Неточные совпадения
Согласно современному
сознанию человек не имеет глубоких корней в бытии; он не
божественного происхождения, он — дитя праха; но именно потому должен сделаться богом, его ждет земное могущество, царство в мире.
Для этого
сознания Бог и человек,
божественная и человеческая воля в Христе, дух и плоть, небо и земля так и остаются несоединенными и несоединимыми, так как чудо претворения и преосуществления малому разуму недоступны.
Мертвенно и реакционно то религиозное
сознание, которое принижает творчество, не видит в творческом подъеме
божественного света.
Для религиозного
сознания ясно, что должна быть создана космическая возможность спасения; человечество должно оплодотвориться
божественной благодатью: в мире должен совершиться
божественный акт искупления, победы над грехом, источником рабства, победы, по силе своей равной размерам содеянного преступления.
Новое религиозное
сознание Третьего Завета изобличит ложь старых теократий, смешавших человеческое с божеским, и новых демократий, обожествивших человеческое, и поведет к новой и вечной теократии, в которой власть будет подлинно божеской, а человек, подчинившийся этой власти, будет поднят на высоту
божественную.
Религиозное
сознание побеждает давящую бесконечность звездного неба иной бесконечностью, раскрывающейся в
божественных связях человека.]
Только церковное
сознание неподвластно малому разуму, церковное
сознание и есть
Божественный Разум.
Только вселенское церковное
сознание постигает тайны веры Христовой мистически, а не рационалистически, согласно на безумие, чтобы стяжать себе мудрость
божественную.
Хотя подвижная впечатлительность Иоанна и побуждала его иногда отказываться от кровавых дел своих и предаваться раскаянию, но то были исключения; в обыкновенное же время он был проникнут
сознанием своей непогрешимости, верил твердо в
божественное начало своей власти и ревниво охранял ее от посторонних посягательств; а посягательством казалось ему всякое, даже молчаливое осуждение.
Жизнь с забвением смерти и жизнь с
сознанием ежечасного приближения к смерти — два совершенно различные состояния. Одно близко к животному, другое — к
божественному.
24) И усилия воздержания от мыслей, противных любви к ближнему и
сознанию человеком в себе
божественного начала.
23) Усилия воздержания от слов, противных любви к ближнему и
сознанию человеком в себе
божественного начала...
Сознание, что я могу, потому что должен, открывает в человеке глубину
божественных дарований, которая дает ему почувствовать, как священному пророку, величие и возвышенность его истинного назначения.
22) Во-вторых, усилия эти во власти человека еще и потому, что они заключаются не в совершении каких-либо могущих быть неисполнимыми поступков, а только в воздержании, всегда возможном для человека: усилия воздержания от поступков, противных любви к ближнему и
сознанию человеком в себе
божественного начала.
У Юма она имела субъективно-человеческое значение — «быть для человека», у Беркли получила истолкование как действие Божества в человеческом
сознании; у Гегеля она была транспонирована уже на язык
божественного бытия: мышление мышления — само абсолютное, единое в бытии и
сознании [К этим общим аргументам следует присоединить и то еще соображение, что если религия есть низшая ступень философского
сознания, то она отменяется упраздняется за ненадобностью после высшего ее достижения, и только непоследовательность позволяет Гегелю удерживать религию, соответствующую «представлению», в самостоятельном ее значении, рядом с философией, соответствующей «понятию».
Слова и письмена, начертанные на человеческом языке со всей исторической конкретностью и обусловленностью, для научного изучения являются только литературно-историческим памятником, для верующего же
сознания реально суть Слово Божие, историческая оболочка лишь прикрывает их
божественное содержание.
«Гнозис», «духовное знание», вновь выставляется средством сделаться «богами», в
сознании софийности своей и богонасыщенности всей софийной твари, причем ради познания твари, под предлогом углубления в
божественную стихию мира, получается забвение о Боге.
Как будто от луча света, упавшего с высоты и свыше озарившего собою мир, загорается в душе
сознание мира
божественного, а вместе и установляется грань между. горним и дольним, их разделяющая, но вместе и соединяющая.
Если
божественный мир действительно открывается религиозному
сознанию и трансцендентное становится ему имманентно [Ср. Шеллинг: Gott ist nicht, wie viele sich vorstellen, das Transzendente, er ist das Immanente, d.
