Неточные совпадения
Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно
в тебе; не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными высокими дворцами, вросшими
в утесы, картинные дерева и плющи, вросшие
в домы,
в шуме и
в вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова посмотреть на громоздящиеся без конца над нею и
в вышине каменные глыбы; не
блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз, не
блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся
в серебряные ясные
небеса.
Я жил тогда
в Одессе пыльной…
Там долго ясны
небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
Там всё Европой дышит, веет,
Всё
блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
Звучит по улице веселой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжелый,
И сын египетской земли,
Корсар
в отставке, Морали.
Гонимы вешними лучами,
С окрестных гор уже снега
Сбежали мутными ручьями
На потопленные луга.
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года;
Синея
блещут небеса.
Еще прозрачные леса
Как будто пухом зеленеют.
Пчела за данью полевой
Летит из кельи восковой.
Долины сохнут и пестреют;
Стада шумят, и соловей
Уж пел
в безмолвии ночей.
— Ах, оставь, — сердито откликнулся Самгин. Минуту, две оба молчали, неподвижно сидя друг против друга. Самгин курил, глядя
в окно, там
блестело шелковое
небо, луна освещала беломраморные крыши, — очень знакомая картина.
Ночь была прозрачно светлая, — очень высоко, почти
в зените бедного звездами
неба, холодно и ярко
блестела необыкновенно маленькая луна, и все вокруг было невиданно: плотная стена деревьев, вылепленных из снега, толпа мелких, черных людей у паровоза, люди покрупнее тяжело прыгали из вагона
в снег, а вдали — мохнатые огоньки станции, похожие на золотых пауков.
Заря, быстро изменяя цвета свои, теперь окрасила
небо в тон старой, дешевенькой олеографии, снег как бы покрылся пеплом и уже не
блестел.
Тиха украинская ночь.
Прозрачно
небо. Звезды
блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Но мрачны странные мечты
В душе Мазепы: звезды ночи,
Как обвинительные очи,
За ним насмешливо глядят,
И тополи, стеснившись
в ряд,
Качая тихо головою,
Как судьи, шепчут меж собою.
И летней, теплой ночи тьма
Душна, как черная тюрьма.
Тиха украинская ночь.
Прозрачно
небо. Звезды
блещут.
Своей дремоты превозмочь
Не хочет воздух. Чуть трепещут
Сребристых тополей листы.
Луна спокойно с высоты
Над Белой-Церковью сияет
И пышных гетманов сады
И старый замок озаряет.
И тихо, тихо всё кругом;
Но
в замке шепот и смятенье.
В одной из башен, под окном,
В глубоком, тяжком размышленье,
Окован, Кочубей сидит
И мрачно на
небо глядит.
Что-то похожее на грусть
блеснуло в глазах, которые
в одно мгновение поднялись к
небу и быстро потупились. Она вздрогнула и ушла торопливо домой.
— Тайна что? Все есть тайна, друг, во всем тайна Божия.
В каждом дереве,
в каждой былинке эта самая тайна заключена. Птичка ли малая поет, али звезды всем сонмом на
небе блещут в ночи — все одна эта тайна, одинаковая. А всех большая тайна —
в том, что душу человека на том свете ожидает. Вот так-то, друг!
Возвращение на фрегат было самое приятное время
в прогулке: было совершенно прохладно; ночь тиха; кругом, на чистом горизонте, резко отделялись черные силуэты пиков и лесов и ярко
блистала зарница — вечное украшение
небес в здешних местах. Прямо на голову текли лучи звезд, как серебряные нити. Но вода была лучше всего: весла с каждым ударом черпали чистейшее серебро, которое каскадом сыпалось и разбегалось искрами далеко вокруг шлюпки.
Звезды великолепны; море
блещет фосфором. На
небе первый бросился мне
в глаза Южный Крест, почти на горизонте. Давно я не видал его. Вот и наша Медведица; подальше Орион.
Небо не везде так богато: здесь собрались аристократы обоих полушарий.
Еще однообразнее всего этого лежит глубокая ночь две трети суток над этими пустынями. Солнце поднимается невысоко, выглянет из-за гор, протечет часа три, не отрываясь от их вершин, и спрячется, оставив после себя продолжительную огнистую зарю. Звезды
в этом прозрачном
небе блещут так же ярко, лучисто, как под другими, не столь суровыми
небесами.
