Неточные совпадения
«По отношению к действительности каждый из нас является истцом, каждый защищает интересы своего «я» от насилия над ним. В
борьбе за материальные интересы люди иногда являются личными врагами, но ведь
жизнь не сводится вся целиком к уголовному и гражданскому процессу, теория
борьбы за существование не должна поглощать и не поглощает высших интересов духа, не угашает священного стремления человека познать самого себя».
«Философия права — это попытка оправдать бесправие», — говорил он и говорил, что, признавая законом
борьбу за существование, бесполезно и лицемерно искать в
жизни место религии, философии, морали.
Он решил написать статью, которая бы вскрыла символический смысл этих похорон. Нужно рассказать, что в лице убитого незначительного человека Москва, Россия снова хоронит всех, кто пожертвовал
жизнь свою
борьбе за свободу в каторге, в тюрьмах, в ссылке, в эмиграции. Да, хоронили Герцена, Бакунина, Петрашевского, людей 1-го марта и тысячи людей, убитых девятого января.
— О, боже мой, можешь представить: Марья Романовна, — ты ее помнишь? — тоже была арестована, долго сидела и теперь выслана куда-то под гласный надзор полиции! Ты — подумай: ведь она старше меня на шесть лет и все еще… Право же, мне кажется, что в этой
борьбе с правительством у таких людей, как Мария, главную роль играет их желание отомстить
за испорченную
жизнь…
Первые годы
жизни Клима совпали с годами отчаянной
борьбы за свободу и культуру тех немногих людей, которые мужественно и беззащитно поставили себя «между молотом и наковальней», между правительством бездарного потомка талантливой немецкой принцессы и безграмотным народом, отупевшим в рабстве крепостного права.
Борьба за элементарные блага,
за самую возможность
жизни, вытесняет вопрос о ценностях.
И в нем есть шипучесть и искристость, легкость, непостижимая в тяжелой буржуазной
жизни современного города, веселость, странная при такой мучительной
борьбе за существование.
Эта
борьба за национальное бытие — не утилитарная
борьба, она всегда есть
борьба за ценность,
за творческую силу, а не
за элементарный факт
жизни, не
за простые интересы.
В природной органической
жизни дух и плоть еще не дифференцированы, но означает это не высшее состояние духа, а элементарное его состояние, всегда связанное с тяжелой
борьбой за существование и злым принуждением.
Можно установить четыре периода в отношении человека к космосу: 1) погружение человека в космическую
жизнь, зависимость от объектного мира, невыделенность еще человеческой личности, человек не овладевает еще природой, его отношение магическое и мифологическое (примитивное скотоводство и земледелие, рабство); 2) освобождение от власти космических сил, от духов и демонов природы,
борьба через аскезу, а не технику (элементарные формы хозяйства, крепостное право); 3) механизация природы, научное и техническое овладение природой, развитие индустрии в форме капитализма, освобождение труда и порабощение его, порабощение его эксплуатацией орудий производства и необходимость продавать труд
за заработную плату; 4) разложение космического порядка в открытии бесконечно большого и бесконечно малого, образование новой организованности, в отличие от органичности, техникой и машинизмом, страшное возрастание силы человека над природой и рабство человека у собственных открытий.
Борьба народов
за повышение и рост
жизни не может быть неподвижностью.
Вся нравственность свелась на то, что неимущий должен всеми средствами приобретать, а имущий — хранить и увеличивать свою собственность; флаг, который поднимают на рынке для открытия торга, стал хоругвию нового общества. Человек de facto сделался принадлежностью собственности;
жизнь свелась на постоянную
борьбу из-за денег.
Но половая любовь и
борьба за преобладание и могущество наполняют то, что называют «
жизнью».
Борьба за свободу, которую я вел всю
жизнь, была самым положительным и ценным в моей
жизни, но в ней была и отрицательная сторона — разрыв, отчужденность, неслиянность, даже вражда.
Я понимал
жизнь не как воспитание, а как
борьбу за свободу.
Он обнаружил очень большую проницательность, когда обличал реакционный характер натурализма в социологии и восставал против применения дарвиновской идеи
борьбы за существование к
жизни общества.
Первая — поддержание собственной
жизни и вторая — оставление после себя потомства, и потому все живые существа ведут
борьбу за обладание питанием и
за обладание матками.
Допустим, однако ж, что
жизнь какого-нибудь простеца не настолько интересна, чтоб вникать в нее и сожалеть о ней. Ведь простец — это незаметная тля, которую высший организм ежемгновенно давит ногой, даже не сознавая, что он что-нибудь давит! Пусть так! Пусть гибнет простец жертвою недоумений! Пусть осуществляется на нем великий закон
борьбы за существование, в силу которого крепкий приобретает еще большую крепость, а слабый без разговоров отметается
за пределы
жизни!
