Неточные совпадения
В прошлом можно установить три типа мистики: мистика индивидуального
пути души к Богу, это наиболее церковная форма; мистика гностическая, которую не следует отождествлять с гностиками-еретиками первых веков, эта мистика обращена не к индивидуальной только душе, но также к жизни космической и
божественной; мистика пророческая и мессианская — это мистика сверхисторическая и эсхатологическая, предела конца.
У человека есть подлинный опыт адских мук, но это лишь
путь человека и лишь пребывание в дурном времени, бессилие войти в вечность, которая может быть лишь
божественной.
Вполне достойный
путь один для человека,
путь свободного убеждения, тот
путь, который открыл нам
Божественный Спаситель и которым шли Его Апостолы».
Вполне достойный
путь один для человека,
путь свободного убеждения,
путь мира,
путь, который открыл нам
Божественный Спаситель и которым шли Его Апостолы».
Христос уничтожил противоположность между человеческой свободой и
божественной необходимостью, и христианские пророчества открывают конец истории и
путь к нему по ту сторону этой противоположности.
Конец истории и
путь к концу — не исключительно
божественный, а богочеловеческий, и в богочеловечности таится возможность осмыслить
божественный план истории, не погасив индивидуальной свободы человека.
В основе «философии свободы» лежит деление на два типа мироощущения и мироотношения — мистический и магический. Мистика пребывает в сфере свободы, в ней — трансцендентный прорыв из необходимости естества в свободу
божественной жизни. Магия еще пребывает в сфере необходимости, не выходит из заколдованности естества.
Путь магический во всех областях легко становится
путем человекобожеским.
Путь же мистический должен быть
путем богочеловеческим. Философия свободы есть философия богочеловечества.
По Евангелию,
путь спасения — Сам Христос, Его
божественная Личность, а не евангельская мораль, не христианские поучения.
— Ах, молодые люди, молодые люди! — вступилась Машенька, — все-то бы вам покощунствовать! А разве худое дело — хоть бы просвиры! ведь они…
божественные! Ну, или покрестить — отчего же и не перекрестить в
путь шествующих!
— Если изволили предпринять
путь отдаленный, то докладываю, будучи неуверен в здешнем народишке, в особенности по глухим переулкам, а паче всего за рекой, — не утерпел он еще раз. Это был старый слуга, бывший дядька Николая Всеволодовича, когда-то нянчивший его на руках, человек серьезный и строгий, любивший послушать и почитать от
божественного.
— Такая же, как между всякой философией и религией: первая учит познавать сущность вещей посредством разума, а религия преподает то, что сказано в
божественном откровении; но
путь в достижении того и другого познания в мистицизме иной, чем в других философских системах и в других вероучениях, или, лучше сказать, оба эти
пути сближены у мистиков: они в своей философии ум с его постепенным ходом, с его логическими выводами ставят на вторую ступень и дают предпочтение чувству и фантазии, говоря, что этими духовными орудиями скорее и вернее человек может достигнуть познания сущности мирового бытия и что
путем ума человек идет черепашьим шагом, а чувством и созерцанием он возлетает, как орел.
Недаром царь любит Псару, недаром все люди ходят в свете Псару, недаром все кланяются Псару! Кто, кроме Псару, сумел бы так ловко спровадить бездельников! А теперь узнайте, что сейчас здесь будет сам
божественный сын Ра! Приготовьте
пути сокрушителю врагов, могущественному быку, который любит истину! Ибо он уже появился под порталом Пирауи, подобно солнцу, восходящему утром на востоке неба, чтобы залить весь мир своими лучами!
Василий Борисыч хватил какой-то девятисильной [Девятисильною зовут настойку на траве девясиле.] и откромсал добрый ломоть паюсной икры. За девичьими гулянками да за пением
Божественных псальм совсем забыл он, что в тот день
путем не обедал. К вечеру пронял голод московского посланника. Сделал Василий Борисыч честь донскому балыку, не отказал в ней ветлужским груздям и вятским рыжикам, ни другому, что доброго перед ним гостеприимной игуменьей было наставлено.