Жар несносный; движения никакого, ни
в воздухе, ни на море. Море — как зеркало, как ртуть: ни малейшей ряби. Вид пролива и обоих берегов поразителен под лучами утреннего солнца. Какие мягкие, нежащие глаз цвета
небес и воды! Как ослепительно ярко
блещет солнце и разнообразно играет лучами
в воде!
В ином месте пучина кипит золотом, там как будто горит масса раскаленных угольев: нельзя смотреть; а подальше, кругом до горизонта, распростерлась лазурная гладь. Глаз глубоко проникает
в прозрачные воды.
Вот Азия, мир праотца Адама,
Вот юная Колумбова земля!
И ты свершишь плавучие наезды
В те древние и новые места,
Где
в небесах другие
блещут звезды,
Где свет лиет созвездие Креста…
В это время солнце только что скрылось за горизонтом. От гор к востоку потянулись длинные тени. Еще не успевшая замерзнуть вода
в реке
блестела как зеркало;
в ней отражались кусты и прибрежные деревья. Казалось, что там, внизу, под водой, был такой же мир, как и здесь, и такое же светлое
небо…
А
в зимний день ходить по высоким сугробам за зайцами, дышать морозным острым воздухом, невольно щуриться от ослепительного мелкого сверканья мягкого снега, любоваться зеленым цветом
неба над красноватым лесом!.. А первые весенние дни, когда кругом все
блестит и обрушается, сквозь тяжелый пар талого снега уже пахнет согретой землей, на проталинках, под косым лучом солнца, доверчиво поют жаворонки, и, с веселым шумом и ревом, из оврага
в овраг клубятся потоки…
А осенний, ясный, немножко холодный, утром морозный день, когда береза, словно сказочное дерево, вся золотая, красиво рисуется на бледно-голубом
небе, когда низкое солнце уж не греет, но
блестит ярче летнего, небольшая осиновая роща вся сверкает насквозь, словно ей весело и легко стоять голой, изморозь еще белеет на дне долин, а свежий ветер тихонько шевелит и гонит упавшие покоробленные листья, — когда по реке радостно мчатся синие волны, мерно вздымая рассеянных гусей и уток; вдали мельница стучит, полузакрытая вербами, и, пестрея
в светлом воздухе, голуби быстро кружатся над ней…
Она бывает хороша только
в иные летние вечера, когда, возвышаясь отдельно среди низкого кустарника, приходится
в упор рдеющим лучам заходящего солнца и
блестит и дрожит, с корней до верхушки облитая одинаковым желтым багрянцем, — или, когда,
в ясный ветреный день, она вся шумно струится и лепечет на синем
небе, и каждый лист ее, подхваченный стремленьем, как будто хочет сорваться, слететь и умчаться вдаль.
А
в ясном
небеКак жар горит луна и звезды
блещутУсиленным сиянием.
И чудится пану Даниле, что
в светлице
блестит месяц, ходят звезды, неясно мелькает темно-синее
небо, и холод ночного воздуха пахнул даже ему
в лицо.
Петро хотел было спросить… глядь — и нет уже его. Подошел к трем пригоркам; где же цветы? Ничего не видать. Дикий бурьян чернел кругом и глушил все своею густотою. Но вот
блеснула на
небе зарница, и перед ним показалась целая гряда цветов, все чудных, все невиданных; тут же и простые листья папоротника. Поусомнился Петро и
в раздумье стал перед ними, подпершись обеими руками
в боки.
День клонится к вечеру. Уже солнце село. Уже и нет его. Уже и вечер: свежо; где-то мычит вол; откуда-то навеваются звуки, — верно, где-нибудь народ идет с работы и веселится; по Днепру мелькает лодка… кому нужда до колодника!
Блеснул на
небе серебряный серп. Вот кто-то идет с противной стороны по дороге. Трудно разглядеть
в темноте. Это возвращается Катерина.
Звезды исчезали
в каком-то светлом дыме; неполный месяц
блестел твердым блеском; свет его разливался голубым потоком по
небу и падал пятном дымчатого золота на проходившие близко тонкие тучки; свежесть воздуха вызывала легкую влажность на глаза, ласково охватывала все члены, лилась вольною струею
в грудь.
Луша сухо засмеялась, хрустнув пальцами.
