Неточные совпадения
— Слушало его человек… тридцать, может быть — сорок; он стоял у царь-колокола. Говорил
без воодушевления, не храбро. Один рабочий отметил это, сказав соседу: «Опасается парень пошире-то рот раскрыть». Они удивительно чутко подмечали все.
— В записках местного жителя Афанасия Дьякова, частию опубликованных мною в «Губернских ведомостях», рассказано, что швед пушкарь Егор — думать надо Ингвар, сиречь, упрощенно, Георг — Игорь, — отличаясь смелостью характера и простотой души, сказал Петру Великому, когда суровый государь этот заглянул проездом в город наш: «Тебе,
царь, кузнечному да литейному делу выучиться бы, в деревянном царстве твоем плотников и
без тебя довольно есть».
За ним почтительно двигалась группа людей, среди которых было четверо китайцев в национальных костюмах; скучно шел молодцеватый губернатор Баранов рядом с генералом Фабрициусом, комиссаром павильона кабинета
царя, где были выставлены сокровища Нерчинских и Алтайских рудников, драгоценные камни, самородки золота. Люди с орденами и
без орденов почтительно, тесной группой, тоже шли сзади странного посетителя.
— Хороших людей я не встречал, — говорил он, задумчиво и печально рассматривая вилку. — И — надоело мне у собаки блох вычесывать, — это я про свою должность. Ведь — что такое вор, Клим Иванович, если правду сказать? Мелкая заноза, именно — блоха! Комар, так сказать.
Без нужды и комар не кусает. Конечно — есть ребята, застарелые в преступности. Но ведь все живем по нужде, а не по евангелию. Вот — явилась нужда привести фабричных на поклон прославленному
царю…
Затем он рассказал странную историю: у Леонида Андреева несколько дней прятался какой-то нелегальный большевик, он поссорился с хозяином, и Андреев стрелял в него из револьвера, тотчас же и
без связи с предыдущим сообщил, что офицера-гвардейца избили в модном кабаке Распутина и что ходят слухи о заговоре придворной знати, — она решила снять
царя Николая с престола и посадить на его место — Михаила.
Но как он вздрогнул, как воспрянул,
Когда пред ним незапно грянул
Упадший гром! когда ему,
Врагу России самому,
Вельможи русские послали
В Полтаве писанный донос
И вместо праведных угроз,
Как жертве, ласки расточали;
И озабоченный войной,
Гнушаясь мнимой клеветой,
Донос оставя
без вниманья,
Сам
царь Иуду утешал
И злобу шумом наказанья
Смирить надолго обещал!
Чиновничество
царит в северо-восточных губерниях Руси и в Сибири; тут оно раскинулось беспрепятственно,
без оглядки… даль страшная, все участвуют в выгодах, кража становится res publica. [общим делом (лат.).] Самая власть, царская, которая бьет как картечь, не может пробить эти подснежные болотистые траншеи из топкой грязи. Все меры правительства ослаблены, все желания искажены; оно обмануто, одурачено, предано, продано, и все с видом верноподданнического раболепия и с соблюдением всех канцелярских форм.
— И на третий закон можно объясненьице написать или и так устроить, что прошенье с третьим-то законом с надписью возвратят. Был бы
царь в голове, да перо, да чернила, а прочее само собой придет. Главное дело, торопиться не надо, а вести дело потихоньку, чтобы только сроки не пропускать. Увидит противник, что дело тянется
без конца, а со временем, пожалуй, и самому дороже будет стоить — ну, и спутается. Тогда из него хоть веревки вей. Либо срок пропустит, либо на сделку пойдет.
— Ну, так я и знала! То-то я вчера смотрю, словно у него дыра во рту… Вот и еще испытание
Царь Небесный за грехи посылает! Ну, что ж! Коли в зачет не примут, так
без зачета отдам!
Хоть и действительно он имел и практику, и опыт в житейских делах, и некоторые, очень замечательные способности, но он любил выставлять себя более исполнителем чужой идеи, чем с своим
царем в голове, человеком «
без лести преданным» и — куда не идет век? — даже русским и сердечным.
