Неточные совпадения
Ночью она начала бредить; голова ее горела,
по всему телу иногда
пробегала дрожь лихорадки; она говорила несвязные речи об отце, брате: ей хотелось в горы, домой… Потом она также говорила о Печорине, давала ему разные нежные названия или упрекала его в том, что он разлюбил свою джанечку…
Нет, Безбедов не мешал, он почему-то приуныл, стал молчаливее, реже попадал на глаза и не так часто гонял голубей. Блинов снова загнал две пары его птиц, а недавно, темной
ночью, кто-то забрался из сада на крышу с целью выкрасть голубей и сломал замок голубятни. Это привело Безбедова в состояние мрачной ярости; утром он
бегал по двору в ночном белье, несмотря на холод, неистово ругал дворника, прогнал горничную, а затем пришел к Самгину пить кофе и, желтый от злобы, заявил...
Через час наблюдатель со стороны увидел бы такую картину: на поляне около ручья пасутся лошади; спины их мокры от дождя. Дым от костров не подымается кверху, а стелется низко над землей и кажется неподвижным. Спасаясь от комаров и мошек, все люди спрятались в балаган. Один только человек все еще торопливо
бегает по лесу — это Дерсу: он хлопочет о заготовке дров на
ночь.
Луна сияла, июльская
ночь была тиха, изредка подымался ветерок, и легкий шорох
пробегал по всему саду.
Обшитая своими чиновными плерезами, Марья Степановна каталась, как шар,
по дому с утра до
ночи, кричала, шумела, не давала покоя людям, жаловалась на них, делала следствия над горничными, давала тузы и драла за уши мальчишек, сводила счеты,
бегала на кухню,
бегала на конюшню, обмахивала мух, терла ноги, заставляла принимать лекарство.
Пила она не постоянно, а запоем. Каждые два месяца дней на десять она впадала в настоящее бешенство, и в течение этого времени дом ее наполнялся чисто адским гвалтом. Утративши всякое сознание, она
бегала по комнатам, выкрикивала бессмысленные слова, хохотала, плакала, ничего не ела, не спала напролет
ночей.
Стал нищенствовать
по ночам у ресторанов «в разувку» —
бегает босой
по снегу, а за углом у товарища валенки.
Он
по справедливости боится и зверя и птицы, и только
ночью или
по утренним и вечерним зарям выходит из своего дневного убежища, встает с логова;
ночь для него совершенно заменяет день; в продолжение ее он
бегает, ест и жирует, то есть резвится, и вообще исполняет все требования природы; с рассветом он выбирает укромное местечко, ложится и с открытыми глазами,
по особенному устройству своих коротких век, чутко дремлет до вечера, протянув
по спине длинные уши и беспрестанно моргая своею мордочкой, опушенной редкими, но довольно длинными белыми усами.
— Почему это начальство вдруг так обеспокоилось? — говорил он,
бегая по комнате. — Семь обысков было
ночью. Где же больной, а?
Мышь
пробежала по полу. Что-то сухо и громко треснуло, разорвав неподвижность тишины невидимой молнией звука. И снова стали ясно слышны шорохи и шелесты осеннего дождя на соломе крыши, они шарили
по ней, как чьи-то испуганные тонкие пальцы. И уныло падали на землю капли воды, отмечая медленный ход осенней
ночи…
Среди
ночи он проснулся и заметил, что его подушка влажна от слез. Он не мог сразу удержать их, и они еще долго
сбегали по его щекам теплыми, мокрыми, быстрыми струйками.
Болен я, могу без хвастовства сказать, невыносимо. Недуг впился в меня всеми когтями и не выпускает из них. Руки и ноги дрожат, в голове — целодневное гудение,
по всему организму
пробегает судорога. Несмотря на врачебную помощь, изможденное тело не может ничего противопоставить недугу.
Ночи провожу в тревожном сне, пишу редко и с большим мученьем, читать не могу вовсе и даже — слышать чтение.
По временам самый голос человеческий мне нестерпим.
