Неточные совпадения
План
был начертан обширный. Сначала направиться
в один угол выгона; потом, перерезав его площадь поперек, нагрянуть
в другой конец; потом очутиться
в середине, потом ехать опять по прямому направлению, а затем уже куда глаза глядят. Везде принимать поздравления и дары.
Сверх того, отъезд
был ей приятен еще и потому, что она мечтала залучить к себе
в деревню сестру Кити, которая должна
была возвратиться из-за границы
в середине лета, и ей предписано
было купанье.
В середине рассказа старика об его знакомстве с Свияжским ворота опять заскрипели, и на двор въехали работники с поля с сохами и боронами. Запряженные
в сохи и бороны лошади
были сытые и крупные. Работники, очевидно,
были семейные: двое
были молодые,
в ситцевых рубахах и картузах; другие двое
были наемные,
в посконных рубахах, — один старик, другой молодой малый. Отойдя от крыльца, старик подошел к лошадям и принялся распрягать.
Она
была не вновь выезжающая, у которой на бале все лица сливаются
в одно волшебное впечатление; она и не
была затасканная по балам девушка, которой все лица бала так знакомы, что наскучили; но она
была на
середине этих двух, — она
была возбуждена, а вместе с тем обладала собой настолько, что могла наблюдать.
«Туда! — говорила она себе, глядя
в тень вагона, на смешанный с углем песок, которым
были засыпаны шпалы, — туда, на самую
середину, и я накажу его и избавлюсь от всех и от себя».
Уже совсем стемнело, и на юге, куда он смотрел, не
было туч. Тучи стояли с противной стороны. Оттуда вспыхивала молния, и слышался дальний гром. Левин прислушивался к равномерно падающим с лип
в саду каплям и смотрел на знакомый ему треугольник звезд и на проходящий
в середине его млечный путь с его разветвлением. При каждой вспышке молнии не только млечный путь, но и яркие звезды исчезали, но, как только потухала молния, опять, как будто брошенные какой-то меткой рукой, появлялись на тех же местах.
Солнце уже спускалось к деревьям, когда они, побрякивая брусницами, вошли
в лесной овражек Машкина Верха. Трава
была по пояс
в середине лощины, и нежная и мягкая, лопушистая, кое-где по лесу пестреющая Иваном-да-Марьей.
Когда доктора остались одни, домашний врач робко стал излагать свое мнение, состоящее
в том, что
есть начало туберкулезного процесса, но… и т. д. Знаменитый доктор слушал его и
в середине его речи посмотрел на свои крупные золотые часы.
Представьте себе, должен бы я
был сказать ему, что у вас хозяйство ведется, как у старика, что вы нашли средство заинтересовывать рабочих
в успехе работы и нашли ту же
середину в усовершенствованиях, которую они признают, — и вы, не истощая почвы, получите вдвое, втрое против прежнего.
И вдруг, вспомнив о раздавленном человеке
в день ее первой встречи с Вронским, она поняла, что̀ ей надо делать. Быстрым, легким шагом спустившись по ступенькам, которые шли от водокачки к рельсам, она остановилась подле вплоть мимо ее проходящего поезда. Она смотрела на низ вагонов, на винты и цепи и на высокие чугунные колеса медленно катившегося первого вагона и глазомером старалась определить
середину между передними и задними колесами и ту минуту, когда
середина эта
будет против нее.
«Как красиво! — подумал он, глядя на странную, точно перламутровую раковину из белых барашков-облачков, остановившуюся над самою головой его на
середине неба. — Как всё прелестно
в эту прелестную ночь! И когда успела образоваться эта раковина? Недавно я смотрел на небо, и на нем ничего не
было — только две белые полосы. Да, вот так-то незаметно изменились и мои взгляды на жизнь!»
— Посмотрим, однако ж, — сказал Вулич. Он взвел опять курок, прицелился
в фуражку, висевшую над окном; выстрел раздался — дым наполнил комнату. Когда он рассеялся, сняли фуражку: она
была пробита
в самой
середине, и пуля глубоко засела
в стене.
Спустясь
в середину города, я пошел бульваром, где встретил несколько печальных групп, медленно подымающихся
в гору; то
были большею частию семейства степных помещиков; об этом можно
было тотчас догадаться по истертым, старомодным сюртукам мужей и по изысканным нарядам жен и дочерей; видно, у них вся водяная молодежь
была уже на перечете, потому что они на меня посмотрели с нежным любопытством: петербургский покрой сюртука ввел их
в заблуждение, но, скоро узнав армейские эполеты, они с негодованием отвернулись.
