Неточные совпадения
Ее тревожит сновиденье.
Не зная, как его понять,
Мечтанья страшного значенье
Татьяна хочет отыскать.
Татьяна в оглавленье кратком
Находит азбучным порядком
Слова: бор, буря,
ведьма,
ель,
Еж, мрак, мосток, медведь, метель
И прочая. Ее сомнений
Мартын Задека не решит;
Но сон зловещий ей сулит
Печальных много приключений.
Дней несколько она потом
Всё беспокоилась о том.
«Важнее всего, знает Порфирий иль не знает, что я вчера у этой
ведьмы в квартире
был… и про кровь спрашивал? В один миг надо это узнать, с первого шагу, как войду, по лицу узнать; и-на-че… хоть пропаду, да узнаю!»
Затем Самгин почувствовал, что никогда еще не
был он таким хорошим, умным и почти до слез несчастным, как в этот странный час, в рядах людей, до немоты очарованных старой, милой
ведьмой, явившейся из древних сказок в действительность, хвастливо построенную наскоро и напоказ.
Но мать, не слушая отца, — как она часто делала, — кратко и сухо сказала Климу, что Дронов все это выдумал: тетки-ведьмы не
было у него; отец помер, его засыпало землей, когда он рыл колодезь, мать работала на фабрике спичек и умерла, когда Дронову
было четыре года, после ее смерти бабушка нанялась нянькой к брату Мите; вот и все.
Минутами Климу казалось, что он один в зале, больше никого нет, может
быть, и этой доброй
ведьмы нет, а сквозь шумок за пределами зала, из прожитых веков, поистине чудесно долетает до него оживший голос героической древности.
В Обломовке верили всему: и оборотням и мертвецам. Расскажут ли им, что копна сена разгуливала по полю, — они не задумаются и поверят; пропустит ли кто-нибудь слух, что вот это не баран, а что-то другое, или что такая-то Марфа или Степанида —
ведьма, они
будут бояться и барана и Марфы: им и в голову не придет спросить, отчего баран стал не бараном, а Марфа сделалась
ведьмой, да еще накинутся и на того, кто бы вздумал усомниться в этом, — так сильна вера в чудесное в Обломовке!
Если позволено проникать в чужую душу, то в душе Ивана Ивановича не
было никакого мрака, никаких тайн, ничего загадочного впереди, и сами макбетовские
ведьмы затруднились бы обольстить его каким-нибудь более блестящим жребием или отнять у него тот, к которому он шествовал так сознательно и достойно.
— Сын ли, другой ли кто — не разберешь. Только уж слуга покорная! По ночам в Заболотье
буду ездить, чтоб не заглядывать к этой
ведьме. Ну, а ты какую еще там девчонку у столба видел, сказывай! — обратилась матушка ко мне.
— Ничего, пускай
ведьма проснется! а станет разговаривать, мы ей рот зажмем! Во что же мы играть
будем? в лошадки? Ну,
быть так! Только я, братцы, по-дворянски не умею, а по-крестьянски научу вас играть. Вот вам веревки.
Может
быть, эти самые хитрости и сметливость ее
были виною, что кое-где начали поговаривать старухи, особливо когда
выпивали где-нибудь на веселой сходке лишнее, что Солоха точно
ведьма; что парубок Кизяколупенко видел у нее сзади хвост величиною не более бабьего веретена; что она еще в позапрошлый четверг черною кошкою перебежала дорогу; что к попадье раз прибежала свинья, закричала петухом, надела на голову шапку отца Кондрата и убежала назад.
Все
было видно, и даже можно
было заметить, как вихрем пронесся мимо их, сидя в горшке, колдун; как звезды, собравшись в кучу, играли в жмурки; как клубился в стороне облаком целый рой духов; как плясавший при месяце черт снял шапку, увидавши кузнеца, скачущего верхом; как летела возвращавшаяся назад метла, на которой, видно, только что съездила куда нужно
ведьма… много еще дряни встречали они.
Как бешеный подскочил с ножом к
ведьме Петро и уже занес
было руку…
— Ладно! — провизжала одна из
ведьм, которую дед почел за старшую над всеми потому, что личина у ней
была чуть ли не красивее всех. — Шапку отдадим тебе, только не прежде, пока сыграешь с нами три раза в дурня!
