Неточные совпадения
Все слышали, что Вера Васильевна больна, и пришли наведаться. Татьяна Марковна объявила, что Вера накануне прозябла и на два дня
осталась в комнате, а сама внутренне страдала от этой лжи, не зная, какая правда кроется под этой подложной
болезнью, и даже не смела пригласить доктора, который тотчас узнал бы, что
болезни нет, а есть моральное расстройство, которому должна быть причина.
Кроме того, было прочтено дьячком несколько стихов из Деяний Апостолов таким странным, напряженным голосом, что ничего нельзя было понять, и священником очень внятно было прочтено место из Евангелия Марка, в котором сказано было, как Христос, воскресши, прежде чем улететь на небо и сесть по правую руку своего отца, явился сначала Марии Магдалине, из которой он изгнал семь бесов, и потом одиннадцати ученикам, и как велел им проповедывать Евангелие всей твари, причем объявил, что тот, кто не поверит, погибнет, кто же поверит и будет креститься, будет спасен и, кроме того, будет изгонять бесов, будет излечивать людей от
болезни наложением на них рук, будет говорить новыми языками, будет брать змей и, если выпьет яд, то не умрет, а
останется здоровым.
— Ну, так и квит, — смеясь, сказал генерал. — Что ему, то и ей. Его по
болезни оставить можно, — продолжал он, — и, разумеется, будет сделано всё, что возможно, для облегчения его участи; но она, хотя бы вышла за него, не может
остаться здесь…
— Так я и знала… Она
останется верна себе до конца и никогда не выдаст себя. Но ведь она не могла не видеть, зачем вы пришли к нам? Тем более что ваша
болезнь, кажется, совсем не позволяет выходить из дому.
Для этих мыслей у Надежды Васильевны теперь
оставалось много свободного времени:
болезнь мужа оторвала ее даже от того мирка, с которым она успела сжиться на приисках.
Диагноз
болезни был поставлен безошибочно,
оставалось только помогать естественному ходу болезненного процесса и устранять причины, которые могли бы создать новые осложнения.
— Все эти недоразумения, конечно, должны пройти сами собой, — после короткой паузы сказала она. — Но пока
остается только ждать… Отец такой странный… малодушествует, падает духом… Я никогда не видала его таким. Может быть, это в связи с его
болезнью, может быть, от старости. Ведь ему не привыкать к подобным превращениям, кажется…
Доктор Герценштубе и встретившийся Ивану Федоровичу в больнице врач Варвинский на настойчивые вопросы Ивана Федоровича твердо отвечали, что падучая
болезнь Смердякова несомненна, и даже удивились вопросу: «Не притворялся ли он в день катастрофы?» Они дали ему понять, что припадок этот был даже необыкновенный, продолжался и повторялся несколько дней, так что жизнь пациента была в решительной опасности, и что только теперь, после принятых мер, можно уже сказать утвердительно, что больной
останется в живых, хотя очень возможно (прибавил доктор Герценштубе), что рассудок его
останется отчасти расстроен «если не на всю жизнь, то на довольно продолжительное время».
Но можно ли примириться с безнадежностью этой
болезни, есть ли выход,
остаются ли пути здорового познания бытия?
Надо признаться, что ему везло-таки счастье, так что он, уж и не говоря об интересной
болезни своей, от которой лечился в Швейцарии (ну можно ли лечиться от идиотизма, представьте себе это?!!), мог бы доказать собою верность русской пословицы: «Известному разряду людей — счастье!» Рассудите сами:
оставшись еще грудным ребенком по смерти отца, говорят, поручика, умершего под судом за внезапное исчезновение в картишках всей ротной суммы, а может быть, и за пересыпанную с излишком дачу розог подчиненному (старое-то время помните, господа!), наш барон взят был из милости на воспитание одним из очень богатых русских помещиков.
И потому я не имею права… к тому же я мнителен, я… я убежден, что в этом доме меня не могут обидеть и любят меня более, чем я стою, но я знаю (я ведь наверно знаю), что после двадцати лет
болезни непременно должно было что-нибудь да
остаться, так что нельзя не смеяться надо мной… иногда… ведь так?