Перед нею все шире и пестрее развертывалась картина
жизни человеческой — суетливой, тревожной
жизни в
борьбе за сытость.
Затем она невольно спросила себя: что такое, в самом деле, это сокровище? действительно ли оно сокровище и стоит ли беречь его? — и увы! не нашла на этот вопрос удовлетворительного ответа. С одной стороны, как будто совестно остаться без сокровища, а с другой… ах, черт побери! да неужели же весь смысл, вся заслуга
жизни в том только и должны выразиться, чтобы каждую минуту вести
борьбу за сокровище?
В юности моей я дал клятву себе и другим… я поклялся, что всю
жизнь мою посвящу
борьбе за все, что тогда казалось мне хорошим, честным.
Тут мы имеем дело с вырождением вследствие непосильной
борьбы за существование; это вырождение от косности, от невежества, от полнейшего отсутствия самосознания, когда озябший, голодный, больной человек, чтобы спасти остатки
жизни, чтобы сберечь своих детей, инстинктивно, бессознательно хватается
за все, чем только можно утолить голод, согреться, разрушает все, не думая о завтрашнем дне…
— Для него
жизнь —
борьба за расширение знаний,
борьба за подчинение таинственных энергий природы человеческой воле, все люди должны быть равносильно вооружены для этой
борьбы, в конце которой нас ожидает свобода и торжество разума — самой могучей из всех сил и единственной силы мира, сознательно действующей. А для нее
жизнь была мучительным приношением человека в жертву неведомому, подчинением разума той воле, законы и цели которой знает только священник.
Так как вся революция, которая считалась иными тогдашними нашими политиками столь необходимою и сбыточною и замышлялась будто бы на пользу тех великих форм русской народной
жизни, в которые был сентиментально влюблен и о которых мечтал и грезил Артур Бенни, то он, как боевой конь, ждал только призыва, куда бы ему броситься, чтобы умирать
за народную общинную и артельную Россию, в
борьбе ее с Россиею дворянскою и монархическою.
Все, что непосредственно наблюдалось мною, было почти совершенно чуждо сострадания к людям.
Жизнь развертывалась предо мною как бесконечная цепь вражды и жестокости, как непрерывная, грязная
борьба за обладание пустяками. Лично мне нужны были только книги, все остальное не имело значения в моих глазах.
Предо мною стеной встал вопрос: как же? Если
жизнь — непрерывная
борьба за счастье на земле, — милосердие и любовь должны только мешать успеху
борьбы?
Времена усложняются. С каждым годом
борьба с
жизнью делается труднее для эмпириков и невежд. Но Митрофаны не унывают. Они продолжают думать, что карьера их только что началась и что вселенная есть не что иное, как выморочное пространство, которое им еще долго придется наполнять своими подвигами. Каким образом могли зародиться все эти смелые надежды? где их отправный пункт? Увы! уследить
за этим не только трудно, но даже совсем невозможно.
Много можно бы привести Чацких — являвшихся на очередной смене эпох и поколений — в
борьбе за идею,
за дело,
за правду,
за успех,
за новый порядок, на всех ступенях, во всех слоях русской
жизни и труда — громких, великих дел и скромных кабинетных подвигов.
Это
борьба на
жизнь и смерть,
борьба за существование, как новейшие натуралисты определяют естественную смену поколений в животном мире.
И раздельно, даже резко произнося слова, он начал говорить ей о несправедливом распределении богатств, о бесправии большинства людей, о роковой
борьбе за место в
жизни и
за кусок хлеба, о силе богатых и бессилии бедных и об уме, подавленном вековой неправдой и тьмой предрассудков, выгодных сильному меньшинству людей.
И это было вполне справедливо. Короткий разговор с заседателем отбросил опять мое настроение в область того нейтралитета, который по какому-то инстинкту признала
за нами сама среда… Но что же делать? Живому человеку трудно ограничиться ролью свидетеля, когда
жизнь кругом кипит
борьбой… Печать? корреспонденции? освещение общих условий? Долго, далеко, неверно!..
Кроме того, я знал всей силой моего существа, что между нами в это самое мгновение идет
борьба, страшный поединок на
жизнь и смерть, поединок вот того самого вчерашнего труса, выгнанного
за трусость товарищами.
Борьба рождает гордость. Воевать
С людскими предрассудками труднее,
Чем тигров и медведей поражать,
Иль со штыком на вражьей батарее
За белый крестик
жизнью рисковать…
Клянусь, иметь великий надо гений,
Чтоб разом сбросить цепь предубеждений,
Как сбросил бы я платье, если б вдруг
Из севера всевышний сделал юг.