— Я думаю — немножко получше! — подхватил Александр Иванович,
без всякого, впрочем, самохвальства, — потому что я все-таки стою ближе к крови
царей, чем мой милый Вася! Я — барин, а он — балетмейстер.
Все мы люди, все в мире живем и все богу и
царю виноваты, и как
без сего обойтись — не знаем.
Растужилася Пахомовна от великого страха и ужаса:"Не страши мя, государь небесный
царь, превеликиими ужасами; ты не дай мне померети безо времени, не дай скончать живота
без святого причастия,
без святого причастия,
без слезного покаяния!"
Мальчик
без штанов. Нескладно что-то ты говоришь, немчура. Лучше, чем похабничать-то, ты мне вот что скажи: правда ли, что у вашего
царя такие губернии есть, в которых яблоки и вишенье по дорогам растут и прохожие не рвут их?
Проделывая
без увлечения, по давнишней привычке, разные шассе, круазе, шен и балянсе, Александров все время ловил поневоле случайные отрывки из той чепухи, которую уверенной, громкой скороговоркой нес Жданов: о фатализме, о звездах, духах и духах, о Царь-пушке, о цыганке-гадалке, о липком пластыре, о канарейках, об антоновских яблоках, о лунатиках, о Наполеоне, о значении цветов и красок, о пострижении в монахи, об ангорских кошках, о переселении душ и так далее
без начала,
без конца и
без всякой связи.
В октябре 1888 года по Москве разнесся слух о крушении царского поезда около станции Борки. Говорили смутно о злостном покушении. Москва волновалась. Потом из газет стало известно, что катастрофа чудом обошлась
без жертв. Повсюду служились молебны, и на всех углах ругали вслух инженеров с подрядчиками. Наконец пришли вести, что Москва ждет в гости
царя и царскую семью: они приедут поклониться древним русским святыням.
— Нет, Михаил Иваныч Глинка не дилетант! — воскликнул, иронически рассмеявшись, Лябьев. — Что такое его «Жизнь за
царя»?.. Это целый мир, который он создал один,
без всяких хоть сколько-нибудь достойных ему предшественников, — создал, легко сказать, оперу, большую, европейскую, а мы только попискиваем романсики. Я вот просвистал удачно «Соловья» да тем и кончил.
Опричники ввели его с связанными руками,
без кафтана, ворот рубахи отстегнут. За князем вошел главный палач, Терешка, засуча рукава, с блестящим топором в руках. Терешка вошел, потому что не знал, прощает ли
царь Серебряного или хочет только изменить род его казни.
— Он самый. Уж как царь-то любит его; кажется, жить
без него не может; а случись дело какое, у кого совета спросят? Не у него, а у Бориса!
— Замолчи, отец! — сказал, вставая, Максим, — не возмущай мне сердца такою речью! Кто из тех, кого погубил ты, умышлял на
царя? Кто из них замутил государство? Не по винам, а по злобе своей сечешь ты боярские головы! Кабы не ты, и
царь был бы милостивее. Но вы ищете измены, вы пытками вымучиваете изветы, вы, вы всей крови заводчики! Нет, отец, не гневи бога, не клевещи на бояр, а скажи лучше, что
без разбора хочешь вконец извести боярский корень!
— Ребята! — сказал князь, — а если поколотим поганых да увидит
царь, что мы не хуже опричников, отпустит он нам вины наши, скажет: не нужна мне боле опричнина; есть у меня и
без нее добрые слуги!
Малюта, мучимый завистью и любочестием, издавна домогался боярства; но
царь, уважавший иногда обычаи, не хотел унизить верховный русский сан в лице своего худородного любимца и оставлял происки его
без внимания.
— Какой народ? — спросил Иоанн, стараясь придать чертам своим милостивое выражение. — Говори, старик,
без зазора, какой народ мои опричники? Михеич поглядел на
царя и успокоился.