«Ну, думает,
ведьма подтасовала; теперь я сам
буду сдавать». Сдал. Засветил козыря. Поглядел на карты: масть хоть куда, козыри
есть. И сначала дело шло как нельзя лучше; только
ведьма — пятерик с королями! У деда на руках одни козыри; не думая, не гадая долго, хвать королей по усам всех козырями.
Ведьма, вцепившись руками в обезглавленный труп, как волк,
пила из него кровь…
К счастью еще, что у
ведьмы была плохая масть; у деда, как нарочно, на ту пору пары. Стал набирать карты из колоды, только мочи нет: дрянь такая лезет, что дед и руки опустил. В колоде ни одной карты. Пошел уже так, не глядя, простою шестеркою;
ведьма приняла. «Вот тебе на! это что? Э-э, верно, что-нибудь да не так!» Вот дед карты потихоньку под стол — и перекрестил: глядь — у него на руках туз, король, валет козырей; а он вместо шестерки спустил кралю.
Ведьма подняла карту: под нею
была простая шестерка.
Ведьма топнула ногою: синее пламя выхватилось из земли; середина ее вся осветилась и стала как будто из хрусталя вылита; и все, что ни
было под землею, сделалось видимо как на ладони.
(Прим. Н.В. Гоголя.)]
было легче, нежели нашему брату понюхать табаку; а и те открещивались от
ведьм.
— Нет, это не по-моему: я держу свое слово; что раз сделал, тому и навеки
быть. А вот у хрыча Черевика нет совести, видно, и на полшеляга: сказал, да и назад… Ну, его и винить нечего, он пень, да и полно. Все это штуки старой
ведьмы, которую мы сегодня с хлопцами на мосту ругнули на все бока! Эх, если бы я
был царем или паном великим, я бы первый перевешал всех тех дурней, которые позволяют себя седлать бабам…
Она страшная
ведьма: мне не
было от нее покою на белом свете.
Ведьма сама почувствовала, что холодно, несмотря на то что
была тепло одета; и потому, поднявши руки кверху, отставила ногу и, приведши себя в такое положение, как человек, летящий на коньках, не сдвинувшись ни одним суставом, спустилась по воздуху, будто по ледяной покатой горе, и прямо в трубу.
Глядь — в самом деле простая масть. Что за дьявольщина! Пришлось в другой раз
быть дурнем, и чертаньё пошло снова драть горло: «Дурень, дурень!» — так, что стол дрожал и карты прыгали по столу. Дед разгорячился; сдал в последний раз. Опять идет ладно.
Ведьма опять пятерик; дед покрыл и набрал из колоды полную руку козырей.
— Так это ты, сука, — сказала дьячиха, подступая к ткачихе, — так это ты,
ведьма, напускаешь ему туман и
поишь нечистым зельем, чтобы ходил к тебе?
Он не преминул рассказать, как летом, перед самою петровкою, когда он лег спать в хлеву, подмостивши под голову солому, видел собственными глазами, что
ведьма, с распущенною косою, в одной рубашке, начала доить коров, а он не мог пошевельнуться, так
был околдован; подоивши коров, она пришла к нему и помазала его губы чем-то таким гадким, что он плевал после того целый день.
Это
были два самых ярких рассказа пани Будзиньской, но
было еще много других — о русалках, о
ведьмах и о мертвецах, выходивших из могил. Все это больше относилось к прошлому. Пани Будзиньская признавала, что в последнее время народ стал хитрее и поэтому нечисти меньше. Но все же бывает…
По сказкам бабушки я знал, что такое мачеха, и мне
была понятна эта задумчивость. Они сидели плотно друг с другом, одинаковые, точно цыплята; а я вспомнил ведьму-мачеху, которая обманом заняла место родной матери, и пообещал им...
Небольшого роста, с расплывшимся бюстом, с короткими жирными руками и мясистым круглым лицом, она
была безобразна, как
ведьма, но в этом лице сохранились два голубых крошечных глаза, смотревших насквозь умным, веселым взглядом, и характерная саркастическая улыбка, открывавшая два ряда фальшивых зубов.