Но ныне нас противное пугает:
Неаполь мерзнет, а Нева не тает.
Начал говорить ему о причинах унижения человека, о злой
борьбе за кусок хлеба, о невозможности сохранить себя в стороне от этой свалки, о справедливости
жизни, нещадно карающей того, кто только берёт у неё и ничего не хочет отдать из души своей.
Дойдя до мостика, он остановился и задумался. Ему хотелось найти причину своей странной холодности. Что она лежала не вне, а в нем самом, для него было ясно. Искренно сознался он перед собой, что это не рассудочная холодность, которою так часто хвастают умные люди, не холодность себялюбивого глупца, а просто бессилие души, неспособность воспринимать глубоко красоту, ранняя старость, приобретенная путем воспитания, беспорядочной
борьбы из-за куска хлеба, номерной бессемейной
жизни.
Русский человек еще не выработал должной стойкости и упрямства в
борьбе за обновление
жизни —
борьбе, недавно начатой им.
Мысль, на минуту вырвавшаяся из железного круга, со всею своей страстью и силой прилепилась к призраку новой
жизни — точно
борьба шла не из-за лишних пяти рублей в месяц, о которых толковали мужчины, а из-за полного и радостного освобождения от всех вековых пут.
Начиная от Сократа до Христа и от Христа вплоть до тех людей, которые из века в век умирают
за истину, все мученики веры доказывают неправду этого рабского учения и громко говорят нам: «Мы тоже любили
жизнь и всех людей, которыми
жизнь наша была красна и которые умоляли нас прекратить
борьбу.
Если бы ему стоило чего-нибудь возвращение своей свободы и он не искал бы ее, этого самого дорогого для человека естественного права, отличающего человека от животного, то я понимаю, что он мог бы предпочесть безопасность и удобство
жизни борьбе за свободу.
Этот громадный муравейник людей, производящих колоссальную работу, делал впечатление чего-то сильного, могучего и в то же время страшного. Чувствовалось, что здесь, в этой кипучей деятельности, страшно напрягаются силы в
борьбе за существование, и горе слабому — колесо
жизни раздавит его, и, казалось, никому не будет до этого дела. Торжествуй, крепкий и сильный, и погибай, слабый и несчастный…
Вот мировое пространство. В нем мириады пылинок-солнц. Вокруг каждого солнца свои миры. Их больше, чем песчинок в пустыне. Века, как миги. То на той, то на другой песчинке
жизнь вспыхнет, подержится миг-вечность и бесследно замрет. На одной крохотной такой песчинке движение. Что это там? Какая-то кипит
борьба. Из-за чего? Вечность-миг, — и движение прекратилось, и планета-песчинка замерзла. Не все ли равно,
за что шла
борьба!
На этом уклоне Каратаев и стоит. Деятельное вмешательство в
жизнь,
борьба за ее улучшение глубоко чужды его душевному строю.
Кругом, как вода в огромном котле, кипит
жизнь с ее весельем, готовностью к
борьбе, ужасами. А среди этой
жизни — человек в белой шляпе, с вечным вопросом: «из-за чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно?»
Нет, конечно! Если смысл всей
борьбы человечества
за улучшение
жизни — в том, чтобы превратить
жизнь в пирушку, сделать ее «сытою» и «благоустроенною», то не стоит она этой
борьбы. Но смысл не в этом. Обновление внешнего строя — только первый, необходимый шаг к обновлению самого человека, к обновлению его крови, нервов, всего тела, к возрождению отмирающего инстинкта
жизни.
Напротив: в полном банкротстве живой
жизни, в победительном и окончательном выявлении человеческой неспособности жить, — «в этом и только в этом» он способен видеть «религиозный и метафизический смысл» даже
борьбы человечества
за улучшение
жизни.
«Поползновения
борьбы против того, что наивысше поставленными людьми считалось хорошим», рядом же с этим, — конечно, прежде всего детство, так высоко стоящее для Толстого
за бьющее через край, пенящееся сознание
жизни.
— Что ж, в
жизни каждый ворует для себя.
Борьба за существование!
Вы вовсе не знаете меня, и теперь я вынужден несколько приподнять завесу,
за которою я скрываюсь уже много лет: мое бездействие лишь отдых, я вовсе не мирный селянин и не книжный философ, я человек
борьбы, я воин на поле
жизни!
Освобождение субъекта и
борьба за ценность самой творческой
жизни субъекта, творящего экзистенциального субъекта, есть правда романтизма.
«Теория» есть творчество, есть Платон или Гегель, «
жизнь» не может быть серой обыденностью,
борьбой за существование, семейными дрязгами, неудачами, разочарованиями и пр.