— Добро, добро, — сказали сокольники, — в другой раз побалякаем с вами. Теперь едем кречета искать, товарища выручать. Не найдет Трифон Адрагана, быть ему
без головы; батюшка-царь не шутит!
Два раза напускал его
царь, и два раза он долго оставался в воздухе, бил
без промаху всякую птицу и, натешившись вдоволь, спускался опять на золотую рукавицу
царя.
Все опричники с завистью посмотрели на Серебряного; они уже видели в нем новое возникающее светило, и стоявшие подале от Иоанна уже стали шептаться между собою и выказывать свое неудовольствие, что
царь,
без внимания к их заслугам, ставит им на голову опального пришельца, столбового боярина, древнего княжеского рода.
— Нет, родимые. Куда мне, убогому! Нет ни вина, харчей, ни лошадям вашим корма. Вот на постоялом дворе, там все есть. Там такое вино, что хоть бы
царю на стол. Тесненько вам будет у меня, государи честные, и перекусить-то нечего; да ведь вы люди ратные, и
без ужина обойдетесь! Кони ваши травку пощиплют… вот одно худо, что трава-то здесь такая… иной раз наестся конь, да так его разопрет, что твоя гора! Покачается, покачается, да и лопнет!
— Еще
царем Давыдом, помнишь, сказано: «Рече безумец в сердце своем: несть бог», — вон когда еще говорили про это безумные!
Без бога — никак нельзя обойтись…
Все они сделали то, что сделали, и готовятся делать то, что предстоит им, только потому, что представляются себе и другим не тем, что они суть в действительности, — людьми, перед которыми стоит вопрос: участвовать или не участвовать в дурном, осуждаемом их совестью деле, а представляются себе и другим различными условными лицами: кто — царем-помазанником, особенным существом, призванным к попечению о благе 100 миллионов людей, кто — представителем дворянства, кто — священником, получившим особенную благодать своим посвящением, кто — солдатом, обязанным присягой
без рассуждения исполнять всё, что ему прикажут.
Не будь у всех этих людей твердого убеждения в том, что звания
царей, министров, губернаторов, судей, дворян, землевладельцев, предводителей, офицеров, солдат суть нечто действительно существующее и очень важное, ни один из этих людей не подумал бы
без ужаса и отвращения об участии в таких делах, которые они делают теперь.
«Есть некоторые люди, которые
без всякого определенного рассуждения прямо почему-то заключают, что ответственность за государственные меры ложится только на тех, которые распоряжаются, или что правительство и
цари решают вопросы о том, что хорошо или дурно для подданных, и что подданные обязаны только повиноваться.
«Не только сия грамота, — говорит г. Левшин, —
без которой нельзя точно определить начала подданства уральских казаков России, но и многие другие, данные им
царями Михаилом Феодоровичем, Алексеем Михайловичем и Феодором Алексеевичем, сгорели.
Спустился
царь с крыльца, отмахнул рукой бояр, пнул скамейку, положил руку на холку да прямо,
без стремени, прыг в седло — и как врос. И все разом...
— Но он же, премудрый Сирах, вещает, — перервал Лесута, радуясь, что может также похвастаться своей ученостью, — «Не буди излишен над всякою плотию и
без суда не сотвори ни чесо же». Это часто изволил мне говаривать блаженной памяти
царь Феодор Иоаннович. Как теперь помню, однажды, отстояв всенощную, его царское величество…
Шли к
царю они, — дескать, государь, отец, убавь начальства, невозможно нам жить при таком множестве начальников, и податей не хватает на жалованье им, и волю они взяли над нами
без края, что пожелают, то и дерут.
— Ах ты, дурачина, дурачина! — перервал старик, — да разве
без старших жить можно? Мы покорны судьям да господам; они — губернатору, губернатор —
царю, так испокон веку ведется. Глупая голова! как некого будет слушаться, так и дело-то делать никто не станет.
— Как же; слышь ты, никакой тяги не будет: что хошь, то и давай. У нашего, дескать,
царя и
без вас всего довольно.