В запыленные, давно непротертые окна пробивался
в комнату тот особенно яркий свет, какой льется с
неба по утрам только после грозы, — все кругом точно умылось и
блестит детской, улыбающейся свежестью. Мохнатые лапки отцветших акаций едва заметно вздрагивали под легкой волной набегавшего ветерка и точно сознательно стряхивали с себя последние капли ночного дождя; несколько таких веточек с любопытством заглядывали
в самые окна.
На носу баржи, как свеча,
блестит штык часового; мелкие звезды
в синем
небе тоже горят, как свечи.
И
в этих размышлениях дьякон не заметил, как прошла ночь и на
небе блеснула бледною янтарного чертой заря, последняя заря, осеняющая на земле разрушающийся остаток того, что было слышащим землю свою и разумевающим ее попом Савелием.
Солнце точно погасло, свет его расплылся по земле серой, жидкой мутью, и трудно было понять, какой час дня проходит над пустыми улицами города, молча утопавшими
в грязи. Но порою — час и два —
в синевато-сером
небе жалобно
блестело холодное бесформенное пятно, старухи называли его «солнышком покойничков».
Марк Васильич второй день чего-то грустен, ходит по горнице, курит непрерывно и свистит. Глаза ввалились,
блестят неестественно, и слышать он хуже стал, всё переспрашивает, объясняя, что
в ушах у него звон.
В доме скушно, как осенью, а
небо синё и солнце нежное, хоть и холодно ещё. Запаздывает весна».
Юноша взглянул
в окно — мягко
блеснуло чистое, лунное
небо.
Через несколько дней после похорон Васи дядя Марк и Кожемякин сидели на скамье за воротами, поглядывая
в чистое глубокое
небо, где раскалённо
блестел густо позолоченный крест соборной колокольни.
Оленин, выйдя за ним на крыльцо, молча глядел
в темное звездное
небо по тому направлению, где
блеснули выстрелы.
В доме у хозяев были огни, слышались голоса. На дворе девки толпились у крыльца и окон, и перебегали из избушки
в сени. Несколько казаков выскочили из сеней и не выдержали, загикали, вторя окончанию песни и выстрелам дяди Ерошки.
Все это говорил Глеб вечером, на другой день после того, как река улеглась окончательно
в берега свои. Солнце уже давно село. Звезды
блистали на
небе. Рыбаки стояли на берегу и окружали отца, который приготовлялся уехать с ними на реку «лучить» рыбу.
Солнце —
в зените, раскаленное синее
небо ослепляет, как будто из каждой его точки на землю, на море падает огненно-синий луч, глубоко вонзаясь
в камень города и воду. Море
блестит, словно шелк, густо расшитый серебром, и, чуть касаясь набережной сонными движениями зеленоватых теплых волн, тихо поет мудрую песню об источнике жизни и счастья — солнце.
Траурная музыка гулко бьет
в окна домов, вздрагивают стекла, люди негромко говорят о чем-то, но все звуки стираются глухим шарканьем тысяч ног о камни мостовой, — тверды камни под ногами, а земля кажется непрочной, тесно на ней, густо пахнет человеком, и невольно смотришь вверх, где
в туманном
небе неярко
блестят звезды.
Всё вокруг густо усеяно цветами акации — белыми и точно золото: всюду
блестят лучи солнца, на земле и
в небе — тихое веселье весны. Посредине улицы, щелкая копытами, бегут маленькие ослики, с мохнатыми ушами, медленно шагают тяжелые лошади, не торопясь, идут люди, — ясно видишь, что всему живому хочется как можно дольше побыть на солнце, на воздухе, полном медового запаха цветов.
Только что погасли звезды, но еще
блестит белая Венера, одиноко утопая
в холодной высоте мутного
неба, над прозрачною грядою перистых облаков; облака чуть окрашены
в розоватые краски и тихо сгорают
в огне первого луча, а на спокойном лоне моря их отражения, точно перламутр, всплывший из синей глубины вод.
В синем
небе полудня тает солнце, обливая воду и землю жаркими лучами разных красок. Море дремлет и дышит опаловым туманом, синеватая вода
блестит сталью, крепкий запах морской соли густо льется на берег.
Илья вздохнул, вслушиваясь
в грустные слова.
В густом шуме трактира они
блестели, как маленькие звёзды
в небе среди облаков. Облака плывут быстро, и звёзды то вспыхивают, то исчезают…
День был серый; сплошь покрытое осенними тучами
небо отразилось
в воде реки, придав ей холодный свинцовый отблеск.
