Неточные совпадения
— Нет, вы мне только скажите, Василий Лукич, — спросил он вдруг, уже сидя за рабочим столом и держа в руках книгу, — что
больше Александра Невского? Вы знаете,
папа получил Александра Невского?
Я не спускал глаз с Катеньки. Я давно уже привык к ее свеженькому белокуренькому личику и всегда любил его; но теперь я внимательнее стал всматриваться в него и полюбил еще
больше. Когда мы подошли к
большим,
папа, к великой нашей радости, объявил, что, по просьбе матушки, поездка отложена до завтрашнего утра.
Должно быть, заметив, что я прочел то, чего мне знать не нужно,
папа положил мне руку на плечо и легким движением показал направление прочь от стола. Я не понял, ласка ли это или замечание, на всякий же случай поцеловал
большую жилистую руку, которая лежала на моем плече.
— А! вот что! — сказал
папа. — Почем же он знает, что я хочу наказывать этого охотника? Ты знаешь, я вообще не
большой охотник до этих господ, — продолжал он по-французски, — но этот особенно мне не нравится и должен быть…
И княгиня, наклонившись к
папа, начала ему рассказывать что-то с
большим одушевлением. Окончив рассказ, которого я не слыхал, она тотчас засмеялась и, вопросительно глядя в лицо
папа, сказала...
Папа сидел со мной рядом и ничего не говорил; я же захлебывался от слез, и что-то так давило мне в горле, что я боялся задохнуться… Выехав на
большую дорогу, мы увидали белый платок, которым кто-то махал с балкона. Я стал махать своим, и это движение немного успокоило меня. Я продолжал плакать, и мысль, что слезы мои доказывают мою чувствительность, доставляла мне удовольствие и отраду.
Видно было, что у него еще
большой запас доводов; должно быть, поэтому
папа перебил его.
Ей надо было с
большими усилиями перетянуть свою подругу, и когда она достигала этого, один из выжлятников, ехавших сзади, непременно хлопал по ней арапником, приговаривая: «В кучу!» Выехав за ворота,
папа велел охотникам и нам ехать по дороге, а сам повернул в ржаное поле.
Чем
больше горячился
папа, тем быстрее двигались пальцы, и наоборот, когда
папа замолкал, и пальцы останавливались; но когда Яков сам начинал говорить, пальцы приходили в сильнейшее беспокойство и отчаянно прыгали в разные стороны. По их движениям, мне кажется, можно бы было угадывать тайные мысли Якова; лицо же его всегда было спокойно — выражало сознание своего достоинства и вместе с тем подвластности, то есть: я прав, а впрочем, воля ваша!
— Павля все знает, даже
больше, чем
папа. Бывает, если
папа уехал в Москву, Павля с мамой поют тихонькие песни и плачут обе две, и Павля целует мамины руки. Мама очень много плачет, когда выпьет мадеры, больная потому что и злая тоже. Она говорит: «Бог сделал меня злой». И ей не нравится, что
папа знаком с другими дамами и с твоей мамой; она не любит никаких дам, только Павлю, которая ведь не дама, а солдатова жена.
Клим Самгин замедлил шаг, оглянулся, желая видеть лицо человека, сказавшего за его спиною нужное слово; вплоть к нему шли двое: коренастый, плохо одетый старик с окладистой бородой и угрюмым взглядом воспаленных глаз и человек лет тридцати, небритый, черноусый, с
большим носом и веселыми глазами, тоже бедно одетый, в замазанном, черном полушубке, в сибирской
папахе.
— Просто — тебе стыдно сказать правду, — заявила Люба. — А я знаю, что урод, и у меня еще скверный характер, это и
папа и мама говорят. Мне нужно уйти в монахини… Не хочу
больше сидеть здесь.
— Какая тайна? Что вы! — говорила она, возвышая голос и делая
большие глаза. — Вы употребляете во зло права кузена — вот в чем и вся тайна. А я неосторожна тем, что принимаю вас во всякое время, без тетушек и
папа…
Вот послушайте, — обратилась она к
папа, — что говорит ваша дочь… как вам нравится это признание!..» Он, бедный, был смущен и жалок
больше меня и смотрел вниз; я знала, что он один не сердится, а мне хотелось бы умереть в эту минуту со стыда…
Кузина твоя увлеклась по-своему, не покидая гостиной, а граф Милари добивался свести это на
большую дорогу — и говорят (это
папа разболтал), что между ними бывали живые споры, что он брал ее за руку, а она не отнимала, у ней даже глаза туманились слезой, когда он, недовольный прогулками верхом у кареты и приемом при тетках, настаивал на
большей свободе, — звал в парк вдвоем, являлся в другие часы, когда тетки спали или бывали в церкви, и, не успевая, не показывал глаз по неделе.
