Неточные совпадения
Бросила прочь она от себя платок, отдернула налезавшие
на очи длинные волосы косы своей и вся разлилася в жалостных речах, выговаривая их тихим-тихим голосом, подобно когда ветер, поднявшись прекрасным вечером,
пробежит вдруг по густой чаще приводного тростника: зашелестят, зазвучат и понесутся вдруг унывно-тонкие звуки, и ловит их с непонятной грустью остановившийся путник, не чуя ни погасающего вечера, ни несущихся веселых песен народа, бредущего от полевых
работ и жнив, ни отдаленного тарахтенья где-то проезжающей телеги.
Но лодки было уж не надо: городовой
сбежал по ступенькам схода к канаве, сбросил с себя шинель, сапоги и кинулся в воду.
Работы было немного: утопленницу несло водой в двух шагах от схода, он схватил ее за одежду правою рукою, левою успел схватиться за шест, который протянул ему товарищ, и тотчас же утопленница была вытащена. Ее положили
на гранитные плиты схода. Она очнулась скоро, приподнялась, села, стала чихать и фыркать, бессмысленно обтирая мокрое платье руками. Она ничего не говорила.
Сам ленив,
Так нечего пенять
на бедность. Бродишь
Без дела день-деньской, а я
работыНе
бегаю.
При этом предположении матушка приподнимается
на постели и начинает прислушиваться. Но она проснулась только наполовину, и обступившая ее вереница сонных призраков не оставляет своей
работы. Матушке чудится, что «Надёха»
сбежала.
Все торопятся — кто
на работу,
на службу, кто с
работы, со службы, по делам, но прежних пресыщенных гуляющих, добывающих аппетит, не вижу… Вспоминается: «Теперь брюхо
бегает за хлебом, а не хлеб за брюхом».
Сегодня я
пробежал вчерашнее писание и восхитился бестолковицею; видно, что это было писано полусонным человеком, который совершенно полагался
на ваше снисхождение. Скоро, любезные мои, я должен буду кончить эту
работу; надеюсь, однако, докончить все листики.
Вот его, попервоначалу, в десятники произведут, вышлют там к какому-нибудь барину или купцу
на работу, он и начнет к давальцам подделываться: материалу ли там какого купить им надо, —
сбегает; неряженную ли
работу какую им желается сделать, — он сейчас велит ребятам потихоньку от хозяина исполнить ее.
— А третий сорт: трудом, потом и кровью христианской выходим мы, мужики, в люди. Я теперича вон в сапогах каких сижу, — продолжал Макар Григорьев, поднимая и показывая свою в щеголеватый сапог обутую ногу, — в грязи вот их не мачивал, потому все
на извозчиках езжу; а было так, что приду домой, подошвы-то от сапог отвалятся, да и ноги все в крови от ходьбы:
бегал это все я по Москве и
работы искал; а в работниках жить не мог, потому — я горд, не могу, чтобы чья-нибудь власть надо мной была.
Вихров невольно засмотрелся
на него: так он хорошо и отчетливо все делал… Живописец и сам, кажется, чувствовал удовольствие от своей
работы: нарисует что-нибудь окончательно, отодвинется
на спине по лесам как можно подальше, сожмет кулак в трубку и смотрит в него
на то, что сделал; а потом, когда придет час обеда или завтрака, проворно-проворно слезет с лесов,
сбегает в кухню пообедать и сейчас же опять прибежит и начнет работать.
Покуда кругом все бездействует и безмолвствует, Афанасью Аркадьичу Бодрецову и дела по горло, и наговориться он досыта не может. Весь город ему знаком, — с утра до вечера он
бегает. То нырнет куда-то, то опять вынырнет. Пока другие корпят за
работой в канцеляриях и конторах, он собирает материалы для ходячей газеты, которая, в его лице, появляется в определенные часы дня
на Невском и бесплатно сообщает новости дня.
Он швырнул палкой в ноги мне, я схватил ком снега и угодил ему в лицо; он убежал, фыркая, а я, бросив
работу, ушел в мастерскую. Через несколько минут сверху
сбежала его невеста, вертлявая девица в прыщах
на пустом лице.
