Неточные совпадения
В другой раз, опять по неосторожности, вырвалось у него в разговоре с
бароном слова два о школах живописи — опять ему работа на неделю; читать,
рассказывать; да потом еще поехали в Эрмитаж: и там еще он должен был делом подтверждать ей прочитанное.
—
Расскажу всем, целому свету… нет, сначала тетке, потом
барону, напишу к Штольцу — вот изумится-то!
Ужин, благодаря двойным стараниям Бена и
барона, был если не отличный, то обильный. Ростбиф, бифштекс, ветчина, куры, утки, баранина, с приправой горчиц, перцев, сой, пикулей и других отрав, которые страшно употребить и наружно, в виде пластырей, и которые англичане принимают внутрь, совсем загромоздили стол, так что виноград, фиги и миндаль стояли на особом столе. Было весело. Бен много
рассказывал,
барон много ел, мы много слушали, Зеленый после десерта много дремал.
А вот мой приятель,
барон Крюднер, воротяся из Парижа,
рассказывал, что ему на парижской дороге, в одном вагоне, было до крайности весело, а в другом до крайности страшно.
Читатель, может быть, знает тот монолог, где
барон Мейнау, скрывавшийся под именем Неизвестного,
рассказывает майору, своему старому другу, повесть своих несчастий, монолог, в котором шепот покойного Мочалова до сих пор еще многим снится и слышится в ушах.
Вследствие чего, не находя больше интереса на перемирии, юнкер
барон Пест поехал домой и уже дорогой придумал те французские фразы, которые теперь
рассказывал.
Барон Пест тоже пришел на бульвар. Он
рассказывал, что был на перемирьи и говорил с французскими офицерами, как-будто бы один французский офицер сказал ему: «S’il n’avait pas fait clair encore pendant une demi heure, les embuscades auraient été reprises», [Если бы еще полчаса было темно, ложементы были бы вторично взяты,] и как он отвечал ему: «Monsieur! Je ne dit pas non, pour ne pas vous donner un dementi», [Я не говорю нет, только чтобы вам не противоречить,] и как это хорошо он сказал и т. д.
Я так был убежден в этом, что на другой день на лекции меня чрезвычайно удивило то, что товарищи мои, бывшие на вечере
барона З., не только не стыдились вспоминать о том, что они там делали, но
рассказывали про вечер так, чтобы другие студенты могли слышать.
— Говорят-с! — отвечал
барон, пожимая плечами. — В клубе один старичок, весьма почтенной наружности, во всеуслышание и с достоверностью
рассказывал, что он сам был на обеде у отца Оглоблина, который тот давал для молодых и при этом он пояснил даже, что сначала отец был очень сердит на сына за этот брак, но что потом простил его…
— В таком случае, пойдемте! — проговорила Елена довольным голосом; она нисколько даже не подозревала о волновавших князя чувствованиях, так как он последнее время очень спокойно и с некоторым как бы удовольствием
рассказывал ей, что
барон ухаживает за княгиней и что между ними сильная дружба затевается!
Барон медлил некоторое время ответом, как бы опасаясь несколько
рассказывать то, что он слышал.
Известия об нем княгиня получала от одной лишь г-жи Петицкой, которая посещала ее довольно часто и всякий почти раз с каким-то тихим азартом
рассказывала ей, что она то тут, то там встречает
барона на лошадях Анны Юрьевны.
Кулыгин. Так
рассказывают, будто Соленый и
барон встретились вчера на бульваре около театра…
Потом, когда мы пили чай, он бессвязно, необычными словами
рассказал, что женщина — помещица, он — учитель истории, был репетитором ее сына, влюбился в нее, она ушла от мужа-немца,
барона, пела в опере, они жили очень хорошо, хотя первый муж ее всячески старался испортить ей жизнь.
— Хорошо, хорошо! Сознаюсь; но теперь не в том дело, — перебил я, про себя удивляясь. Тут я ему
рассказал всю вчерашнюю историю во всех подробностях, выходку Полины, мое приключение с
бароном, мою отставку, необыкновенную трусость генерала и, наконец, в подробности изложил сегодняшнее посещение Де-Грие, со всеми оттенками; в заключение показал ему записку.
Избранный в шаферы Петруша Масляников давно уже был в зале и наивно
рассказывал барону Клукштук, супругу почетной дамы, что он не бывал еще ни на одной свадьбе и даже венчание видел только один раз, когда женился его лакей.