С самого раннего утра до поздней
ночи она мелькала то тут, то там
по разным хозяйственным заведениям: лезла зачем-то на сеновал,
бегала в погреб, рылась в саду; везде, где только можно было, обтирала, подметала и, наконец, с восьми часов утра, засучив рукава и надев передник, принималась стряпать — и надобно отдать ей честь: готовить многие кушанья была она великая мастерица.
— Царица небесная! Владычица моя! На тебя только моя надежда, всеми оставлена: и родными и прислугою… Что это? Помилуйте, до чего безнравственность доходит:
по ночам бегают… трубку курят… этта одна пьяная пришла… Содом и Гоморр! Содом и Гоморр!
Июнь переваливает за вторую половину. Лагерная жизнь начинает становиться тяжелой для юнкеров. Стоят неподвижные, удручающе жаркие дни.
По ночам непрестанные зарницы молчаливыми голубыми молниями
бегают по черным небесам над Ходынским полем. Нет покоя ни днем, ни
ночью от тоскливой истомы. Души и тела жаждут грозы с проливным дождем.
То задувал с северо-запада, со стороны степи, свирепый ураган; от него верхушки деревьев раскачивались, пригибаясь и выпрямляясь, точно волны в бурю, гремели
по ночам железные кровли дач, и казалось, будто кто-то
бегает по ним в подкованных сапогах; вздрагивали оконные рамы, хлопали двери, и дико завывало в печных трубах.
Постепенно Кусака привыкла к тому, что о пище не нужно заботиться, так как в определенный час кухарка даст ей помоев и костей, уверенно и спокойно ложилась на свое место под террасой и уже искала и просила ласк. И отяжелела она: редко
бегала с дачи, и когда маленькие дети звали ее с собою в лес, уклончиво виляла хвостом и незаметно исчезала. Но
по ночам все так же громок и бдителен был ее сторожевой лай.
Мне оставалась только охота. Но в конце января наступила такая погода, что и охотиться стало невозможно. Каждый день дул страшный ветер, а за
ночь на снегу образовывался твердый, льдистый слой наста,
по которому заяц
пробегал, не оставляя следов. Сидя взаперти и прислушиваясь к вою ветра, я тосковал страшно. Понятно, я ухватился с жадностью за такое невинное развлечение, как обучение грамоте полесовщика Ярмолы.
Рассказал про свою душеньку, которая за ним
по ночам на кордон
бегала.
Между тем
ночь уже совсем опустилась над станицей. Яркие звезды высыпали на темном небе.
По улицам было темно и пусто. Назарка остался с казачками на завалинке, и слышался их хохот, а Лукашка, отойдя тихим шагом от девок, как кошка пригнулся и вдруг неслышно побежал, придерживая мотавшийся кинжал, не домой, а
по направлению к дому хорунжего.
Пробежав две улицы и завернув в переулок, он подобрал черкеску и сел наземь в тени забора. «Ишь, хорунжиха! — думал он про Марьяну: — и не пошутит, чорт! Дай срок».
Сначала дали Ваве отдохнуть,
побегать по саду, особенно в лунные
ночи; для девочки, воспитанной в четырех стенах, все было ново, «очаровательно, пленительно», она смотрела на луну и вспоминала о какой-нибудь из обожаемых подруг и твердо верила, что и та теперь вспомнит об ней; она вырезывала вензеля их на деревьях…
Как-то февральской вьюжной
ночью, при переезде через реку Вологду, в его сани вскочил волк (они стаями
бегали по реке и
по окраинам).
А Шлема Финкельштейн наяривал на барабане утреннюю зорю. Сквозь густой пар казарменного воздуха мерцали красноватым потухающим пламенем висячие лампы с закоптелыми дочерна за
ночь стеклами и поднимались с нар темные фигуры товарищей. Некоторые, уже набрав в рот воды,
бегали по усыпанному опилками полу, наливали изо рта в горсть воду и умывались. Дядькам и унтер-офицерам подавали умываться из ковшей над грудой опилок.
Обедали Лаптевы в третьем часу. Кушанья подавал Петр. Этот Петр днем
бегал то в почтамт, то в амбар, то в окружной суд для Кости, прислуживал;
по вечерам он набивал папиросы,
ночью бегал отворять дверь и в пятом часу утра уже топил печи, и никто не знал, когда он спит. Он очень любил откупоривать сельтерскую воду и делал это легко, бесшумно, не пролив ни одной капли.