Нам всем жаль, что нашего народу никого не придется угостить. Разве удастся залучить фотографа, но и то еще не верно. Сестра
останется у нас, пока я не соберусь в Нижний, куда должна заехать за мной жена, осмотревши костромское именье. — Это уже будет в половине июня. Так предполагается навестить Калугу и Тулу с окрестностями… [В Калуге жили Оболенский и Свистунов, в Туле — Г. С. Батеньков. В письме еще — о
болезни Ф. М. Башмакова в Тобольске (Пущину сообщили об этом его сибирские корреспонденты).]
От него я узнал, что все гости и родные на другой же день моей
болезни разъехались; одна только добрейшая моя крестная мать, Аксинья Степановна, видя в мучительной тревоге и страхе моих родителей,
осталась в Багрове, чтоб при случае в чем-нибудь помочь им, тогда как ее собственные дети, оставшиеся дома, были не очень здоровы.
— Не может же
болезнь быть всеобщей, — возразил, пожимая плечами, Неведомов, — во всех эпидемиях обыкновенно более половины
остается здоровыми, а тут — все…
На четвертый день ее
болезни я весь вечер и даже далеко за полночь просидел у Наташи. Нам было тогда о чем говорить. Уходя же из дому, я сказал моей больной, что ворочусь очень скоро, на что и сам рассчитывал.
Оставшись у Наташи почти нечаянно, я был спокоен насчет Нелли: она
оставалась не одна. С ней сидела Александра Семеновна, узнавшая от Маслобоева, зашедшего ко мне на минуту, что Нелли больна и я в больших хлопотах и один-одинехонек. Боже мой, как захлопотала добренькая Александра Семеновна...
К чему эта дешевая тревога из пустяков, которую я замечаю в себе в последнее время и которая мешает жить и глядеть ясно на жизнь, о чем уже заметил мне один глубокомысленный критик, с негодованием разбирая мою последнюю повесть?» Но, раздумывая и сетуя, я все-таки
оставался на месте, а между тем
болезнь одолевала меня все более и более, и мне наконец стало жаль оставить теплую комнату.
Ибо при таком множестве
болезней и при таком разнообразии специальностей одно только и
остается прибежище: умереть.
Право, некоторые у нас так и
остались в уверенности, что негодяй просто насмеялся над всеми, а
болезнь — это что-нибудь так.
С отъездом Музы в кузьмищевском доме воцарилась почти полная тишина: игры на фортепьяно больше не слышно было; по вечерам не устраивалось ни карт, ни бесед в гостиной, что, может быть, происходило оттого, что в последнее время Егор Егорыч, вследствие ли
болезни или потому, что размышлял о чем-нибудь важном для него, не выходил из своей комнаты и
оставался в совершенном уединении.
— Очень! — повторил Егор Егорыч и, сев с Сусанной в фаэтон, скоро совсем скрылся из глаз капитана, который
остался на бульваре весьма опечаленный прежде всего, разумеется, вестью о
болезни Людмилы, а потом и тем, что, вследствие этого, ему нельзя было являться к Рыжовым.
— Как ты меня испугала, моя милая, недобрая женушка. Если бы ты знала, что ты сделала с моим сердцем. Ведь такой ужас на всю жизнь
остался бы между нами. Ни ты, ни я никогда не могли бы забыть его. Ведь это правда? Все это: помощник капитана, юнга, морская
болезнь, все это — твои выдумки, не правда ли?
Я мог бы рассказать здесь множество других примеров подобной же загадочной страсти к усмирениям, но полагаю, что и этих двух вполне достаточно, тем более что причина этой усмирительной
болезни и доднесь
остается для меня неразъясненною, а следовательно, сколько бы я ни плодил фактов, в основании их все-таки будет лежать таинственное: mais comment ne comprenez-vous pas ça? — и ничего более.
