Неточные совпадения
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай,
брат! Отнесешь письмо на почту, и скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону, скажи, барин не плотит: прогон, мол, скажи, казенный. Да чтоб все живее, а не
то, мол, барин сердится. Стой, еще письмо не готово.
Г-жа Простакова. Батюшка мой! Да что за радость и выучиться? Мы это видим своими глазами в нашем краю. Кто посмышленее,
того свои же
братья тотчас выберут еще в какую-нибудь должность.
— Это,
брат, не
то, что с «кособрюхими» лбами тяпаться! нет, тут,
брат, ответ подай: каков таков человек? какого чину и звания? — гуторят они меж собой.
Основание ее писем составляли видения, содержание которых изменялось, смотря по
тому, довольна или недовольна она была своим"духовным
братом".
— С нас,
брат, не что возьмешь! — говорили другие, — мы не
то что прочие, которые телом обросли! нас,
брат, и уколупнуть негде!
Даже Сергеи Иванович, который тоже вышел на крыльцо, показался ему неприятен
тем притворным дружелюбием, с которым он встретил Степана Аркадьича, тогда как Левин знал, что
брат его не любил и не уважал Облонского.
— Уж прикажите за
братом послать, — сказала она, — всё он изготовит обед; а
то, по вчерашнему, до шести часов дети не евши.
Если было у него чувство к
брату теперь,
то скорее зависть за
то знание, которое имеет теперь умирающий, но которого он не может иметь.
― Ну, как же! Ну, князь Чеченский, известный. Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года три
тому назад не был в шлюпиках и храбрился. И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он раз, а швейцар наш… ты знаешь, Василий? Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот и спрашивает князь Чеченский у него: «ну что, Василий, кто да кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: «вы третий». Да,
брат, так-то!
Левин, которого давно занимала мысль о
том, чтобы помирить
братьев хотя перед смертью, писал
брату Сергею Ивановичу и, получив от него ответ, прочел это письмо больному. Сергей Иванович писал, что не может сам приехать, но в трогательных выражениях просил прощения у
брата.
Он не мог согласиться с
тем, что десятки людей, в числе которых и
брат его, имели право на основании
того, что им рассказали сотни приходивших в столицы краснобаев-добровольцев, говорить, что они с газетами выражают волю и мысль народа, и такую мысль, которая выражается в мщении и убийстве.
Вронский взял письмо и записку
брата. Это было
то самое, что он ожидал, — письмо от матери с упреками за
то, что он не приезжал, и записка от
брата, в которой говорилось, что нужно переговорить. Вронский знал, что это всё о
том же. «Что им за делo!» подумал Вронский и, смяв письма, сунул их между пуговиц сюртука, чтобы внимательно прочесть дорогой. В сенях избы ему встретились два офицера: один их, а другой другого полка.
«Не может быть, чтоб это страшное тело был
брат Николай», подумал Левин. Но он подошел ближе, увидал лицо, и сомнение уже стало невозможно. Несмотря на страшное изменение лица, Левину стòило взглянуть в эти живые поднявшиеся на входившего глаза, заметить легкое движение рта под слипшимися усами, чтобы понять
ту страшную истину, что это мертвое тело было живой
брат.
То же самое думал ее сын. Он провожал ее глазами до
тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на его лице. В окно он видел, как она подошла к
брату, положила ему руку на руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего общего с ним, с Вронским, и ему ото показалось досадным.
Константин Левин заглянул в дверь и увидел, что говорит с огромной шапкой волос молодой человек в поддевке, а молодая рябоватая женщина, в шерстяном платье без рукавчиков и воротничков, сидит на диване.
Брата не видно было. У Константина больно сжалось сердце при мысли о
том, в среде каких чужих людей живет его
брат. Никто не услыхал его, и Константин, снимая калоши, прислушивался к
тому, что говорил господин в поддевке. Он говорил о каком-то предприятии.
Она никак не могла бы выразить
тот ход мыслей, который заставлял ее улыбаться; но последний вывод был
тот, что муж ее, восхищающийся
братом и унижающий себя пред ним, был неискренен. Кити знала, что эта неискренность его происходила от любви к
брату, от чувства совестливости за
то, что он слишком счастлив, и в особенности от неоставляющего его желания быть лучше, — она любила это в нем и потому улыбалась.
Ему хотелось плакать над своим умирающим любимым
братом, и он должен был слушать и поддерживать разговор о
том, как он будет жить.
И смерть эта, которая тут, в этом любимом
брате, с просонков стонущем и безразлично по привычке призывавшем
то Бога,
то чорта, была совсем не так далека, как ему прежде казалось.
