Неточные совпадения
Я понял его: бедный старик, в первый раз от роду, может быть,
бросил дела
службы для собственной надобности, говоря языком бумажным, — и как же он был награжден!
Повыситься из статских в действительные статские, а под конец, за долговременную и полезную
службу и «неусыпные труды», как по
службе, так и в картах, — в тайные советники, и
бросить якорь в порте, в какой-нибудь нетленной комиссии или в комитете, с сохранением окладов, — а там, волнуйся себе человеческий океан, меняйся век, лети в пучину судьба народов, царств, — все пролетит мимо его, пока апоплексический или другой удар не остановит течение его жизни.
Так он очищался и поднимался несколько раз; так это было с ним в первый раз, когда он приехал на лето к тетушкам. Это было самое живое, восторженное пробуждение. И последствия его продолжались довольно долго. Потом такое же пробуждение было, когда он
бросил статскую
службу и, желая жертвовать жизнью, поступил во время войны в военную
службу. Но тут засорение произошло очень скоро. Потом было пробуждение, когда он вышел в отставку и, уехав за границу, стал заниматься живописью.
Попав в Узел, он
бросил скоро всякую
службу и бойко пошел по широкой дорожке карточного игрока.
«К тому же если ты женишься на ней, — продолжал кусочек, — то ее родня заставит тебя
бросить земскую
службу и жить в городе».
— То-то, что и он этого опасается. Да и вообще у оборотливого человека руки на
службе связаны. Я полагаю, что он и жениться задумал с тем, чтобы
службу бросить, купить имение да оборотами заняться. Получит к Святой генерала и раскланяется.
— Так тебе и надо, старому черту! Зачем
службу настоящую
бросил? Вот теперь и поглядывай, как лиса в кувшин.
— С аббатом Гуро, иезуитом, — напомнил Иван Петрович, — да-с, вот-с превосходнейшие-то люди наши и достойнейшие-то! Потому что все-таки человек был родовой, с состоянием, камергер и если бы… продолжал служить… И вот
бросает вдруг
службу и всё, чтобы перейти в католицизм и стать иезуитом, да еще чуть не открыто, с восторгом каким-то. Право, кстати умер… да; тогда все говорили…
— А ну их! — равнодушно соглашался исправник. — Я сам
бросаю свою собачью
службу, только дотянуть бы до пенсии… Надоело.
Барон Штейнгейль — в Петербурге, С. Г. Волконский, И. Д. Якушкин (по болезни до излечения), А. Н. Сутгоф, А. В. Ентальцев — в Москве, Е. П. Оболенский, П. Н. Свистунов — в Калуге, Г. С. Батеньков — в Белеве (в деревне у Елагиной), И. А. Анненков (на
службе) — в Нижнем-Новгороде, М. И. Муравьев-Апостол — в Твери, С. П. Трубецкой, А. А. Быстрицкий — в Киеве, Н. В. Басаргин — временно в Смоленской губернии у Барышникова. Не знаю еще, где
бросит якорь.
— Ужасная! — отвечал Абреев. — Он жил с madame Сомо. Та
бросила его, бежала за границу и оставила триста тысяч векселей за его поручительством… Полковой командир два года спасал его, но последнее время скверно вышло: государь узнал и велел его исключить из
службы… Теперь его, значит, прямо в тюрьму посадят… Эти женщины, я вам говорю, хуже змей жалят!.. Хоть и говорят, что денежные раны не смертельны, но благодарю покорно!..
Когда я приехал туда и по
службе сошелся с разными людьми, то мне стыдно стало за самого себя и за свои понятия: я
бросил всякие удовольствия и все время пребывания моего в Париже читал, учился, и теперь, по крайней мере, могу сказать, что я человек, а не этот вот мундир.
И французский язык, и что я большая дура, и что содержательница нашего пансиона нерадивая, глупая женщина; что она об нашей нравственности не заботится; что батюшка
службы себе до сих пор не может найти и что грамматика Ломонда скверная грамматика, а Запольского гораздо лучше; что на меня денег много
бросили по-пустому; что я, видно, бесчувственная, каменная, — одним словом, я, бедная, из всех сил билась, твердя разговоры и вокабулы, а во всем была виновата, за все отвечала!
Адуев достиг апогея своего счастия. Ему нечего было более желать.
Служба, журнальные труды — все забыто, заброшено. Его уж обошли местом: он едва приметил это, и то потому, что напомнил дядя. Петр Иваныч советовал
бросить пустяки, но Александр при слове «пустяки» пожимал плечами, с сожалением улыбался и молчал. Дядя, увидя бесполезность своих представлений, тоже пожал плечами, улыбнулся с сожалением и замолчал, промолвив только: «Как хочешь, это твое дело, только смотри презренного металла не проси».