— Поприще службы моей, — сказал Чичиков, садясь
в кресла не
в середине, но наискось, и ухватившись рукою за ручку кресел, — началось
в казенной палате, ваше превосходительство; дальнейшее же теченье оной продолжал
в разных местах:
был и
в надворном суде, и
в комиссии построения, и
в таможне.
Иван Антонович как будто бы и не слыхал и углубился совершенно
в бумаги, не отвечая ничего. Видно
было вдруг, что это
был уже человек благоразумных лет, не то что молодой болтун и вертопляс. Иван Антонович, казалось, имел уже далеко за сорок лет; волос на нем
был черный, густой; вся
середина лица выступала у него вперед и пошла
в нос, — словом, это
было то лицо, которое называют
в общежитье кувшинным рылом.
Даже начальство изъяснилось, что это
был черт, а не человек: он отыскивал
в колесах, дышлах, [Дышло — толстая оглобля, прикрепляемая к
середине передней оси повозки при парной упряжке.] лошадиных ушах и невесть
в каких местах, куда бы никакому автору не пришло
в мысль забраться и куда позволяется забираться только одним таможенным чиновникам.
Подъехав к Калиновому лесу, мы нашли линейку уже там и, сверх всякого ожидания, еще телегу
в одну лошадь, на
середине которой сидел буфетчик. Из-под сена виднелись: самовар, кадка с мороженой формой и еще кой-какие привлекательные узелки и коробочки. Нельзя
было ошибиться: это
был чай на чистом воздухе, мороженое и фрукты. При виде телеги мы изъявили шумную радость, потому что
пить чай
в лесу на траве и вообще на таком месте, на котором никто и никогда не пивал чаю, считалось большим наслаждением.
Коли так рассуждать, то и на стульях ездить нельзя; а Володя, я думаю, сам помнит, как
в долгие зимние вечера мы накрывали кресло платками, делали из него коляску, один садился кучером, другой лакеем, девочки
в середину, три стула
были тройка лошадей, — и мы отправлялись
в дорогу.
Сережа
был удивительно мил; он снял курточку — лицо и глаза его разгорелись, — он беспрестанно хохотал и затеивал новые шалости: перепрыгивал через три стула, поставленные рядом, через всю комнату перекатывался колесом, становился кверху ногами на лексиконы Татищева, положенные им
в виде пьедестала на
середину комнаты, и при этом выделывал ногами такие уморительные штуки, что невозможно
было удержаться от смеха.
На другой стене висели ландкарты, все почти изорванные, но искусно подклеенные рукою Карла Иваныча. На третьей стене,
в середине которой
была дверь вниз, с одной стороны висели две линейки: одна — изрезанная, наша, другая — новенькая, собственная, употребляемая им более для поощрения, чем для линевания; с другой — черная доска, на которой кружками отмечались наши большие проступки и крестиками — маленькие. Налево от доски
был угол,
в который нас ставили на колени.
Тарас видел еще издали, что беда
будет всему Незамайковскому и Стебликивскому куреню, и вскрикнул зычно: «Выбирайтесь скорей из-за возов, и садись всякий на коня!» Но не
поспели бы сделать то и другое козаки, если бы Остап не ударил
в самую
середину; выбил фитили у шести пушкарей, у четырех только не мог выбить: отогнали его назад ляхи.
Из заросли поднялся корабль; он всплыл и остановился по самой
середине зари. Из этой дали он
был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Корабль шел прямо к Ассоль. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже встав, девушка прижала руки к груди, как чудная игра света перешла
в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь на сонной земле.
Прошло минут десять, и вдруг,
в самой
середине одного раскатистого взрыва хохота, кто-то, точь-в-точь как давеча, прянул со стула, затем раздались крики обеих женщин, слышно
было, как вскочил и Стебельков, что он что-то заговорил уже другим голосом, точно оправдывался, точно упрашивая, чтоб его дослушали…
По изустным рассказам свидетелей, поразительнее всего казалось переменное возвышение и понижение берега: он то приходил вровень с фрегатом, то вдруг возвышался саженей на шесть вверх. Нельзя
было решить, стоя на палубе, поднимается ли вода, или опускается самое дно моря? Вращением воды кидало фрегат из стороны
в сторону, прижимая на какую-нибудь сажень к скалистой стене острова, около которого он стоял, и грозя раздробить, как орех, и отбрасывая опять на
середину бухты.