— Так что ж! разве это не важно? — сказал Сергей Иванович, задетый за живое и
тем, что
брат его находил неважным
то, что его занимало, и в особенности
тем, что он, очевидно, почти не слушал его.
Левин знал
брата и ход его мыслей; он знал, что неверие его произошло не потому, что ему легче было жить без веры, но потому, что шаг за шагом современно-научные объяснения явлений мира вытеснили верования, и потому он знал, что теперешнее возвращение его не было законное, совершившееся путем
той же мысли, но было только временное, корыстное, с безумною надеждой исцеления.
Через пять минут
братья сошлись в столовой. Хотя Левину и казалось, что не хочется есть, и он сел за обед, только чтобы не обидеть Кузьму, но когда начал есть,
то обед показался ему чрезвычайно вкусен. Сергей Иванович улыбаясь глядел на него.
В
то время как скакавшие были призваны в беседку для получения призов и все обратились туда, старший
брат Вронского, Александр, полковник с аксельбантами, невысокий ростом, такой же коренастый, как и Алексей, но более красивый и румяный, с красным носом и пьяным, открытым лицом, подошел к нему.
Левин слушал и придумывал и не мог придумать, что сказать. Вероятно, Николай почувствовал
то же; он стал расспрашивать
брата о делах его; и Левин был рад говорить о себе, потому что он мог говорить не притворяясь. Он рассказал
брату свои планы и действия.
Старший
брат был тоже недоволен меньшим. Он не разбирал, какая это была любовь, большая или маленькая, страстная или не страстная, порочная или непорочная (он сам, имея детей, содержал танцовщицу и потому был снисходителен на это); по он знал, что это любовь ненравящаяся
тем, кому нужна нравиться, и потому не одобрял поведения
брата.
Вронский при
брате говорил, как и при всех, Анне вы и обращался с нею как с близкою знакомой, но было подразумеваемо, что
брат знает их отношения, и говорилось о
том, что Анна едет в имение Вронского.
Он знал и чувствовал только, что
то, что совершалось, было подобно
тому, что совершалось год
тому назад в гостинице губернского города на одре смерти
брата Николая.
И теперь
тем более, — сказала она с грустным, доверчивым выражением, обращаясь по внешности к
брату, но, очевидно, только к Левину.
Чем больше он узнавал
брата,
тем более замечал, что и Сергей Иванович и многие другие деятели для общего блага не сердцем были приведены к этой любви к общему благу, но умом рассудили, что заниматься этим хорошо, и только потому занимались этим.
Константин молчал. Он чувствовал, что он разбит со всех сторон, но он чувствовал вместе о
тем, что
то, что он хотел сказать, было не понято его
братом. Он не знал только, почему это было не понято: потому ли, что он не умел сказать ясно
то, что хотел, потому ли, что
брат не хотел, или потому, что не мог его понять. Но он не стал углубляться в эти мысли и, не возражая
брату, задумался о совершенно другом, личном своем деле.
Как бы пробудившись от сна, Левин долго не мог опомниться. Он оглядывал сытую лошадь, взмылившуюся между ляжками и на шее, где терлись поводки, оглядывал Ивана кучера, сидевшего подле него, и вспоминал о
том, что он ждал
брата, что жена, вероятно, беспокоится его долгим отсутствием, и старался догадаться, кто был гость, приехавший с
братом. И
брат, и жена, и неизвестный гость представлялись ему теперь иначе, чем прежде. Ему казалось, что теперь его отношения со всеми людьми уже будут другие.
«Нужно физическое движенье, а
то мой характер решительно портится», подумал он и решился косить, как ни неловко это будет ему перед
братом и народом.
Левин уже давно сделал замечание, что, когда с людьми бывает неловко от их излишней уступчивости, покорности,
то очень скоро сделается невыносимо от их излишней требовательности и придирчивости. Он чувствовал, что это случится и с
братом. И, действительно, кротости
брата Николая хватило не надолго. Он с другого же утра стал раздражителен и старательно придирался к
брату, затрогивая его за самые больные места.
Он мало вникал в
то, что говорил
брат. Вглядываясь за реку на пашню, он различал что-то черное, но не мог разобрать, лошадь это или приказчик верхом.
Сергей Иванович пожал только плечами, выражая этим жестом удивление
тому, откуда теперь явились в их споре эти березки, хотя он тотчас же понял
то, что хотел сказать этим его
брат.
Алексей Александрович думал тотчас стать в
те холодные отношения, в которых он должен был быть с
братом жены, против которой он начинал дело развода; но он не рассчитывал на
то море добродушия, которое выливалось из берегов в душе Степана Аркадьича.