Живем наново и опять так же невозмутимо хорошо, как жили. Мой немчик растет, и я его, разумеется, люблю. Мое ведь дитя! Мое рожденье! Лина — превосходная мать, а баронесса Венигрета — превосходная бабушка. Фридька молодец и красавец.
Барон Андрей Васильевич носит ему конфекты и со слезами слушает, когда Лина ему
рассказывает, как я люблю дитя. Оботрет шелковым платочком свои слезливые голубые глазки, приложит ко лбу мальчика свой белый палец и шепчет...
— Ну, так вот знай, вот сейчас мы остановимся у вашего посольства; мне туда заходить никак нельзя, потому что я полицейский чиновник и нам законом запрещено в посольские дома вступать, а ты войди, и как ваши послы столь просты, что своих соотечественников во всякое время принимают, то добейся, чтобы тебя герцог сейчас принял, [В Петербурге в это время французским послом и полномочным министром находился, кажется, герцог де-Гиш, который заступил с 10-го (22-го) августа 1853 г.
барона Бюринью де-Варень, бывшего поверенного по делам.] и все ему
расскажи.
Сам Непомук никакого мнения не выразил, но Шписс вместе с прелестным Анатолем помчались по всему городу и потом в клуб
рассказывать интересные новости о том, как они обедали нынче у губернатора вместе с
бароном Икс-фон-Саксеном, и что при этом говорил
барон, и что они ему говорили, и как он отправился в Пчелиху самолично укрощать крестьянское восстание, и что вообще
барон — это un charmant homme [Очаровательный человек (фр.).], и что они от него в восторге.
— На земле жить и не лгать невозможно, — сказал
барон. — Ну, а здесь мы для смеху будем не лгать. Мы все будем вслух
рассказывать наши истории и уже ничего не стыдиться. Все это там, вверху, было связано гнилыми веревками. Долой веревки и проживем в самой бесстыдной правде. Заголимся и обнажимся!
Заикаясь, глубоко вздыхая и то и дело повторяясь, Илька поведала Артуру фон Зайниц свое горе. Когда она,
рассказывая, дошла до графини Гольдауген, поднявшей хлыст,
барон нахмурился.
Илька показала руками, сколько приблизительно крови пролил ее отец, как он хромал, когда плелся к часовне. Когда она
рассказала о судье и передала все до единого его слова,
барон презрительно усмехнулся и плюнул в сторону. Плевок отлетел на две сажени.
— Каков
барон! — захихикал Цвибуш. — Нежен, вежлив, предупредителен! Ха-ха-ха! Можно подумать, что он и в самом-таки деле такой добряк. Верь ему, Илька, но слегка. Он славный малый, но палец в рот ему нельзя класть. Откусит руку до самого локтя. Про историю у Гольдаугенов не
рассказывай ему. Он родня этим живодерам Гольдаугенам и посмеется над тобой, как над последней дурой. Скоро ты кончишь плакать?
Когда Илька
рассказала о том, как упал под ноги лошади ее отец, как он потом обливался кровью,
барон взглянул на Цвибуша…
Особенно же все возмущались Штакельбергом.
Рассказывали о его знаменитой корове и спарже, о том, как в бою под Вафангоу массу раненых пришлось бросить на поле сражения, потому что Штакельберг загородил своим поездом дорогу санитарным поездам; две роты солдат заняты были в бою тем, что непрерывно поливали брезент, натянутый над генеральским поездом, — в поезде находилась супруга
барона Штакельберга, и ей было жарко.
В этом смысле
барон написал обширное послание Владиславу Казимировичу,
рассказав ему обстоятельно и подробно положение дел.
Один из ближайших к Фридрихсгаму помещиков-баронов приехал познакомиться к Суворову в огромном экипаже на восьми лошадях и просил графа посетить его. Александр Васильевич обещал и даже назначил день.
Барон пригласил к себе все местное общество,
рассказывая всем, что у него будет сам граф Суворов.
Сообразительный Степан не решился отвечать в присутствии
барона, которому низко поклонился, не зная, в каком смысле
рассказал его сиятельство своему другу свои отношения с находившейся в будуаре гостьей.
По возвращении домой он был много сговорчивее вчерашнего, и Зыковой не стоило особенного труда уговорить его поехать мириться с Николаем Леопольдовичем. Примирение состоялось в тот же вечер. Князь не сказал ему ни слова о возможном аресте, так как иначе он должен был
рассказать о своем визите к
барону, тем более, что Гиршфельд именно и просил его не перебегать уже более на сторону опекуна.
С некоторых пор в Петербурге
рассказывают странную историю: один известнейший «иерусалимский
барон» добивается, чтобы ему дали подряд на нашу армию.