Поэтому там, где
пути Промысла не совпадают с этикой, а
божественная любовь, безмерно прощающая блудному сыну, не считается с законнической справедливостью, этика неизменно должна ставить свое veto.
Приводим для примера: «Нужно пользоваться
путем исключения, в особенности при рассмотрении
божественной сущности.
«Тот, кто мудро познал, как надо любить (έ ρφν) Бога, который превыше слова и знания и всяческого отношения в каком бы то ни было смысле и свободен от природы (έζηρμένου και φύσεως), кто оставит все чувственное и мыслимое, всякое время и вечность (αιώνα) и место, и вполне освободится наконец от всякой действенности (ενεργείας), возбуждаемой чувствами, или словом, или умом, тот достигнет несказанным и непостижимым образом
божественной сладости, превосходящей слово и ум; этот
путь и слово ведомы только подающему таковую благодать Богу и удостоившимся ее получить от Бога, здесь не привносится ничего природного или книжного, раз уже все, что может быть сказано или познано, совершенно преодолено и покрыто молчанием» [Migne, 91. col. 1153 (Ambiguorum liber), ό δε θεός απλώς και αορίστως υπέρ πάντα τα οντά εστί, τα περιέχοντα τε καί περιεχόμενα… αρά σωφρόνως ό διαγνούς πώς έρ^ν του θεού δει, του υπέρ λόγον καί γνώσιν και πάσης απλώς της οιασδήποτε παντάπασι σχέσεως, έζηρημένου και φύσεως, πάντα τα αίσθητά καί νοητά καί πάντα χρόνον και αιώνα καί τόπον ασχέτως παρελεύσεται καί πάσης τελευταϊον όλης της Kai αϊσθησιν και λόγον καί νουν ενεργείας εαυτόν ύπερφυώς απογυμνώσας ά'ρ'ρήτως τε καί αγνώστως της υπέρ λόγον καί νουν θείας τερπνότητος έπιτεύξεται, καθ' δν οϊδε τρόπον τε καί λόγον ό την τοιαύτην δωρούμενος χάριν θεός καί οίταύτην παρά θεοΰ λαβείν αξιωθέντες, οϋκετ ουδέν φυσικόν ή γραπτόν έαυτφ συνεπικομιζόμενος, πάντων αύτφ των λεχθήναι ή γνωσθήναι δυναμένων παντελώς ύπερβαθέντων καί κατασιγασθέντων.].
Без ее освящающего и животворящего воздействия человечество не могло бы близиться к разрешению тех творческих задач, которые правомерно ставятся перед ним на этом
пути, и в этом смысле теургия есть
божественная основа всякой софиургии.
Муки полнейшего разочарования в себе и в своем
пути, а в то же время нежелание и неспособность принять это разочарование, и вдобавок еще сознание высшей своей природы и мучительно завистливое влечение к
божественному миру — терзают душу невыразимыми на человеческом языке страданиями.
Напротив, одно имманентное самосознание через самоочищение и самоуглубление (эккегартовскую Abgeschiedenheit [Уединенность, уединение (нем.).]) совершенно не способно, так сказать, абсолютизироваться, преодолеть свою относительность, найти себя в Боге
путем как бы самоутопления в
Божественном океане и освобождения от всякой майи.
На
пути оккультного познания, как и всякого познания вообще, при постоянном и бесконечном углублении в область
божественного, в мире нельзя, однако, встретить Бога, в этом познании есть бесконечность — в религиозном смысле дурная, т. е. уводящая от Бога, ибо к Нему не приближающая.
Мы познаем Бога, восходя от установленного им порядка мироздания, представляющего образы и подобия
божественных первообразов, восходя к тому, что находится выше (έπέκεινα) всего
путем отвлечения от всего (αφαιρέσει) и возвышения над всем (υπεροχή).
Гегелевский панлогизм есть вместе с тем и самый радикальный имманентизм, какой только знает история мысли, ибо в нем человеческое мышление, пройдя очистительный «феноменологический»
путь, становится уже не человеческим, а
божественным, даже самим божеством.
Истина в
божественном своем бытии есть и «
Путь и Живот» [Слова Иисуса Христа: «Я есмь
путь и истина и жизнь» (Ин. 14:6).].
