Неточные совпадения
Другой трактир у Зверева был на углу Петровки и Рахмановского переулка, в доме доктора А. С. Левенсона, отца известного впоследствии типографщика и арендатора
афиш и изданий казенных
театров Ал. Ал. Левенсона.
Рядом со мной, у входа в Малый
театр, сидит единственный в Москве бронзовый домовладелец, в том же самом заячьем халатике, в котором он писал «Волки и овцы». На стене у входа я читаю
афишу этой пьесы и переношусь в далекое прошлое.
Из помещения на Старой площади редакция «Русского слова» вскоре, переменив несколько квартир, переехала на Петровку, в дом доктора Левинсона, в нижний этаж, где была когда-то редакция арендуемых у императорских
театров театральных
афиш, содержимая А.А. Левинсоном, сыном домовладельца.
Как-то: поздравительные стихи для разносчиков
афиш и клубных швейцаров, куплеты для
театра Егарева, азбуки и хрестоматии, а также любовные письма (со стихами и без стихов) для лиц, не кончивших курса в средних учебных заведениях.
17-го сентября, в день Любинькиных именин,
афиша самоварновского
театра возвещала экстраординарное представление.
Я переменил числа, и Мосолов подписал все
афиши, а потом со стола взял пачку
афиш, данных для подписи, и показал
афишу Панаевского
театра, перечеркнутую красными чернилами.
А.А. Бренко ставила в Солодовниковском
театре пьесы целиком и в костюмах, называя все-таки на
афише «сцены из пьес».
Театр ломился от публики.
В
театр впервые я попал зимой 1865 года, и о
театре до того времени не имел никакого понятия, разве кроме того, что читал
афиши на стенах и заборах. Дома у нас никогда не говорили о
театре и не посещали его, а мы, гимназисты первого класса, только дрались на кулачки и делали каверзы учителям и сторожу Онисиму.
Перед моим спутником стоял жандарм в пальто с полковничьими погонами, в синей холодной фуражке. Я невольно застыл перед
афишей на стене
театра и сделал вид, что читаю, — уж очень меня поразил вид жандарма: паспорта у меня еще не было, а два побега недавних — на Волге и на Дону — так еще свежи были в памяти.
— Роли уж распределены и розданы. Ты, кроме того, будешь передовым. Твоя обязанность выезжать раньше, снять
театр и приготовить все к спектаклю: напечатать
афиши, познакомиться с газетами.
Его поставили на
афишу: «Певец Петров исполнит „Баркаролу“. Сбор был недурной, виднелся в последний раз кой-кто из „ермоловской“ публики. Гремел при вызовах один бас. Петров имел успех и, спевши, исчез. Мы его так и не видели. Потом приходил полицмейстер и справлялся, кто такой Петров, но ответа не получил: его не знал никто из нас, кроме Казанцева, но он уехал перед бенефисом Вязовского, передав
театр нам, и мы доигрывали сезон довольно успешно сами.
Этот вопрос решила открытка Семилетова из Кирсанова: «
Театр в порядке, освещение налажено, оркестр для антрактов имеется, квартиры для актеров приготовлены,
афиши расклеены».
От него я узнал о происхождении Пушкинского
театра, который Бренко из скромности назвала на
афише: «
Театр близ памятника Пушкина».
Впоследствии содержатель
театра Есипов, узнав студентские проделки, дал позволение студентам получать
афишу в конторе
театра.
Печатных
афиш тогда в городе не было; некоторые почетные лица получали
афиши письменные из конторы
театра, а город узнавал о названии пиесы и об именах действующих лиц и актеров из объявления, прибиваемого четырьмя гвоздиками к колонне или к стене главного театрального подъезда.
Еще утром, на вокзале, ему бросилась в глаза
афиша с очень крупными буквами: шла в первый раз «Гейша». Он вспомнил об этом и поехал в
театр.
Слово «притворными», вместо «придворными», как всегда печаталось в обыкновенных
афишах публичных императорских
театров, конечно, было довольно удачно, изменение одной буквы давало совершенно противуположный и приличный смысл одному и тому же слову. Мне особенно это понравилось потому, что на благородных домашних
театрах, хорошо мне знакомых, почти все действующие лица, конечно, только притворяются, будто они актеры. Этот спектакль в доме Черевина на Васильевском острову шел через несколько дней.
На другой день после репетиции к ней приезжали ее товарищи по искусству, чтобы осведомиться об ее здоровье. В газетах и на
афишах было напечатано, что она заболела. Приезжал директор
театра, режиссер, и каждый засвидетельствовал ей свое почтительное участие. Приезжал и он.
Теркин присел на пыльный диван, держа в руках пучок разноцветных
афиш. Он уже знал, что в
театре идет «Мария Стюарт», с Ермоловой в главной роли, но захотел просмотреть имена других актеров и актрис.
И тотчас же, отложив
афишу, он провел ладонью по волосам и задумчиво поглядел в полуоткрытую дверь на кирпично-красное тяжелое здание
театра.
Тут и до чертиков серьезный магистр дифференциального вычисления, не знающий, что значит
афиша и какая разница между цирком Саломонского и Большим
театром…
Знала Тася от бабушки, что в
афишах печатали, с какого подъезда надо подъезжать к
театру и с каким «лажем» будут приниматься ассигнации.
Тася прошла мимо
афиш, и ей стало полегче. Это уже пахло
театром. Ей захотелось даже посмотреть на то, что стояло в листе за стеклом. Половик посредине широкой деревянной лестницы пестрел у ней в глазах. Никогда еще она с таким внутренним беспокойством не поднималась ни по одной лестнице. Балов она не любила, но и не боялась — нигде. Ей все равно было: идти ли вверх по мраморным ступеням Благородного собрания или по красному сукну генерал-губернаторской лестницы. А тут она не решилась вскинуть голову.
Я согласился. Через десять минут мы сидели в гостинице за чаем и, потребовав
афиши, начали просматривать их, так как вечером я желал побывать в
театре, чтобы развеяться, но на
афишах то и дело мелькали немецкие фамилии.
На углу Гороховой, в витрине, пестрели за проволочной сеткой разноцветные
афиши летних садов и
театров.
«
Театр Берга», гласила
афиша, и я плюнул, но, наконец, уже и плевать перестал;
афиши подряд гласили: «Русское Купеческое Общество для Взаимного Вспоможения… оркестр под управлением Германа Рейнбольда»… «Русское Купеческое Собрание… оркестр Вухерпфеннига» и т. д.
Об этом даже извещала
афиша, гласившая следующее: «Во время представления сей комедии, сочиненной господином Мольером, славным французского
театра комиком, в рассуждении большого спектакля, великого числа людей, как-то: певцов, певиц, музыкантов, танцовщиков и танцовщиц, поваров, портных, подмастерьев и других действующих в интермедии лицедеев, балетов и богатых декораций на
театре, за вход была двойная против обыкновенного цена».