— Очень редко… Ведь мама никогда не ездит туда, и нам приходится всегда тащить с собой
папу. Знакомых мало, а потом приедешь домой, — мама дня три дуется и все вздыхает. Зимой у нас бывает бал… Только это совсем не то, что у Ляховских. Я в прошлом году в первый раз была у них на балу, — весело, прелесть! А у нас
больше купцы бывают и только пьют…
— И хорошо сделали, потому что, вероятно, узнали бы не
больше того, что уже слышали от мамы. Городские слухи о нашем разорении — правда… В подробностях я не могу объяснить вам настоящее положение дел, да и сам
папа теперь едва ли знает все. Ясно только одно, что мы разорены.
— А меня,
папа, меня не забывай никогда, — продолжал Илюша, — ходи ко мне на могилку… да вот что,
папа, похорони ты меня у нашего
большого камня, к которому мы с тобой гулять ходили, и ходи ко мне туда с Красоткиным, вечером… И Перезвон… А я буду вас ждать…
Папа,
папа!
— «
Папа, говорит,
папа, я его повалю, как
большой буду, я ему саблю выбью своей саблей, брошусь на него, повалю его, замахнусь на него саблей и скажу ему: мог бы сейчас убить, но прощаю тебя, вот тебе!» Видите, видите, сударь, какой процессик в головке-то его произошел в эти два дня, это он день и ночь об этом именно мщении с саблей думал и ночью, должно быть, об этом бредил-с.
Калитка отворяется, и во двор въезжает верхом на вороной высокой лошади молодой человек в черкеске,
папахе и с серебряным
большим кинжалом на поясе. Великолепная вороная лошадь-степняк, покачиваясь на тонких сухих ногах, грациозно подходит на середину двора и останавливается. Молодой человек с опухшим красным лицом и мутными глазами сонно смотрит на старика в халате.
Ведь в св. Франциске Ассизском
больше было священства, чем в любом
папе.
— Да лучше, но он все ждет доктора. Впрочем,
папа говорил, что у него сильный ушиб и простуда, а
больше ничего.
— Я ему говорю: «Иди, негодяй, и заяви директору, чтобы этого
больше не было, иначе
папа на вас на всех донесет начальнику края». Что же вы думаете? Приходит и поверит: «Я тебе
больше не сын, — ищи себе другого сына». Аргумент! Ну, и всыпал же я ему по первое число! Ого-го! Теперь со мной разговаривать не хочет. Ну, я ему еще покажу!
— Позвольте, maman, я сам натру вам табак, — сказал
папа, приведенный, по-видимому, в
большое затруднение этим неожиданным обращением.
Он скажет: „Что ж делать, мой друг, рано или поздно ты узнал бы это, — ты не мой сын, но я усыновил тебя, и ежели ты будешь достоин моей любви, то я никогда не оставлю тебя“; и я скажу ему: „
Папа, хотя я не имею права называть тебя этим именем, но я теперь произношу его в последний раз, я всегда любил тебя и буду любить, никогда не забуду, что ты мой благодетель, но не могу
больше оставаться в твоем доме.
Папа, который в Москве почти совсем не занимался нами и с вечно озабоченным лицом только к обеду приходил к нам, в черном сюртуке или фраке, — вместе с своими
большими выпущенными воротничками рубашки, халатом, старостами, приказчиками, прогулками на гумно и охотой, много потерял в моих глазах.
— Ах, бог мой! ты плачешь! — вдруг сказала Любочка, выпуская из рук цепочку его часов и уставляя на его лицо свои
большие удивленные глаза. — Прости меня, голубчик
папа, я совсем забыла, что это мамашина пьеса.
— Papa, — отвечала Верочка, — je sais que vous etes l'auteur de mes jours, mais c'est surtout ma mere que je cherie. [
Папа, я знаю, что вы виновник моих дней, но я
больше всего люблю маму (франц.)]
Меня очень удивило в первый день нашего приезда то, что
папа назвал наших соседей Епифановых славными людьми, и еще
больше удивило то, что он ездил к ним.
Она испуганно оглядывалась на всех, краска беспрестанно приливала и отливала от ее лица, и она начинала громко и смело говорить,
большею частию глупости, чувствуя это, чувствуя, что все и
папа слышат это, и краснела еще
больше.
Вследствие этих и многих других беспрестанных жертв в обращении
папа с его женою в последние месяцы этой зимы, в которые он много проигрывал и оттого был
большей частью не в духе, стало уже заметно перемежающееся чувство тихой ненависти, того сдержанного отвращения к предмету привязанности, которое выражается бессознательным стремлением делать все возможные мелкие моральные неприятности этому предмету.
У Володи была
большая красивая рука; отдел
большого пальца и выгиб остальных, когда он держал карты, были так похожи на руку
папа, что мне даже одно время казалось, что Володя нарочно так держит руки, чтоб быть похожим на
большого; но, взглянув на его лицо, сейчас видно было, что он ни о чем не думает, кроме игры.
— Ну, теперь ты ступай, Люба, да смотри все скажи. Ты ведь у меня
большая грешница, — весело сказал
папа, щипнув ее за щеку.