Рыбушкин. Цыц, Машка! я тебе говорю цыц! Я тебя знаю, я тебя вот как знаю… вся ты в мать, в Палашку, чтоб ей пусто
было! заела она меня,
ведьма!.. Ты небось думаешь, что ты моя дочь! нет, ты не моя дочь; я коллежский регистратор, а ты титулярного советника дочь… Вот мне его и жалко; я ему это и говорю… что не бери ты ее, Сашка, потому она как
есть всем естеством страмная, вся в Палагею… в ту… А ты, Машка, горло-то не дери, а не то вот с места не сойти — убью; как муху, как моль убью…
Рыбушкин (почти засыпает). Ну да… дда! и убью! ну что ж, и убью! У меня, брат Сашка, в желудке жаба, а в сердце рана… и все от него… от этого титулярного советника… так вот и сосет, так и сосет… А ты на нее не смотри… чаще бей… чтоб помнила, каков муж
есть… а мне… из службы меня выгнали… а я, ваше высоко… ваше высокопревосходительство… ишь длинный какой — ей-богу, не виноват… это она все… все Палашка!..
ведьма ты! ч-ч-ч-е-орт! (Засыпает; Дернов уводит его.)
Сколько их, куда их гонят,
Что так жалобно
поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?
«Да! — подумал Михеич, — посмотрел бы я, какого ты, чертов кум, хлеба подсыпешь? Я чай, кости жидовские
ведьмам на муку перемалываешь! Тут и завозу
быть не может; вишь, какая глушь, и колеи-то все травой заросли!»
— Теперь, брат, мне надолго станет! — сказал он, — табак у нас
есть, чаем и сахаром мы обеспечены, только вина недоставало — захотим, и вино
будет! Впрочем, покуда еще придержусь — времени теперь нет, на погреб бежать надо! Не присмотри крошечку — мигом растащат! А видела, брат, она меня, видела,
ведьма, как я однажды около застольной по стенке пробирался. Стоит это у окна, смотрит, чай, на меня да думает: то-то я огурцов не досчитываюсь, — ан вот оно что!
— Только не про меня — так, что ли, хочешь сказать? Да, дружище, деньжищ у нее — целая прорва, а для меня пятака медного жаль! И ведь всегда-то она меня,
ведьма, ненавидела! За что? Ну, да теперь, брат, шалишь! с меня взятки-то гладки, я и за горло возьму! Выгнать меня вздумает — не пойду!
Есть не даст — сам возьму! Я, брат, отечеству послужил — теперь мне всякий помочь обязан! Одного боюсь: табаку не
будет давать — скверность!
— Важно! — говорит он, — сперва
выпили, а теперь трубочки покурим! Не даст,
ведьма, мне табаку, не даст — это он верно сказал. Есть-то даст ли? Объедки, чай, какие-нибудь со стола посылать
будет! Эхма!
были и у нас денежки — и нет их!
Был человек — и нет его! Так-то вот и все на сем свете! сегодня ты и сыт и пьян, живешь в свое удовольствие, трубочку покуриваешь…
Часто, во время отлучек Арины Петровны по хозяйству, отец и подросток-сын удалялись в кабинет, украшенный портретом Баркова, читали стихи вольного содержания и судачили, причем в особенности доставалось «
ведьме», то
есть Арине Петровне.
—
Будут. Вот я так ни при чем останусь — это верно! Да, вылетел, брат, я в трубу! А братья
будут богаты, особливо Кровопивушка. Этот без мыла в душу влезет. А впрочем, он ее, старую
ведьму, со временем порешит; он и именье и капитал из нее высосет — я на эти дела провидец! Вот Павел-брат — тот душа-человек! он мне табаку потихоньку пришлет — вот увидишь! Как приеду в Головлево — сейчас ему цидулу: так и так, брат любезный, — успокой! Э-э-эх, эхма! вот кабы я богат
был!
А Черномор? Он за седлом,
В котомке,
ведьмою забытый,
Еще не знает ни о чем;
Усталый, сонный и сердитый
Княжну, героя моего
Бранил от скуки молчаливо;
Не слыша долго ничего,
Волшебник выглянул — о диво!