А к вечеру все больше, а
ночью и пойдет крутить:
бегает по лесу, смеется и плачет, вертится, пляшет и все на дуба налегает, все хочется вырвать…
Ночью Дарья Михайловна сообщила мне, что родилась девочка, но что роженица в опасном положении; потом
по коридору
бегали, был шум. Опять приходила ко мне Дарья Михайловна и с отчаянным лицом, ломая руки, говорила...
При жизни мать рассказала Евсею несколько сказок. Рассказывала она их зимними
ночами, когда метель, толкая избу в стены,
бегала по крыше и всё ощупывала, как будто искала чего-то, залезала в трубу и плачевно выла там на разные голоса. Мать говорила сказки тихим сонным голосом, он у неё рвался, путался, часто она повторяла много раз одно и то же слово — мальчику казалось, что всё, о чём она говорит, она видит во тьме, только — неясно видит.
Когда, говорит, я был в университете, то но вашей милости четыре месяца в тюрьме торчал, вы, говорит, подлец!» Я сначала струсил, но сейчас же и меня за сердце взяло: «Сидели вы, говорю, никак не
по моей милости, а за политику вашу, и это меня не касается, а вот я почти год
бегал за вами днём и
ночью во всякую погоду, да тринадцать дней больницы схватил — это верно!» Тоже выговаривает, свинья!
Русской крестьянин, надев солдатскую суму, встречает беззаботно смерть на неприятельской батарее или, не будучи солдатом, из одного удальства
пробежит по льду, который гнется под его ногами; но добровольно никак не решится пройти
ночью мимо кладбищной церкви; а посему весьма натурально, что ямщик, оставшись один подле молчаливого барина, с приметным беспокойством посматривал на кладбище, которое расположено было шагах в пятидесяти от большой дороги.
Что-то грозное
пробежало по лицам, закраснелось в буйном пламени костра, взметнулось к небу в вечно восходящем потоке искр. Крепче сжали оружие холодные руки юноши, и вспомнилось на мгновение, как
ночью раскрывал он сорочку, обнажал молодую грудь под выстрелы. — Да, да! — закричала душа, в смерти утверждая жизнь. Но ахнул Петруша высоким голосом, и смирился мощный бас Колесникова, и смирился гнев, и чистая жалоба, великая печаль вновь раскрыла даль и ширь.
Пришёл к себе, лёг — под боком книжка эта оказалась. Засветил огонь, начал читать из благодарности к наставнику. Читаю, что некий кавалер всё мужей обманывает,
по ночам лазит в окна к жёнам их; мужья ловят его, хотят шпагами приколоть, а он
бегает. И всё это очень скучно и непонятно мне. То есть я, конечно, понимаю — балуется молодой человек, но не вижу, зачем об этом написано, и не соображу — почему должен я читать подобное пустословие?
Иногда и целые
ночи, особенно месячные, я просиживала до утра у окна своей комнаты, иногда в одной кофточке, потихоньку от Кати, выходила в сад и
по росе
бегала до пруда, и один раз вышла даже в поле и одна
ночью обошла весь сад кругом.
Когда я очнулся, была все еще глухая
ночь, но Ат-Даван весь опять жил, сиял и двигался. Со двора несся звон, хлопали двери,
бегали ямщики, фыркали и стучали копытами
по скрипучему снегу быстро проводимые под стенами лошади, тревожно звенели дуги с колокольцами, и все это каким-то шумным потоком стремилось со станции к реке.
Вечерами на закате и
по ночам он любил сидеть на холме около большой дороги. Сидел, обняв колена длинными руками, и, немотствуя, чутко слушал, как мимо него спокойно и неустанно течет широкая певучая волна жизни: стрекочут хлопотливые кузнечики, суетятся,
бегают мыши-полевки, птицы летят ко гнездам, ходят тени между холмов, шепчут травы, сладко пахнет одонцем, мелиссой и бодягой, а в зеленовато-голубом небе разгораются звезды.
«Ох, длинна
ночь!» — подумал Василий Андреич, чувствуя, как мороз
пробежал ему
по спине, и, застегнувшись опять и укрывшись, он прижался к углу саней, собираясь терпеливо ждать.