Ср. введение Классена к I тому его издания избранных сочинений Беме.], начинает изложение своих мистических прозрений в своем трактате «О
божественной и истинной метафизике» [Цитируется по готовящемуся к печати новому изданию «
Пути», которое представляет собой перепечатку (с несущественными изменениями) масонского, Новиковского издания начала XIX века.] главой (I) «о неоткровенной Вечности», в которой кратко, но достаточно ясно формулирует основные начала отрицательного богословия, являющиеся для него prius всего богословствования.
И всего только на линию склонялось ко мне
божественное тело Марии, — нет, не больше! — но что бы ты сказал, человече, если бы солнце, сойдя с своего
пути всего на линию, на эту линию приблизилось к тебе?
Апофатическая теология мистична, а не агностична, и утверждает совсем иное, она утверждает духовный
путь к
Божественной Тайне, Непознаваемому, невыразимому в положительных понятиях, утверждает возможность для человека пережить
божественное и приобщиться к Нему, соединиться с Ним.
Путем метода сосредоточивания человек делается обладателем мировой силы (Праны) и может управлять миром, но он перестает существовать как самость, остается лишь мировая
божественная сила.
Путь аскетики сам по себе не есть
путь творческий, и аскетические экстазы святых и мистиков — экстазы возврата к Богу, видения
божественного света, а не творчества нового мира, невиданной жизни.
Поэтому, будучи монистом и имманентистом в последней глубине мистического опыта, веря в божественность мира, во внутреннюю божественность мирового процесса, в небесность всего земного, в божественность лика человеческого, я в
пути утверждаю расщепление, дуализм свободы и необходимости, Бога,
божественной жизни и «мира», мировой данности, добра и зла, трансцендентного и имманентного.
Глубже, эзотеричнее переживание внутреннего расщепления в
божественной жизни, богооставленности и богопротивления как жертвенного
пути восхождения.
Принудительное откровение творчества как закона, как наставления в
пути противоречило бы Божьей идее о свободе человека, Божьей воле увидеть в человеке творца, отображающего Его
божественную природу.
Св. Мефодий дает единственное в своем роде оправдание полового акта как проводника
Божественного творчества людей как
пути, которым творит Бог-Художник.
Человек обожествляется, но лишь
путем умолкания всего человеческого, исчезновения человека и появления на его место Божества [И. В. Попов говорит о св. Макарии Египетском: «Перестать быть человеком и теперь же стать Богом, хотя бы и на краткие моменты
божественного наития, — вот что было целью всех стремлений и помышлений его души».
Само прохождение через богооставленность и богоотступничество, через расщепление есть
путь божественной жизни.
Скромная речка, будто не смеющая разыграться, смиренный лепет вод ее, мельница, тихо говорящая, берега, которые возвращаются к дороге, лишь только, забывшись немного, убежали от нее, лужок, притаившийся в кустах, темный бор, который то вздыхает, как отшельник по небе, то шепчет словно молитву про себя, то затянет томный, сладкозвучный мотив, будто псалмопевец в
божественной думе, перебирающий золотыми струнами своих гуслей; в виду два монастыря, жилище архипастыря, кругом глубокое уединение: все напоминает вам по вашему
пути, что вы идете в духовную обитель.
И нам особенно необходимо сознание, что культура есть
путь к подлинному бытию, что самая
божественная жизнь есть высшая культура духа.
Эзотерично, глубинно переживание богооставленности и богопротивления как внутреннего
пути расщепления и раздвоения в
божественной жизни.
Путь освобождения от «мира» для творчества новой жизни и есть
путь освобождения от греха, преодоление зла, собирание сил духа для жизни
божественной.
Новая история отвергла прежние верования, не поставив на место их нового воззрения, и логика положения заставила историков, мнимо отвергших
божественную власть царей и фатум древних, притти другим
путем к тому же самому: к признанию тoгo, что 1) народы руководятся единичными людьми, и 2) что существует известная цель, к которой движутся народы и человечество.
Христианство призывает верить не в количественную массу, а в
божественный образ в человеке, который может быть закрыт и погружен во тьму, и который нужно раскрыть трудным
путем религиозного подвига и духовной культуры.