Они говорили, что все это вздор, что похищенье губернаторской дочки более дело гусарское, нежели гражданское, что Чичиков не сделает этого, что
бабы врут, что баба что мешок: что положат, то несет, что главный предмет, на который нужно обратить внимание, есть мертвые души, которые, впрочем, черт его знает, что значат, но в них заключено, однако ж, весьма скверное, нехорошее.
Неточные совпадения
В канаве
бабы ссорятся,
Одна кричит: «Домой идти
Тошнее, чем на каторгу!»
Другая: —
Врешь, в моем дому
Похуже твоего!
Мне старший зять ребро сломал,
Середний зять клубок украл,
Клубок плевок, да дело в том —
Полтинник был замотан в нем,
А младший зять все нож берет,
Того гляди убьет, убьет!..
— Беспременно приеду, только сущую бы малость полегчало, —
врал Деян из-под шубы. — И то хочу баушку Акулину позвать брюхо править… Покос продал,
бабы собрались, хозяйство все нарушил, — беспременно приеду.
— Что же все! — возразил Макар Григорьев. — Никогда он не мог делать того, чтобы летать на птице верхом. Вот в нашей деревенской стороне, сударь, поговорка есть: что сказка —
враль, а песня — быль, и точно: в песне вот поют, что «во саду ли, в огороде девушка гуляла», — это быль: в огородах девушки гуляют; а сказка про какую-нибудь Бабу-ягу или Царь-девицу — враки.
Александр часто гулял по окрестностям. Однажды он встретил толпу
баб и девок, шедших в лес за грибами, присоединился к ним и проходил целый день. Воротясь домой, он похвалил девушку Машу за проворство и ловкость, и Маша взята была во двор ходить за барином. Ездил он иногда смотреть полевые работы и на опыте узнавал то, о чем часто писал и переводил для журнала. «Как мы часто
врали там…» — думал он, качая головой, и стал вникать в дело глубже и пристальнее.
— Это тебе
наврали, браток, Афинов нету, а есть — Афон, только что не город, а гора, и на ней — монастырь. Боле ничего. Называется: святая гора Афон, такие картинки есть, старик торговал ими. Есть город Белгород, стоит на Дунай-реке, вроде Ярославля алибо Нижнего. Города у них неказисты, а вот деревни — другое дело!
Бабы тоже, ну,
бабы просто до смерти утешны! Из-за одной я чуть не остался там, — как бишь ее звали?
— Хорошая
баба русская, хитрая, всё понимает всегда, добрая очень, лучше
соврёт, а не обидит, когда не хочет. В трудный день так умеет сделать: обнимет, говорит — ничего, пройдёт, ты потерпи, милый. Божия матерь ей близка, всегда её помнит. И молчит, будто ей ничего не надо, а понимает всё. Ночью уговаривает: мы других не праведней, забыть надо обиду, сами обижаем — разве помним?
Домна здоровая, но уже старая
баба, а про всякую скоромь
врать еще большая охотница.
— Не поверишь, — шепчет она, — я ведь до тебя и не знала, какова есть любовь.
Бабы, подруги, бывало, рассказывают, а я — не верю, думаю:
врут со стыда! Ведь, кроме стыда, я и не знала ничего от мужа-то, как на плаху ложилась на постель. Молюсь богу: заснул бы, не трогал бы! Хороший был человек, тихий, умный, а таланта на любовь бог ему не дал…
—
Врёт кто правду знает, — балагурил он, — а я
врать не могу, я правды не знаю. То есть, ежели хочешь, — я тебе скажу: я правды множество видел, и мой куплет таков: правда —
баба, хороша, покамест молода.
— Видно, верно сказано: сама себя
баба бьет, коли нечисто жнет…
Наврал я на себя вам, Аристид Фомич… хотел умнее показаться, чем я есть… Сто рублей я получил только…
— Что ты
врешь, глупая
баба? Встань, встань, говорят тебе… Пошла вон… А ты, Силантий, понял мой приказ? Ну, чтоб все было исполнено, да живо, слышишь ли?
Курицын. Ну уж это ты
врешь! Никогда эта самая наука, которая над
бабами, из моды не выдет, потому без нее нельзя. Брат, слушай, я до чего Ульяну доводил, до какой точки. Бывало, у нас промеж себя, промеж знакомых или сродственников за спором дело станет, чья жена обходительнее. Я всех к себе на дом веду, сяду на лавку, вот так-то ногу выставлю и сейчас говорю жене: «Чего моя нога хочет?» А она понимает, потому обучена этому, ну и, значит, сейчас в ноги мне.
Курицына. Кто ее знает,
врет Прокофьевна или нет. Верить-то ей нельзя, баба-то плут. А дорого б я дала, чтоб мне узнать доподлинно, она теперь у барина или нет. Нешто подождать? А как она тут долго, так муж-то мне такую гонку задаст, что до новых веников не забудешь. Ну, счастлива ты, что мне некогда, а то подстерегла бы я тебя. (Идет. Навстречу ей Афоня.) Афоня, ты куда?
— Ну это ты
врешь! — воскликнула она, оживляясь. — Я в деревне-то хочу не хочу, а должна замуж идти. А замужем
баба — вечная раба: жни да пряди, за скотом ходи да детей роди… Что же остается для нее самой? Одни мужьевы побои да ругань…
— Дурак ты, Степа, и больше ничего. И все это ты
врешь. Если б я захотела, я бы тебя непременно влюбила в себя. Ты что думаешь: одни только, как вы изволите выражаться, интеллигентные качества привлекают вашего брата? Как бы не так! Вот ты учишься, учишься, а потом и втюрился в какую-нибудь дуру, немецкую кухарку или другую простую женщину. Да, мой друг. А кто в деревне засядет: какой бы умный человек ни был, а кончит тем, что свяжется с крестьянской
бабой и сочетается с ней законным браком.
Чай, вы рукописание своего муженька знаете?.. прочтите, полюбуйтесь, а после скажите,
наврала ли я вам, глупая
баба, нанесла ли на святого человека околесицу…
—
Врут твои татаре!.. Полно валяться, как
баба! — отвечал Иван Васильевич, давая знать царевичу, чтобы он встал; потом, обратясь к лекарю, примолвил: — Опять спрашиваю, ручаешься ли, коли ты станешь лечить, царевич будет здоров?