Два раза он был присужден на покаяние в монастырь за нечаянное смертоубийство, но оба раза приговор
остался неисполненным, потому что полиция даже не пыталась, а просто наизусть доносила, что «отставной корнет Яков Филиппов Гремикин находится в тягчайшей
болезни».
Калмыки в течение одного года потеряли 100 000 человек, кои пали жертвою меча или
болезней и
остались в пустынях Азии в пищу зверям или уведены в плен и распроданы по отдаленным странам в рабство.
— Значит, и раньше, еще до моей
болезни, ты тоже могла, но только не хотела
оставаться со мною один на один… Ах, Олеся, если бы ты знала, какую ты причинила мне боль… Я так ждал, так ждал каждый вечер, что ты опять пойдешь со мною… А ты, бывало, всегда такая невнимательная, скучная, сердитая… О, как ты меня мучила, Олеся!..
Я в этой суете не имела времени
остаться наедине с собою; моя
болезнь,
болезнь Яши, хлопоты не давали мне ни минуты углубиться в себя.
Она решила про себя, что мне вредно
оставаться одному, с неотвязной мыслью о своей
болезни, и старалась развлекать меня, что оказалось труднее вопросов питания.
Болезнь с неудержимой быстротой шла вперед. Я уже решил, что все кончено. Что же, другие умирают, а теперь моя очередь, — и только. Вещь по своему существу не только обыкновенная, но даже прозаичная. Конечно, жаль, но все равно ничего не поделаешь. Человек, который, провожая знакомых, случайно
остался в вагоне и едет совсем не туда, куда ему нужно, — вот то ощущение, которое меня преследовало неотступно.
Домой, в Белоглинский завод, Гордей Евстратыч вернулся почти ни с чем, исключая своей сделки с Жареным, которая могла в результате дать тысячи три-четыре. Михалко приехал вместе с отцом, а Архип
остался в городе «пользоваться» от своей
болезни. Об убеге Ариши рассказала Михалке сама Татьяна Власьевна с необходимыми пояснениями и прибавками, причем оказалось, что бабенку расстраивали родные, вот она и придумала штуку.
— Выбирай любого на моей конюшне. Я не спрашиваю тебя, как ты умудрился помочь Анастасье; колдун ли ты или обманщик — для меня все равно; но кто будет мне порукою, что
болезнь ее не возвратится? Ты должен
остаться здесь, пока я не уверюсь в совершенном ее выздоровлении.
По
болезни я одна
оставалась дома: была зима и вечер; я скучала, и хлопотавшая около меня Ольга Федотовна позвала для моего рассеяния Марью Николаевну и ее мужа.
Она в продолжение всей
болезни Бегушева приезжала к нему обедать и
оставалась затем у него на весь день.
Упадышевский приказал мне написать, чтобы Марья Николавна не беспокоилась и сама не приезжала, что он отпустит меня с дядькой, может быть, ранее шести часов, потому что на последние часы учитель, по
болезни, вероятно не придет, и что я могу
остаться у ней до семи часов утра.
В 1806 году совершилось другое событие, важность последствий которого, изменивших все положение моего семейства, долго
оставалась мне неизвестною: Надежда Ивановна Куроедова, которая уже около года была больна водяною
болезнью, скончалась.
Пришла
болезнь, после неё от всего семейства
остались в живых только двое: он и Наталья, и тогда бы он показал ей, что её счастье скрыто в его душе.
Мигрень, как известно, интересная
болезнь — и не без причины: от бездействия кровь
остается вся в средних органах, приливает к мозгу; нервная система и без того уже раздражительна от всеобщего ослабления в организме; неизбежное следствие всего этого — продолжительные головные боли и разного рода нервические расстройства; что делать? и
болезнь интересна, чуть не завидна, когда она следствие того образа жизни, который нам нравится.
Но я чувствую, что мне
осталось уже немного дней. Рана моя закрылась, но грудь разрушается другой
болезнью: я знаю, что у меня чахотка. И третья, еще более страшная
болезнь помогает ей. Я ни на минуту не забываю Надежду Николаевну и Бессонова; страшные подробности последнего дня вечно стоят перед моим душевным взором, и какой-то голос, не переставая, нашептывает мне на ухо о том, что я убил человека.