Господи, что только мы в эту пору почувствовали! Хотели было сначала таинствовать и одному изографу сказать, но утерпеть ли сердцу человечу! Вместо соблюдения тайности обегли мы всех своих, во все окна постучали и все друг к другу шепчем, да не знать чего
бегаем от избы к избе, благо
ночь светлая, превосходная, мороз
по снегу самоцветным камнем сыпет, а в чистом небе Еспер-звезда горит.
Ночь такая хорошая, вот как теперь, на небе стожары горят, и
по лесу ветерок, как белка,
бегает.
Только Досекин ломит, как лошадь, умея не спать
ночи по три кряду,
бегая из деревни в деревню, читая газеты и журнальные статьи о Думе мужикам, которых собирал Кузин.
Проснувшись среди
ночи, я увидел его в той же позе. Слабый огонек освещал угрюмое лицо, длинные, опущенные книзу усы и лихорадочный взгляд впалых глаз под нависшими бровями. Девочка спала, положив голову ему на колени. Отблеск огня
пробегал по временам
по ее светлым, как лен, волосам, выбившимся из-под красного платочка. Кроме Островского, в юрте, по-видимому, все спали; из темных углов доносилось разнотонное храпение…
Напала на нее пуще того тоска несосветимая, две недели только и знала, что исходила слезами; отпускать он ее никак не отпускал, приставил за нею караул крепкий, и как уж она это спроворила, не знаю, только
ночью от них, кормилец, тайком
сбежала и блудилась
по лесу, не пимши, не емши, двое суток, вышла ан ли к Николе-на-Гриву, верст за тридцать от нашей деревни.
— Ваше превосходительство, заставьте вечно бога молить, пожалейте меня, сироту, — заплакала Щукина. — Я женщина беззащитная, слабая… Замучилась до смерти… И с жильцами судись, и за мужа хлопочи, и
по хозяйству
бегай, а тут еще говею и зять без места… Только одна слава, что пью и ем, а сама еле на ногах стою… Всю
ночь не спала.
Да, это так, сомнений боле нет!
Моей любви могущество без грани!
Коль захочу, я вызову на свет,
Что так давно мне видится в тумане!
Но только
ночью оживет портрет —
Как я о том не догадался ране?!
И сладостно и жутко стало мне,
И
бегали мурашки
по спине.
Один лишь свирепый ветер,
пробегая по кровлям и заборам, подымал свой пронзительный голос в тишине
ночи, да изредка вторило ему с барского двора протяжное завывание Змейки, которую не могли никак отогнать караульщики…
И вот сидит он однажды
ночью и дремлет. Снится ему, будто волк его при себе чиновником особых поручений сделал, а сам, покуда он
по ревизиям
бегает, к его зайчихе в гости ходит… Вдруг слышит, словно его кто-то под бок толкнул. Оглядывается — ан это невестин брат.
Вспоминается и то Марье Гавриловне, как повеселела она, узнав про сватовство желанного, как вольной пташкой распевала песенки,
бегала с утра до
ночи по отцовскому садику…
Всю троицкую
ночь с березками в руках молодые парни и девушки резво и весело, с громким смехом, с радостными кликами
бегают по полям, гоняя русалок, а на солнечном всходе все вместе купаются в водах, уже безопасных от ухищрений лукавых водяниц…
Сведают, что Патапа Максимыча дочери
по ночам за околицу
бегают, что в городу скажут
по купечеству?..
Мало ли всякого зверя
ночью по полю
бегает?
— Боже мой, боже мой, как жизнь скоро-то сломала! — с всхлипывающим вздохом произнесла женщина. — Я вам скажу, господин доктор, ведь он нисколько себя не жалеет; как жил-то? Придет с работы, сейчас за книги, всю
ночь сидит или
по делам
бегает… Ведь на одного человека ему силы отпущено, не на двух!..
— Скучновата она, верно, — согласилась Варвара Васильевна. — Да и навязчива немножко. А все-таки она очень хороший человек… и несчастный. С утра до
ночи бегает по урокам, на ее руках больной отец и целая куча сестренок; из-за этого не пошла на курсы…