— Непременно. Вы можете думать, что вам угодно; но я уверен: ее не отдадут
без боя. Может ли быть, чтоб эта древняя столица
царей русских, этот первопрестольный город…
Осень была, в общем, погожая, а им казалось, что
царит непрестанный холод и ненастье: при дожде,
без огня, прели в сырости, утомлялись мокротою, дышали паром; не было дождя — от страха не разводили огня и осеннюю долгую ночь дрожали в ознобе.
Устрялов, говоря об этом указе (том III, стр. 260), — удостоверял
царя, что в благосостоянии промышленного сословия заключался один из главных источников государственного богатства и что промыслы могут процветать только при свободном, самостоятельном развитии их,
без вмешательства сторонних властей, тягостного во всякое время, тем более при тогдашнем порядке дел в России».
Дальберг, простодушно принявший, кажется, incognito
царя совершенно буквально, отвечал, не
без оснований с своей точки зрения, следующим оправданием: «Мы не показывали и виду, что нам известно о присутствии
царя, из опасения навлечь его неудовольствие; в свите никто не смел говорить о нем, под страхом смертной казни».
Всё новое было тревожно и выскакивало как-то вдруг,
без связи с предыдущим. Вдруг совершенно ослепшая тётка Ольга простудилась и через двое суток умерла, а через несколько дней после её смерти город и фабрику точно громом оглушило:
царь отказался от престола.
Легче птицы переносится Суламифь через ограду и
без слов, со стоном счастья обвивается вокруг
царя.
Исчезло и скрылось существо, никем не защищенное, никому не дорогое, ни для кого не интересное, даже не обратившее на себя внимание и естествонаблюдателя, не пропускающего посадить на булавку обыкновенную муху и рассмотреть ее в микроскоп; существо, переносившее покорно канцелярские насмешки и
без всякого чрезвычайного дела сошедшее в могилу, но для которого всё же таки, хотя перед самым концом жизни, мелькнул светлый гость в виде шинели, ожививший на миг бедную жизнь, и на которое так же потом нестерпимо обрушилось несчастие, как обрушивалось на
царей и повелителей мира…
Простой же народ состоял из помещичьих крестьян, которые не присягают, и из инородцев, то есть: башкир, татар, мордвы, чуваш и вотяков, которым, разумеется, никакой не было надобности до законности прав престолонаследия, но которые,
без сомнения, пришли бы в отчаяние, если б им объявили, что у них не будет
царя.
И так они весь вечер друг друга утешают, пока не спьянятся оба; тогда Мигун начинает похабные сказки сказывать про попов, помещиков,
царей; дьячок хохочет и я тоже, а Савёлка
без устали сказку за сказкой вяжет и так смешно, что впору задохнуться со смеху.
А который бы человек, князь или боярин, или кто-нибудь, сам или сына, или брата своего послал для какого-нибудь дела в иное государство,
без ведомости, не бив челом государю, и такому б человеку за такое дело поставлено было в измену, и вотчины, и поместья, и животы взяты б были на
царя; и ежели б кто сам поехал, а после его осталися сродственники, и их пытали б, не ведали ли они мысли сродственника своего; или б кто послал сына, или брата, или племянника, и его потому ж пытали б, для чего он послал в иное государство, не напроваживаючи ль каких воинских людей на московское государство, хотя государством завладети, или для какого иного воровского умышления по чьему научению, и пытав того таким же обычаем» (41 стр.).
Врагов уж боле
Нет у меня. Прошла пора борьбы,
И
без различья ныне изливаться
Должна на всех
царя Русии милость,
Как солнца свет.
А когда
Захочет
царь, как он уже задумал,
Его эстонским сделать королем,
Тогда его как братец будет звать?
Дороже, чай, эстонская земля
Ему родства покажется с
царем!
Найдутся и улики. Ксенья ж наша
Очутится за неким басурманом
Без племени и роду!
Только,
царь,
Не в гнев тебе: ты
без разбора начал
Всех жаловать; ни на кого опалы
Не наложил; и даже самых тех,
Которые при Федоре хотели
Тебя сгубить, ты наградил сегодня.