Небогатый Бюлер прямо говорил, что, потерявши по
болезни Клястицкий полк, он не может не принять Орденского, не рискуя
остаться без полка; но что без этого обстоятельства он ни за что не принял бы полка от беспомощного Кноринга, принявшего полк от Энгельгардта.
Бедная страдалица-мать наша
оставалась на одре
болезни безвыходно в новом флигеле, в комнате с постоянно закрытыми окнами, так что в спальне царила непрестанная ночь. Кроме сменявшихся при ней двух горничных, она никого не принимала. Так и нас, в свою очередь, она приняла не более двух минут, благословила и дала поцеловать руку.
Благодаря великодушному вспомоществованию петербургского климата
болезнь пошла быстрее, чем можно было ожидать, и когда явился доктор, то он, пощупавши пульс, ничего не нашелся сделать, как только прописать припарку, единственно уже для того, чтобы больной не
остался без благодетельной помощи медицины; а впрочем, тут же объявил ему чрез полтора суток непременный капут.
Иван Ильич был сотоварищ собравшихся господ, и все любили его. Он болел уже несколько недель; говорили, что
болезнь его неизлечима. Место
оставалось за ним, но было соображение о том, что в случае его смерти Алексеев может быть назначен на его место, на место же Алексеева — или Винников, или Штабель. Так что, услыхав о смерти Ивана Ильича, первая мысль каждого из господ, собравшихся в кабинете, была о том, какое значение может иметь эта смерть на перемещения или повышения самих членов или их знакомых.
Товарищи давно улетели, а они, застигнутые
болезнью или недостатком сил для перелета,
остались умирать на этой холодной реке.
Следовательно,
оставалось только упросить его, чтобы он для общего блага к приезду начальства слег в постель под видом тяжкой
болезни и сдал свою амуницию на этот случай Рыжову, которого отец протопоп, надеясь на свой духовный авторитет, тоже взялся убедить — и убедил.
Мы достигли верхней ступени лестницы заклинаний и смотрим на пройденный путь. Нам бросаются в глаза постоянные непонятные образы: всюду говорится о каком-то камне Алатыре; повторяются какие-то отзвучавшие имена — имена лихорадок, которые можно встретить в самых разнообразных заклинаниях (и от
болезни и от любви). Иные заговоры расшиты, как по канве, по этим темным именам, от которых веет апокрифом, легендой, пергаментом. О них только нам
остается сказать.
Лидия Николаевна
осталась решительно без всяких средств к жизни и даже во время его
болезни она жила только тем, что продавала кой-какие свои брильянтовые вещи.
Нередко тут схватывают они опасную простуду, или другую
болезнь, или какое-нибудь увечье, и с этим
остаются на всю жизнь.
В начале
болезни Егора Тимофеевича жена его, — с которой он уже не жил лет пятнадцать, обнаружила притязание на пенсию и присылала адвоката, но ее удалось отстранить, и деньги
остались за больным.
Хотя до полной пенсии
оставалось еще около десяти лет, начальство, снисходя к его
болезни и двадцатипятилетней беспорочной службе, назначило ему пенсию, и таким образом он оказался хорошо устроенным до самой смерти, так как на излечение почти никаких надежд не было.
Шредер ее не очень осматривал (эти медики бывают иногда свысока небрежны), а только сказал мне в другой комнате, что это
осталось после
болезни и что с весной недурно куда-нибудь съездить к морю или, если нельзя, то просто переселиться на дачу. Одним словом, ничего не сказал, кроме того, что есть слабость или там что-то. Когда Шредер вышел, она вдруг сказала мне опять, ужасно серьезно смотря на меня...
Читая печатную программу лекций, я увидел, что адъюнкт ветеринарного искусства, если
останется время, будет читать студентам, оканчивающим курс, общую психиатрию, то есть науку о душевных
болезнях.