Несмотря на то, что
служба Петра Васильевича шла так хорошо, что он скоро надеялся иметь свой кусок хлеба, он все
бросил, вышел в отставку и, как почтительный сын, считавший своею первою обязанностию успокаивать старость матери (что он совершенно искренно и писал ей в письмах), приехал в деревню.
— Пусть, но ведь это всё, что мне остается! — сбился совсем капитан. — Прежде за ее
службу там в углах по крайней мере нам квартиру давали, а теперь что же будет, если вы меня совсем
бросите?
Егор Егорыч, не меньше своих собратий сознавая свой проступок, до того вознегодовал на племянника, что, вычеркнув его собственноручно из списка учеников ложи, лет пять после того не пускал к себе на глаза; но когда Ченцов увез из монастыря молодую монахиню, на которой он обвенчался было и которая, однако, вскоре его
бросила и убежала с другим офицером, вызвал сего последнего на дуэль и, быв за то исключен из
службы, прислал обо всех этих своих несчастиях дяде письмо, полное отчаяния и раскаяния, в котором просил позволения приехать, — Марфин не выдержал характера и разрешил ему это.
Ужас был в доме Морозова. Пламя охватило все
службы. Дворня кричала, падая под ударами хищников. Сенные девушки бегали с воплем взад и вперед. Товарищи Хомяка грабили дом, выбегали на двор и
бросали в одну кучу дорогую утварь, деньги и богатые одежды. На дворе, над грудой серебра и золота, заглушая голосом шум, крики и треск огня, стоял Хомяк в красном кафтане.
Сперва речь зашла о каких-то коммерческих предприятиях: говорят, он в них толк знает и чуть было не
бросил своей
службы, чтобы взять в руки большую фабрику.
Обыкновение служить по найму, с одной стороны, по-видимому несправедливое, потому что богатый всегда от
службы избавлен, а бедный всегда несет ее, с другой стороны полезно: ибо — 1-е, теперь всякий казак, выступающий в поход, имеет возможность хорошо одеться и вооружиться; 2-е, он, оставляя семейство свое, может уделить оному довольно денег на содержание во время своей отлучки; 3-е, человек, занимающийся промыслом каким-нибудь или работою, полезен для него и для других, не принужден
бросать занятий своих и невольно идти на
службу, которую бы отправлял очень неисправно.
Студенчество я
брошу, а буду заниматься сотрудничеством в газетах, поступлю на
службу куда-нибудь в контору и т. д.
Прощай,
служба пожарная и медаль за спасение погибавших. Позора встречи с Вольским я не вынес и… ночевал у моих пьяных портных… Топор
бросил в глухом переулке под забор.
— Э, что там? — отмахиваясь от него рукой, воскликнул Кирик. — Тарелка пельменей — пустяк! Нет, братец, будь я полицеймейстером — гм! — вот тогда бы ты мог сказать мне спасибо… о да! Но полицеймейстером я не буду… и
службу в полиции
брошу… Я, кажется, поступлю доверенным к одному купцу… это получше! Доверенный? Это — шишка!
После Коренной ярмарки князь увлекся театром,
бросил придворную
службу, переехал в Москву и неожиданно для «высочайшего двора», с которым он порвал все отношения, стал играть в любительских кружках.
Вот что я тебе советую в последний раз: укроти немного свой характер,
брось завиральные идеи,
брось, глупо ведь, служи, как служат все порядочные люди, то есть гляди на жизнь и на
службу практически.
Неудача эта взбесила Пигасова: он
бросил в огонь все свои книги и тетради и поступил на
службу.
Службу бросил и, рискуя подвести глубоко запрятанного Андрея Ивановича, матросика, почти каждый день шатался к нему.
Бесконечно долго уходили от зарева, теряя его в лесу и снова находя в поле и на горках: должно быть, загорелись и
службы, долго краснелось и
бросало вперед тени от идущих.
Хорошо бы узнать, на что именно метят все эти народы и каков-то будет их первый шаг…» Господин Голядкин не мог долее вытерпеть,
бросил недокуренную трубку, оделся и пустился на
службу, желая накрыть, если можно, опасность и во всем удостовериться своим личным присутствием.
Службу бросил, благо явилось какое-то наследство, дающее ему возможность существовать без труда.
