну и — черт с тобой, старый
дурак, — подумал Самгин и усмехнулся: — Должно
быть, Тагильский в самом деле насолил им».
— Заметно, господин, что
дураков прибывает; тут, кругом, в каждой деревне два, три дуренка
есть. Одни говорят: это от слабости жизни, другие считают урожай
дураков приметой на счастье.
Клим взглянул на Инокова сердито, уверенный, что снова, как пред пушкой, должен
будет почувствовать себя
дураком. Но лицо Инокова светилось хмельной радостью, он неистово хлопал ладонями и бормотал...
— Недавно один
дурак в лицо мне брякнул: ваша ставка на народ — бита, народа — нет,
есть только классы. Юрист, второго курса. Еврей. Классы! Забыл, как недавно сородичей его классически громили…
— Какого черта
буду я заботиться о том, чтоб
дураки жили умнее или как-то там лучше?
— Это — плохо, я знаю. Плохо, когда человек во что бы то ни стало хочет нравиться сам себе, потому что встревожен вопросом: не
дурак ли он? И догадывается, что ведь если не
дурак, тогда эта игра с самим собой, для себя самого, может сделать человека еще хуже, чем он
есть. Понимаете, какая штука?
— Проследовал, значит? — растерянно бормотал старичок. — Ах ты, господи! А мне представляться ему надо
было. Подвел меня племянник,
дурак, вчерась надо
было ехать, подлец! У меня, милостью его величества, дело в мою пользу решено, — понимаете ли…
— Я спросила у тебя о Валентине вот почему: он добился у жены развода, у него — роман с одной девицей, и она уже беременна. От него ли, это — вопрос. Она — тонкая штучка, и вся эта история затеяна с расчетом на
дурака. Она — дочь помещика, —
был такой шумный человек, Радомыслов: охотник, картежник, гуляка; разорился, кончил самоубийством. Остались две дочери, эдакие, знаешь, «полудевы», по Марселю Прево, или того хуже: «девушки для радостей», —
поют, играют, ну и все прочее.
— Камень —
дурак. И дерево —
дурак. И всякое произрастание — ни к чему, если нет человека. А ежели до этого глупого материала коснутся наши руки, — имеем удобные для жилья дома, дороги, мосты и всякие вещи, машины и забавы, вроде шашек или карт и музыкальных труб. Так-то. Я допрежде сектантом
был, сютаевцем, а потом стал проникать в настоящую философию о жизни и — проник насквозь, при помощи неизвестного человека.
— Старый
дурак, — выругался Самгин, переходя на теневую сторону улицы. Обидно
было сознаться, что отказ редактора печатать рецензии огорчил его.
— Я в политике ни черта не смыслю, но вы, милый мой, превосходно отделали их… А этот Платон — вы ему не верьте. Он —
дурак, но хитрый. И — сластоежка. Идемте, сейчас я
буду развлекать публику.
— Нет! — крикнул Дронов. — Честному человеку — не предложат! Тебе — предлагали? Ага! То-то! Нет, он знал, с кем говорит, когда говорил со мной, негодяй! Он почувствовал: человек обозлен, ну и… попробовал. Поторопился,
дурак! Я, может
быть, сам предложил бы…
— Это попытка возвратиться в
дураки, — храбро ответил Самгин, подметив в лице, в глазах Туробоева нечто общее с Макаровым, каким тот
был до покушения на самоубийство.
— Мне иногда кажется, что толстовцы, пожалуй, правы: самое умное, что можно сделать, это, как сказал Варавка, — возвратиться в
дураки. Может
быть, настоящая-то мудрость по-собачьи проста и напрасно мы заносимся куда-то?