Камера,
в которой содержалась Маслова,
была длинная комната,
в 9 аршин длины и 7 ширины, с двумя окнами, выступающею облезлой печкой и нарами с рассохшимися досками, занимавшими две трети пространства.
В середине, против двери,
была темная икона с приклеенною к ней восковой свечкой и подвешенным под ней запыленным букетом иммортелек. За дверью налево
было почерневшее место пола, на котором стояла вонючая кадка. Поверка только что прошла, и женщины уже
были заперты на ночь.
— Положение, изволите видеть, странное, — продолжал председатель, возвышая голос, — тем, что ей, этой Масловой, предстояло одно из двух: или почти оправдание, тюремное заключение,
в которое могло
быть зачислено и то, что она уже сидела, даже только арест, или каторга, —
середины нет. Если бы вы прибавили слова: «но без намерения причинить смерть», то она
была бы оправдана.
Как ни знакомо
было Нехлюдову это зрелище, как ни часто видел он
в продолжение этих трех месяцев всё тех же 400 человек уголовных арестантов
в самых различных положениях: и
в жаре,
в облаке пыли, которое они поднимали волочащими цепи ногами, и на привалах по дороге, и на этапах
в теплое время на дворе, где происходили ужасающие сцены открытого разврата, он всё-таки всякий раз, когда входил
в середину их и чувствовал, как теперь, что внимание их обращено на него, испытывал мучительное чувство стыда и сознания своей виноватости перед ними.
Это
была широкая горная панорама с узким и глубоким озером
в середине.
Раза два Антонида Ивановна удерживала Привалова до самого утра. Александр Павлыч кутил
в «Магните» и возвращался уже засветло, когда Привалов успевал уйти.
В третий раз такой случай чуть не разразился катастрофой. Антонида Ивановна предупредила Привалова, что мужа не
будет дома всю ночь, и опять задержала его.
В середине ночи вдруг послышался шум подъехавшего экипажа и звонок
в передней.
Обстановка кабинета
была самая деловая: рабочий громадный стол занимал
середину комнаты, у окна помещался верстак,
в углу — токарный станок, несколько шкафов занимали внутреннюю стену.
Во втором случае случилось настоящее чудо:
в середине XIX
в. впервые открылась настоящая истина об историческом процессе, которая не
есть только «надстройка» и отражение экономики.
Одно не понравилось
было дамам: он все как-то изгибался спиной, особенно
в начале речи, не то что кланяясь, а как бы стремясь и летя к своим слушателям, причем нагибался именно как бы половиной своей длинной спины, как будто
в середине этой длинной и тонкой спины его
был устроен такой шалнер, так что она могла сгибаться чуть не под прямым углом.
После этого мы дружно взялись за топоры. Подрубленная
ель покачнулась. Еще маленькое усилие — и она стала падать
в воду.
В это время Чжан Бао и Чан Лин схватили концы ремней и закрутили их за пень. Течение тотчас же начало отклонять
ель к порогу, она стала описывать кривую от
середины реки к берегу, и
в тот момент, когда вершина проходила мимо Дерсу, он ухватился за хвою руками. Затем я подал ему палку, и мы без труда вытащили его на берег.
Решено
было идти всем сразу на тот случай, если кто ослабеет, то другие его поддержат. Впереди пошел Чан Лин, за ним Чжан Бао, меня поставили
в середину, а Дерсу замыкал шествие. Когда мы входили
в воду, они уже
были на противоположном берегу и отряхивались.
Федор Михеич тотчас поднялся со стула, достал с окна дрянненькую скрипку, взял смычок — не за конец, как следует, а за
середину, прислонил скрипку к груди, закрыл глаза и пустился
в пляс,
напевая песенку и пиликая по струнам.
Он
был пробужден от раздумья отчаянным криком женщины; взглянул: лошадь понесла даму, катавшуюся
в шарабане, дама сама правила и не справилась, вожжи волочились по земле — лошадь
была уже
в двух шагах от Рахметова; он бросился на
середину дороги, но лошадь уж пронеслась мимо, он не успел поймать повода, успел только схватиться за заднюю ось шарабана — и остановил, но упал.
В половине 3–го часа ночи — а ночь
была облачная, темная — на
середине Литейного моста сверкнул огонь, и послышался пистолетный выстрел.