Блистая свежестью окраски, пароход плыл по одноцветному фону реки огромным, ярким пятном, и черный дым его дыхания тяжелой тучей стоял
в воздухе. Белый, с розоватыми кожухами, ярко-красными колесами, он легко резал носом холодную воду и разгонял ее к берегам, а стекла
в круглых окнах бортов и
в окнах рубки ярко
блестели, точно улыбаясь самодовольной, торжествующей улыбкой.
На столе горела лампа, прикрытая зелёным абажуром, против окна,
в пустом
небе,
блестел круглый шар луны, — он тоже казался зелёным, стоял неподвижно, как тени
в комнате, и обещал недоброе…
Дожди наконец перестали, земля высохла. Встанешь утром, часа
в четыре, выйдешь
в сад — роса
блестит на цветах, шумят птицы и насекомые, на
небе ни одного облачка; и сад, и луг, и река так прекрасны, но воспоминания о мужиках, о подводах, об инженере! Я и Маша вместе уезжали на беговых дрожках
в поле взглянуть на овес. Она правила, я сидел сзади; плечи у нее были приподняты, и ветер играл ее волосами.
Престолы вечные снегов,
Очам казались их вершины
Недвижной цепью облаков,
И
в их кругу колосс двуглавый,
В венце
блистая ледяном,
Эльбрус огромный, величавый,
Белел на
небе голубом.
В далекой и бледной глубине
неба только что проступали звездочки; на западе еще алело — там и небосклон казался ясней и чище; полукруг луны
блестел золотом сквозь черную сетку плакучей березы.
Было тихое летнее утро. Солнце уже довольно высоко стояло на чистом
небе; но поля еще
блестели росой, из недавно проснувшихся долин веяло душистой свежестью, и
в лесу, еще сыром и не шумном, весело распевали ранние птички. На вершине пологого холма, сверху донизу покрытого только что зацветшею рожью, виднелась небольшая деревенька. К этой деревеньке, по узкой проселочной дорожке, шла молодая женщина,
в белом кисейном платье, круглой соломенной шляпе и с зонтиком
в руке. Казачок издали следовал за ней.
«Да, закрывается
небо, и отошедшие души спешат, чтоб не скитаться до утра у запертой двери», — подумала Ида и с этой мыслью невольно вздрогнула: ей показалось, что
в это мгновение ее тихая мать тоже стоит у порога той двери, откуда
блистает фантастический свет янтаря, догорев над полуночным краем.
На скамье, под окном кухни, сидел согнувшись Мирон;
в одной его руке дымилась папироса, другою он раскачивал очки свои,
блестели стёкла, тонкие золотые ниточки сверкали
в воздухе; без очков нос Мирона казался ещё больше. Яков молча сел рядом с ним, а отец, стоя посреди двора, смотрел
в открытое окно, как нищий, ожидая милостыни. Ольга возвышенным голосом рассказывала Наталье, глядя
в небо...
Казалось, что там, на краю моря, их бесконечно много и они всегда будут так равнодушно всползать на
небо, задавшись злой целью не позволять ему никогда больше
блестеть над сонным морем миллионами своих золотых очей — разноцветных звезд, живых и мечтательно сияющих, возбуждая высокие желания
в людях, которым дорог их чистый блеск.
Тогда? Зачем
Об этом думать? что за разговор?
Иль у тебя всегда такие мысли?
Приди — открой балкон. Как
небо тихо;
Недвижим теплый воздух, ночь лимоном
И лавром пахнет, яркая луна
Блестит на синеве густой и темной,
И сторожа кричат протяжно: «Ясно!..»
А далеко, на севере —
в Париже —
Быть может,
небо тучами покрыто,
Холодный дождь идет и ветер дует.
А нам какое дело? слушай, Карлос,
Я требую, чтоб улыбнулся ты…
— Ну то-то ж!
Он спит, — и длинные ресницы
Закрыли очи под собой;
В ланитах кровь, как у девицы,
Играет розовой струёй;
И на кольчуге боевой
Ему не жестко. С сожаленьем
На эти нежные черты
Взирает витязь, и мечты
Его исполнены мученьем:
«Так светлой каплею роса,
Оставя край свой,
небеса,
На лист увядший упадает;
Блистая райским жемчугом,
Она покоится на нем,
И, беззаботная, не знает,
Что скоро лист увядший тот
Пожнет коса иль конь сомнет...