Кончилось наконец прощание. Принялись закрывать гроб. В течение всей
службы у меня духа не хватило прямо посмотреть на искаженное лицо бедной девушки; но каждый раз, как глаза мои мельком скользили по нем, «он не пришел, он не пришел», казалось мне, хотело сказать оно. Стали взводить крышу над гробом. Я не удержался,
бросил быстрый взгляд на мертвую. «Зачем ты это сделала?» — спросил я невольно… «Он не пришел!» — почудилось мне в последний раз…
Им надобно
службой заниматься;
бросить служебных занятий нельзя, потому что они выгоду доставляют; а читаньем ведь сыт не будешь.
Башкин. Он
службу бросает по причине опасности и просится к нам, в лес.
Не бегал я от
службы никогда,
Для дела земского
бросал заботы
Свои домашние, семью, торговлю.
В одном углу комнаты спорило несколько пожилых людей о преимуществе военной
службы перед статскою; в другом люди в превосходных фраках
бросали легкие замечания о многотомных трудах поэта-труженика.
Я
бросил свою
службу, прекратил ненужные знакомства и заперся у себя в квартире.
Боже мой, как он изменился и постарел за последние года, когда
бросил Петербург и посвятил себя провинциальной
службе.
Вильгельмина Федоровна. Нет, мы другой год не живем на даче, — Владимиру Иванычу решительно некогда: он по горло завален делами!.. Наград никаких не дают, а дела прибавляют, так что я прошу его даже
бросить лучше эту
службу проклятую.
Князь Янтарный(гордо). Он себе позволил то мне сказать, что я
службу мою
брошу, потому что я не привык, чтобы начальники мои, кто бы они ни были, так обращались со мной.
— А я, барин, скоро
брошу эту
службу.
Прихвоснев(немного сконфуженный). Да-с, по балетной части служил! Но всегда как-то к театральной
службе не имел расположения, особенно в то время: строго очень было и безвыгодно! Я как тогда получил маленькую возможность
бросить это дело, так сейчас же и
бросил!
— Хорошо, я вам дам, — сказал Модест Алексеич, подумав, — но предупреждаю, что больше уже не буду помогать вам, пока вы не
бросите пить. Для человека, состоящего на государственной
службе, постыдна такая слабость. Не могу не напомнить вам общеизвестного факта, что многих способных людей погубила эта страсть, между тем как при воздержании они, быть может, могли бы со временем сделаться высокопоставленными людьми.
Солдат Постников стал соображать, что спасти этого человека чрезвычайно легко. Если теперь сбежать на лед, то тонущий непременно тут же и есть.
Бросить ему веревку, или протянуть шестик, или подать ружье, и он спасен. Он так близко, что может схватиться рукою и выскочить. Но Постников помнит и
службу и присягу; он знает, что он часовой, а часовой ни за что и ни под каким предлогом не смеет покинуть своей будки.
— Да так, не хватает мне мало-мало по моим расчетам. Еще бы мне тысячки хоть три, я бы на Горе у вдовы у Мятусовой домик купил. Славный домик, с огородом и с мензелинчиком. А теперь придется у Степанова купить. Тоже домик ничего, а нет того виду… Тот на господскую ногу… Я ведь службу-то
брошу…
Пытался он тогда переменить свою участь,
бросить казенную
службу, но как-то все не удавалось.
— Надоедная
служба… Служил-служил, махнул рукой и
бросил. Занятий у меня теперь нет, есть почти нечего… И если вы, минуя достоинства, напечатаете мою повесть, то сделаете мне больше, чем одолжение… Вы поможете мне… Газета не богадельня, не странно-приимный дом… Я это знаю, но… уж вы будьте так добры…
Такая безобразная гульба продолжалась все время до сдачи наемщика в рекруты, и он «давал себя знать» своему хозяину, который вынужден был исполнять все выдумки и капризы пропащего парня и тотчас же
бросал его, когда тому забривали лоб и он делался «продажною шкурою», которую на
службе очень любили «выколачивать».
Татьяна совершенно неожиданно получила от него письмо, где он сообщал о своем окончательном решении
бросить в самом скором времени
службу в Славнобубенске, чтобы приехать в Петербург, и спрашивал у Татьяны об ее столичном житье-бытье, о Хвалынцеве, о полояровской компании, о которой отзывался хотя и вскользь, но не без иронии.
— Полноте-ка, Константин Семеныч! Оставьте все это! — с убеждением заговорила она, взяв его руки и ласково глядя в глаза. —
Бросьте все эти пустяки!.. Ей-Богу!.. Ну, что вам?!. Давайте-ка лучше вот что: если вам здесь очень уж надоело, укатимте в Славнобубенск, поезжайте в имение, призаймитесь хозяйством, ей-Богу же, так-то лучше будет!.. А то что вдруг —
служба, да еще военная, да еще в Варшаву… Нет, право,
бросьте, голубчик!