Муки полнейшего разочарования в себе и в своем пути, а в то же время нежелание и неспособность принять это разочарование, и вдобавок еще
сознание высшей своей природы и мучительно завистливое влечение к
божественному миру — терзают душу невыразимыми на человеческом языке страданиями.
Когда же распространившееся христианство силою вещей сделалось и общеимперской религией, перед теократическим
сознанием его встал новый вопрос: какова же природа власти христианского императора и поглощено ли в ней начало звериное
божественным, иначе говоря, есть ли она теократия?
Человеческий разум,
сознание своей сущности есть разум вообще,
божественное в человеке, а дух, насколько он есть дух Бога, не есть дух над звездами, за пределами мира, но Бог присутствует вездесущно и как дух во всех духах.
Божественные энергии, струящиеся в мир, откровения Божества в твари, вносят тем самым различимость в само Божество, которое постольку уже перестает быть чистым НЕ для мира, но, раскрывая внутрибожественную жизнь, делает ведомым то, что неведомо, вносит в имманентное
сознание то, что ему трансцендентно, так сказать, дробит и множит Божество, как единый солнечный луч дробится и множится в своих отражениях и преломлениях.
Чем более человек заставляет в разумном мышлении действовать за себя самое дело, отказывается от своей обособленности, относится к себе как к всеобщему
сознанию, его разум не ищет своего в смысле особного, и тем менее может он впасть в это противоречие, ибо он, разум, и есть самое дело, дух,
божественный дух» (17) [Ср. там же.
В мифе констатируется встреча мира имманентного — человеческого
сознания (как бы мы его ни расширяли и ни углубляли), и мира трансцендентного,
божественного, причем трансцендентное, сохраняя свою собственную природу, в то же время становится имманентным, а имманентное раскрывается, чувствуя в себе внедрение трансцендентного.
Все живет кипуче и радостно, все едино — огромным, стихийным,
божественным единством, которого не постичь
сознанию, замкнутому в своих гранях.
Но этот разум не есть
божественный Логос, это разум средне-нормального, социализированного
сознания, которое приспособляется к среднему духовному уровню и к низшей ступени духовной общности людей.
Но
сознание заслоняет от человека и сверхсознательное,
божественное бытие, оно мешает интуитивному созерцанию Бога.
В религиозном мифологическом
сознании Греции раскрылось бессмертие
божественного наряду со смертностью человеческого.
Теория познания, идущая от Канта, подменяет проблему человека и его силы познавать бытие проблемой трансцендентального
сознания, гносеологического субъекта или мирового духа,
божественного разума.
Генезис духа, генезис
сознания, различение и оценка вызывает страх, ужас, страх безотчетный и беспричинный, страх перед тайной
божественной жизни, от которой человек отпал.
И это освобождение противоположно духовной свободе, которая порождает трагизм жизни и острое
сознание бездны, отделяющей наш обыденный мир от мира
божественного.
Нравственное
сознание, формулирующее законы и нормы, сталкивается не только с инстинктом, с подсознательным, с древней природой, но и с благодатью, с сверхсознанием, с
божественным.
В Новом Завете пневма есть не
сознание или мысль человека, а духовное состояние, определяемое
божественным вдохновением.
Для религиозного
сознания йога человек есть падение, нет прибыли в
божественной жизни от человека, человек целиком должен перейти в Божество.
И по сравнению с религиозным антропологическим
сознанием Достоевского даже православное и католическое
сознание может показаться уклоном к монофизитству, поглощением природы человеческой природой
божественной.
И нам особенно необходимо
сознание, что культура есть путь к подлинному бытию, что самая
божественная жизнь есть высшая культура духа.
Это
сознание противно глубочайшей сущности христианства, которое делает Бога имманентным человеческой природе и потому не допускает совершенно трансцендентного разрыва здешнего мира и мира потустороннего [Кн. Е. Трубецкой в своем «Миросозерцании Вл. С. Соловьева» странным образом оправдывает свободное творчество человека в мире через крайнее отдаление потустороннего
божественного мира от мира здешнего.
Для этого
сознания источником правды и истины является не Логос, не разум и совесть, не
Божественное внутри человека и внутри церкви, а эмпирический народ, понимаемый как простонародье, как трудящийся физически, близкий к земле и природе.