Он видит: богатырь убит;
В крови потопленный лежит;
Людмилы нет, все пусто в поле;
Злодей от радости дрожит
И мнит: свершилось, я на воле!
Но старый карла
был неправ.
Доколь власов ее седых
Враждебный меч не перерубит,
Никто из витязей лихих,
Никто из смертных не погубит
Малейших замыслов моих;
Моею
будет век Людмила,
Руслан же гробу обречен!»
И мрачно
ведьма повторила:
«Погибнет он! погибнет он!»
Потом три раза прошипела,
Три раза топнула ногой
И черным змием улетела.
Лариса глянула на нее, подмигнула ей, и Валерии вдруг стало весело и забавно. Лариса поднялась, пошевелила плечами, — и в миг все четыре сестры закружились в неистовом радении, внезапно объятые шальною пошавою, горланя за Дарьею глупые слова новых да новых частушек, одна другой нелепее и бойчее. Сестры
были молоды, красивы, голоса их звучали звонко и дико —
ведьмы на Лысой горе позавидовали бы этому хороводу.
— Делай,
ведьма! Моть — поди сюда! Любишь, стало
быть? Эх, мотыль мой милый, монашкин сынок! Не скучай!
Каково нам видеть, что уж и эта старая
ведьма Алакаева помыкает тобой, как холопом: поезжай туда, то-то привези, об этом-то справься… да приказывает еще всё делать проворнее, да еще изволит выговоры давать; а нас и в грош не ставит, ни о чем с нами и посоветоваться не хочет…» Алексей Степаныч не находил слов для возражения и говорил только, что он сестриц своих любит и всегда
будет любить и что ему пора ехать к Софье Николавне, после чего брал шляпу и поспешно уходил.
— После обедни скандал здесь произошел, — продолжал Никита Назарыч, прерывая свою речь залпами хохота. — Перебродские девчата… Нет, ей-богу, не выдержу… Перебродские дивчата поймали здесь на площади
ведьму… То
есть, конечно, они ее
ведьмой считают по своей мужицкой необразованности… Ну, и задали же они ей встряску!.. Хотели дегтем вымазать, да она вывернулась как-то, утекла…
—
Была у нас лет пять тому назад такая
ведьма… Только ее хлопцы с села прогнали!
И я
был очень удивлен, узнав, что французские колдуньи из простонародья прибегали в подобных случаях совершенно к той же сноровке, какую пускала в ход хорошенькая полесская
ведьма.
Мне нравилось, оставшись одному, лечь, зажмурить глаза, чтобы лучше сосредоточиться, и беспрестанно вызывать в своем воображении ее то суровое, то лукавое, то сияющее нежной улыбкой лицо, ее молодое тело, выросшее в приволье старого бора так же стройно и так же могуче, как растут молодые елочки, ее свежий голос, с неожиданными низкими бархатными нотками… «Во всех ее движениях, в ее словах, — думал я, —
есть что-то благородное (конечно, в лучшем смысле этого довольно пошлого слова), какая-то врожденная изящная умеренность…» Также привлекал меня в Олесе и некоторый ореол окружавшей ее таинственности, суеверная репутация
ведьмы, жизнь в лесной чаще среди болота и в особенности — эта гордая уверенность в свои силы, сквозившая в немногих обращенных ко мне словах.
Бывало — жила она высоко; мать
ведьма была, чорт; страсть не любила меня, — приду бывало с няней (друг значит), Гирчиком звали.
С лишком за двести лет до этого, то
есть во времена междуцарствия, хотя мы и не можем сказать утвердительно, живали ли в Муромских лесах
ведьмы, лешие и злые духи, но, по крайней мере, это народное поверье существовало тогда еще во всей своей силе; что ж касается до разбойников, то, несмотря на старания губных старост, огнищан и всей земской полиции тогдашнего времени, дорога Муромским лесом вовсе
была небезопасна.
— Ну, ну,
быть так! рожа-та у тебя бредет: тебя и так все величают старою
ведьмой… Да точно ли ты не выступишь из моей воли?