Он красил, вставлял стекла, оклеивал стены обоями и даже принимал
на себя кровельные
работы, и я помню, как он, бывало, из-за ничтожного заказа
бегал дня по три, отыскивая кровельщиков.
Работа Ивана Иваныча не кончилась стрельбой. Целый час потом незнакомец гонял его вокруг себя
на корде и хлопал бичом, причем гусь должен был прыгать через барьер и сквозь обруч, становиться
на дыбы, то есть садиться
на хвост и махать лапками. Каштанка не отрывала глаз от Ивана Иваныча, завывала от восторга и несколько раз принималась
бегать за ним со звонким лаем. Утомив гуся и себя, незнакомец вытер со лба пот и крикнул...
У него было одно неотвеченное письмо и бумага, которую надо было составить. Он сел за письменный стол и взялся за
работу. Окончив ее и совсем забыв то, что его встревожило, он вышел, чтобы пройти
на конюшню. И опять, как
на беду, по несчастной ли случайности или нарочно, только он вышел
на крыльцо, из-за угла вышла красная панева и красный платок и, махая руками и перекачиваясь, прошла мимо его. Мало того, что прошла, она
пробежала, миновав его, как бы играючи, и догнала товарку.
День проходил у него в угрызениях совести; часто он не выносил их остроты, бросал
работу и ругался страшными ругательствами,
бегая по комнате или валяясь
на постели. Мотря давала ему время перекипеть, тогда они мирились.
— Нет того, чтоб посидеть за
работой; какая надобность
бегать на солдат смотреть, — сказала Анна Федоровна. — Ну что, где поместились офицеры?
— И за такие гроши человек терзается! Ну, здесь меньше пяти и не смей спрашивать. Это
работа трудная: я сам помню, как
на первом и
на втором курсе по урочишкам
бегал. Бывало, добудешь по полтиннику за час — и рад. Самая неблагодарная и трудная
работа. Я тебя перезнакомлю со всеми нашими; тут есть премилые семейства, и с барышнями. Будешь умно себя вести — сосватаю, если хочешь. А, Василий Петрович?
— Боже мой, боже мой, как жизнь скоро-то сломала! — с всхлипывающим вздохом произнесла женщина. — Я вам скажу, господин доктор, ведь он нисколько себя не жалеет; как жил-то? Придет с
работы, сейчас за книги, всю ночь сидит или по делам
бегает… Ведь
на одного человека ему силы отпущено, не
на двух!..
Первый портрет — 1877 года, когда ей было двадцать пять лет. Девически-чистое лицо, очень толстая и длинная коса
сбегает по правому плечу вниз. Вышитая мордовская рубашка под черной бархатной безрукавкой.
На прекрасном лице — грусть, но грусть светлая, решимость и глубокое удовлетворение. Она нашла дорогу и вся живет революционной
работой, в которую ушла целиком. «Девушка строгого, почти монашеского типа». Так определил ее Глеб. Успенский, как раз в то время познакомившийся с нею.
На хороших лошадях, в щегольских санках, приехал Оська Головастов с товарищем Бутыркиным, местным активистом в районном масштабе. Пили чай, обменивались впечатлениями от
работы в своих районах. У Оськи по губам
бегала хитрая, скрытно торжествующая улыбка. Он спросил...
— Что ты ловишь там, Любуша? — спросил Якубек. — Уж не корова ли
сбежала! Пожалуй, чего доброго, от нее станется по-прошлогоднему… даст мне
работы на ночь!
— Гнать! Безусловно! — согласилась Бася. — И таких мало — рассчитывать, нужно, чтобы в их трудовых книжках было помечено, что они
сбежали с трудового фронта и, значит, не нуждаются в
работе. Ни один из этих предателей не должен быть принят обратно
на завод. Ступай
на биржу! И
работу этому — в последнюю очередь!
Устал я. К дневнику не тянет, да и некогда,
работы много. Проклятая война жрет деньги, как свинья апельсины, не напасешься. И как-то странно я себя чувствую: не то привык к душегубству, не то наконец притерпелся, но смотрю
на все значительно спокойнее, прочтешь: десять тысяч убитых! двадцать тысяч убитых!.. и равнодушно закуришь папироску. Да и газет почти не читаю, не то что в первое время, когда за вечерним прибавлением сам
бегал на угол в дождь и непогоду. Что читать!