Но в глубине своей души, чем старше он становился и чем ближе узнавал своего
брата,
тем чаще и чаще ему приходило в голову, что эта способность деятельности для общего блага, которой он чувствовал себя совершенно лишенным, может быть и не есть качество, а, напротив, недостаток чего-то — не недостаток добрых, честных, благородных желаний и вкусов, но недостаток силы жизни,
того, что называют сердцем,
того стремления, которое заставляет человека из всех бесчисленных представляющихся путей жизни выбрать один и желать этого одного.
За несколько недель пред этим Левин писал
брату, что по продаже
той маленькой части, которая оставалась у них неделенною в доме,
брат имел получить теперь свою долю, около 2000 рублей.
Досадуя на жену зa
то, что сбывалось
то, чего он ждал, именно
то, что в минуту приезда, тогда как у него сердце захватывало от волнения при мысли о
том, что с
братом, ему приходилось заботиться о ней, вместо
того чтобы бежать тотчас же к
брату, Левин ввел жену в отведенный им нумер.
Вронский умышленно избегал
той избранной, великосветской толпы, которая сдержанно и свободно двигалась и переговаривалась пред беседками. Он узнал, что там была и Каренина, и Бетси, и жена его
брата, и нарочно, чтобы не развлечься, не подходил к ним. Но беспрестанно встречавшиеся знакомые останавливали его, рассказывая ему подробности бывших скачек и расспрашивая его, почему он опоздал.
Не поминая даже о
том, чему он верил полчаса назад, как будто совестно и вспоминать об этом, он потребовал, чтоб ему дали иоду для вдыхания в стклянке, покрытой бумажкой с проткнутыми дырочками. Левин подал ему банку, и
тот же взгляд страстной надежды, с которою он соборовался, устремился теперь на
брата, требуя от него подтверждения слов доктора о
том, что вдыхания иода производят чудеса.
Брат его Сергей Иванович, Степан Аркадьич и княгиня руководили его в
том, что ему следовало делать.
— Да, батюшка, — сказал Степан Аркадьич, покачивая головой, — вот счастливец! Три тысячи десятин в Каразинском уезде, всё впереди, и свежести сколько! Не
то что наш
брат.
― Ты вот и не знаешь этого названия. Это наш клубный термин. Знаешь, как яйца катают, так когда много катают,
то сделается шлюпик. Так и наш
брат: ездишь-ездишь в клуб и сделаешься шлюпиком. Да, вот ты смеешься, а наш
брат уже смотрит, когда сам в шлюпики попадет. Ты знаешь князя Чеченского? — спросил князь, и Левин видел по лицу, что он собирается рассказать что-то смешное.
Но Левин ошибся, приняв
того, кто сидел в коляске, за старого князя. Когда он приблизился к коляске, он увидал рядом со Степаном Аркадьичем не князя, а красивого полного молодого человека в шотландском колпачке, с длинными концами лент назади. Это был Васенька Весловский, троюродный
брат Щербацких — петербургско-московский блестящий молодой человек, «отличнейший малый и страстный охотник», как его представил Степан Аркадьич.
Он никак не ожидал
того, что он увидал и почувствовал у
брата.
В душе его боролись желание забыть теперь о несчастном
брате и сознание
того, что это будет дурно.
Еще в феврале он получил письмо от Марьи Николаевны о
том, что здоровье
брата Николая становится хуже, но что он не хочет лечиться, и вследствие этого письма Левин ездил в Москву к
брату и успел уговорить его посоветоваться с доктором и ехать на воды за границу.
Левин положил
брата на спину, сел подле него и не дыша глядел на его лицо. Умирающий лежал, закрыв глаза, но на лбу его изредка шевелились мускулы, как у человека, который глубоко и напряженно думает. Левин невольно думал вместе с ним о
том, что такое совершается теперь в нем, но, несмотря на все усилия мысли, чтоб итти с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется
то, что всё так же темно остается для Левина.
Вспоминал затеянный им постыдный процесс с
братом Сергеем Иванычем за
то, что
тот будто бы не выплатил ему долю из материнского имения; и последнее дело, когда он уехал служить в Западный край, и там попал под суд за побои, нанесенные старшине….
В случавшихся между
братьями разногласиях при суждении о народе Сергей Иванович всегда побеждал
брата, именно
тем, что у Сергея Ивановича были определенные понятия о народе, его характере, свойствах и вкусах; у Константина же Левина никакого определенного и неизменного понятия не было, так что в этих спорах Константин всегда был уличаем в противоречии самому себе.