Когда несколько минут спустя фрау Луизе вошла
в комнату — я все еще стоял на самой
середине ее, уж точно как громом пораженный. Я не понимал, как могло это свидание так быстро, так глупо кончиться — кончиться, когда я и сотой доли не сказал того, что хотел, что должен
был сказать, когда я еще сам не знал, чем оно могло разрешиться…
Молодые берендеи водят круги; один круг ближе к зрителям, другой поодаль. Девушки и парни
в венках. Старики и старухи кучками сидят под кустами и угощаются брагой и пряниками.
В первом кругу ходят: Купава, Радушка, Малуша, Брусило, Курилка,
в середине круга: Лель и Снегурочка. Мизгирь, не принимая участия
в играх, то показывается между народом, то уходит
в лес. Бобыль пляшет под волынку. Бобылиха, Мураш и несколько их соседей сидят под кустом и
пьют пиво. Царь со свитой смотрит издали на играющих.
Мы
в самой
середине двух, мешающих друг другу, потоков; нас бросает и
будет еще долго бросать то
в ту, то
в другую сторону до тех пор, пока тот или другой окончательно не сломит, и поток, еще беспокойный и бурный, но уже текущий
в одну сторону, не облегчит пловца, то
есть не унесет его с собой.
— Если бы ты вздумала, тогда бы ты не жена мне
была. Я бы тебя зашил тогда
в мешок и утопил бы на самой
середине Днепра!..
Внизу лавки, второй этаж под «дворянские» залы трактира с массой отдельных кабинетов, а третий, простонародный трактир, где главный зал с низеньким потолком
был настолько велик, что
в нем помещалось больше ста столов, и
середина была свободна для пляски.
В ремешок игра простая: узкий кожаный ремешок свертывается
в несколько оборотов
в кружок, причем партнер, прежде чем распустится ремень, должен угадать
середину, то
есть поставить свой палец или гвоздь, или палочку так, чтобы они, когда ремень развернется, находились
в центре образовавшегося круга,
в петле. Но ремень складывается так, что петли не оказывается.
Кольцо разрывалось, находившийся
в центре его подавал кому-нибудь руку, остальные старались поскорее найти себе пару. Для игры нужно
было нечетное число участников, и, значит, кто-нибудь оставался. Оставшийся давал «фант» и становился
в середину.
В сарае
было темно, но брат смело пошел вперед и, остановившись на
середине, свистнул.
Я вышел из накуренных комнат на балкон. Ночь
была ясная и светлая. Я смотрел на пруд, залитый лунным светом, и на старый дворец на острове. Потом сел
в лодку и тихо отплыл от берега на
середину пруда. Мне
был виден наш дом, балкон, освещенные окна, за которыми играли
в карты… Определенных мыслей не помню.
На меня рассказ произвел странное впечатление… Царь и вдруг — корова… Вечером мы разговаривали об этом происшествии
в детской и гадали о судьбе бедных подчасков и владельца коровы. Предположение, что им всем отрубили головы, казалось нам довольно правдоподобным. Хорошо ли это, не жестоко ли, справедливо ли — эти вопросы не приходили
в голову.
Было что-то огромное, промчавшееся, как буря, и
в середине этого царь, который «все может»… Что значит перед этим судьба двух подчасков? Хотя, конечно, жалко…
Гаев(весело).
В самом деле, теперь все хорошо. До продажи вишневого сада мы все волновались, страдали, а потом, когда вопрос
был решен окончательно, бесповоротно, все успокоились, повеселели даже… Я банковский служака, теперь я финансист… желтого
в середину, и ты, Люба, как-никак, выглядишь лучше, это несомненно.
Я сидел на лежанке ни жив ни мертв, не веря тому, что видел: впервые при мне он ударил бабушку, и это
было угнетающе гадко, открывало что-то новое
в нем, — такое, с чем нельзя
было примириться и что как будто раздавило меня. А он всё стоял, вцепившись
в косяк, и, точно пеплом покрываясь, серел, съеживался. Вдруг вышел на
середину комнаты, встал на колени и, не устояв, ткнулся вперед, коснувшись рукою пола, но тотчас выпрямился, ударил себя руками
в грудь...
Но можно ли сказать, что
была философским безвременьем и темнотой эпоха,
в середине которой явился Иоанн Скотт Эригена, а
в конце Мейстер Эккерт?