В четверг на святой
папа, сестра и Мими с Катенькой уехали в деревню, так что во всем
большом бабушкином доме оставались только Володя, я и St.-Jérôme. То настроение духа, в котором я находился в день исповеди и поездки в монастырь, совершенно прошло и оставило по себе только смутное, хотя и приятное, воспоминание, которое все более и более заглушалось новыми впечатлениями свободной жизни.
Например, то, что Любочка каждый день на ночь крестила
папа, то, что она и Катенька плакали в часовне, когда ездили служить панихиду по матушке, то, что Катенька вздыхала и закатывала глаза, играя на фортепьянах, — все это мне казалось чрезвычайным притворством, и я спрашивал себя: когда они выучились так притворяться, как
большие, и как это им не совестно?
Приехав один весной с девочками в деревню,
папа, я воображаю, находился в том особенном тревожно счастливом и общительном расположении духа, в котором обыкновенно бывают игроки, забастовав после
большого выигрыша.
Я не отвечал ему и притворился спящим. Если бы я сказал что-нибудь, я бы заплакал. Когда я проснулся на другой день утром,
папа, еще не одетый, в торжковских сапожках и халате, с сигарой в зубах, сидел на постели у Володи и разговаривал и смеялся с ним. Он с веселым подергиваньем вскочил от Володи, подошел ко мне и, шлепнув меня своей
большой рукой по спине, подставил мне щеку и прижал ее к моим губам.
Я узнал от Николая, потому что
папа ничего не рассказывал нам про свои игорные дела, что он играл особенно счастливо эту зиму; выиграл что-то ужасно много, положил деньги в ломбард и весной не хотел
больше играть.
Отец Грап был обрусевший немец, невыносимо приторный, льстивый и весьма часто нетрезвый; он приходил к нам
большею частью только для того, чтобы просить о чем-нибудь, и
папа сажал его иногда у себя в кабинете, но обедать его никогда не сажали с нами.
Авдотья Васильевна, казалось, усвоила себе от
папа выражение счастия, которое в это время блестело в ее
больших голубых глазах почти постоянно, исключая тех минут, когда на нее вдруг находила такая застенчивость, что мне, знавшему это чувство, было жалко и больно смотреть на нее.
«Ну, уж как
папа хочет, — пробормотал я сам себе, садясь в дрожки, — а моя нога
больше не будет здесь никогда; эта нюня плачет, на меня глядя, точно я несчастный какой-нибудь, а Ивин, свинья, не кланяется; я же ему задам…» Чем это я хотел задать ему, я решительно не знаю, но так это пришлось к слову.
—
Папа будет от души смеяться. Ах, папочка мой такая прелесть, такой душенька. Но довольно об этом. Вы
больше не дуетесь, и я очень рада. Еще один тур. Вы не устали?
— И какой умный был! Помню я такой случай. Лежит он в кори — лет не
больше семи ему было, — только подходит к нему покойница Саша, а он ей и говорит: мама! мама! ведь правда, что крылышки только у ангелов бывают? Ну, та и говорит: да, только у ангелов. Отчего же, говорит, у
папы, как он сюда сейчас входил, крылышки были?
Маленький генерал в теплом черном сюртуке и
папахе с
большим белым курпеем подъехал на своем иноходце к роте Бутлера и приказал ему идти вправо против спускавшейся конницы.
Солдаты были в полушубках и
папахах, с скатанными шинелями через плечо и
больших сапогах выше колена, как тогда ходили кавказские солдаты.
Большие рыбы, пробившие сеть, это властители, императоры,
папы, короли, которые, не отказываясь от власти, приняли не христианство, а только личину его.
Ей казалось странным, что чиновники особых поручений Рудин и Волохов, еще так недавно проповедовавшие в ее квартире теорию возрождения России посредством социализма, проводимого мощною рукою администрации, вдруг стушевались, прекратили свои посещения и уступили место каким-то двужильным ретроградам, которые
большую часть времени проводили в каморке у
папа Волшебнова и прежде, нежели настоящим образом приступить к закуске, выпивали от пяти до десяти «предварительных».
— Посмотрите, в Москве никогда не играют так весело, — говорила она, идя к нему навстречу. — Впрочем, ведь там нет таких
больших дворов, бегать там негде. А
папа только что пошел к вам, — добавила она, оглядываясь на детей.
— Еще бы не говорит!.. Везде говорит! — отвечал Николя, впрочем, более подозревавший, чем достоверно знавший, что князь говорит это, и сказавший отцу об этом затем, чтобы
больше его вооружить против князя… — Так что же,
папа, дадите mademoiselle Жиглинской место? — приставал он к старику.
Бледный, перепуганный и без шинели, вместо того чтобы к Каролине Ивановне, он приехал к себе, доплелся кое-как до своей комнаты и провел ночь весьма в
большом беспорядке, так что на другой день поутру за чаем дочь ему сказала прямо: «Ты сегодня совсем бледен,
папа».