Неточные совпадения
— Простите, атаманы-молодцы! ежели кого обидел, и ежели перед кем согрешил, и ежели кому неправду
сказал… все простите!
— Стойте, атаманы-молодцы! —
сказали они, — как бы нас за этого человека бригадир не взбондировал! [Взбонди́ровать — высечь.] Лучше спросим наперед, каков таков человек?
— На коня, Остап! —
сказал Тарас и спешил, чтобы застать еще козаков, чтобы поглядеть еще на них и чтобы они взглянули перед смертью на своего
атамана.
В это время подъехал кошевой и похвалил Остапа,
сказавши: «Вот и новый
атаман, и ведет войско так, как бы и старый!» Оглянулся старый Бульба поглядеть, какой там новый
атаман, и увидел, что впереди всех уманцев сидел на коне Остап, и шапка заломлена набекрень, и атаманская палица в руке.
— Я угощаю вас, паны-братья, — так
сказал Бульба, — не в честь того, что вы сделали меня своим
атаманом, как ни велика подобная честь, не в честь также прощанья с нашими товарищами: нет, в другое время прилично то и другое; не такая теперь перед нами минута.
Как услышали уманцы, что куренного их
атамана Бородатого нет уже в живых, бросили поле битвы и прибежали прибрать его тело; и тут же стали совещаться, кого выбрать в куренные. Наконец
сказали...
Речь куренного
атамана понравилась козакам. Они приподняли уже совсем было понурившиеся головы, и многие одобрительно кивнули головой, примолвивши: «Добре
сказал Кукубенко!» А Тарас Бульба, стоявший недалеко от кошевого,
сказал...
Но Дубровский уже ее не слышал, боль раны и сильные волнения души лишили его силы. Он упал у колеса, разбойники окружили его. Он успел
сказать им несколько слов, они посадили его верхом, двое из них его поддерживали, третий взял лошадь под уздцы, и все поехали в сторону, оставя карету посреди дороги, людей связанных, лошадей отпряженных, но не разграбя ничего и не пролив ни единой капли крови в отмщение за кровь своего
атамана.
И, по-видимому, «Американец» даже гордился этим и сам Константину Аксакову за клубным обедом
сказал, что эти строки написаны про него… Загорецкий тоже очень им отдает. Пушкин увековечил «Американца» в Зарецком словами: «Картежной шайки
атаман».
Сказав это, он снова велел ввести
атамана, а сам, будто бы случайно, вышел в другую комнату.
— Вот видишь, — начал он, — я не имею права этого
сказать, но ты сама попроси
атамана, чтобы он тебя оговорил; я вас оставлю с ним вдвоем.
Я отправился в канцелярию, и только вышел, встречаю знакомого генерала А.Д. Мартынова, начальника штаба, в те дни замещавшего наказного
атамана, бывшего в отпуску. Я ему
сказал, что иду в канцелярию за справками.
—
Атаман, —
сказал Серебряный, — стало, мы с тобой по одной дороге?
— А он меня с поля увел! —
сказал он, тыкнув пальцем на
атамана.
— Как же, батюшка! — продолжал Михеич, поглядывая сбоку на дымящийся горшок щей, который разбойники поставили на стол, — еще мельник
сказал так:
скажи, дескать,
атаману, чтоб он тебя накормил и напоил хорошенько, примерно, как бы самого меня. А главное, говорит, чтоб выручил князя. Вот что, батюшка, мельник
сказал.
— Прости,
атаман, —
сказал он, — жаль мне тебя, жаль, что идешь на Волгу; не таким бы тебе делом заниматься.
— К тебе, батюшка, к тебе. Ступай, говорит, к
атаману, отдай от меня поклон,
скажи, чтобы во что б ни стало выручил князя. Я-де, говорит, уж вижу, что ему от этого будет корысть богатая, по приметам, дескать, вижу. Пусть, во что б ни стало, выручит князя! Я-де, говорит, этой службы не забуду. А не выручит
атаман князя, всякая, говорит, будет напасть на него; исчахнет, говорит, словно былинка; совсем, говорит, пропадет!
— Нет, ребятушки, —
сказал Перстень, — меня не просите. Коли вы и не пойдете с князем, все ж нам дорога не одна. Довольно я погулял здесь, пора на родину. Да мы же и повздорили немного, а порванную веревку как ни вяжи, все узел будет. Идите с князем, ребятушки, или выберите себе другого
атамана, а лучше послушайтесь моего совета, идите с князем; не верится мне после нашего дела, чтобы царь и его и вас не простил!
—
Атаман, —
сказал он вдруг, — как подумаю об этом, так сердце и защемит. Вот особливо сегодня, как нарядился нищим, то так живо все припоминаю, как будто вчера было. Да не только то время, а не знаю с чего стало мне вдруг памятно и такое, о чем я давно уж не думал. Говорят, оно не к добру, когда ни с того ни с другого станешь вдруг вспоминать, что уж из памяти вышиб!..
— Так тебе
атамана надо? Чего ж ты прежде не говорил?
Сказал бы сразу, так не отведал бы тумака!
— Небось некого в Сибири по дорогам грабить? —
сказал Иоанн, недовольный настойчивостью
атамана. — Ты, я вижу, ни одной статьи не забываешь для своего обихода, только и мы нашим слабым разумом обо всем уже подумали. Одежу поставят вам Строгоновы; я же положил мое царское жалованье начальным и рядовым людям. А чтоб и ты, господин советчик, не остался без одежи, жалую тебе шубу с моего плеча!
— Великий государь! —
сказал он, приблизившись к ступеням престола, — казацкий твой
атаман Ермак Тимофеев, вместе со всеми твоими опальными волжскими казаками, осужденными твоею царскою милостью на смерть, старались заслужить свои вины и бьют тебе челом новым царством. Прибавь, великий государь, к завоеванным тобою царствам Казанскому и Астраханскому еще и это Сибирское, доколе всевышний благоволит стоять миру!
— Да то, что ни ты, ни я, мы не бабы, не красные девицы; много у нас крови на душе; а ты мне вот что
скажи,
атаман: приходилось ли тебе так, что как вспомнишь о каком-нибудь своем деле, так тебя словно клещами за сердце схватит и холодом и жаром обдаст с ног до головы, и потом гложет, гложет, так что хоть бы на свет не родиться?
—
Атаман, —
сказал он, — а
атаман!
— А что ж, коль услышит! Я ему в глаза
скажу, что он не
атаман. Вот Коршун, так настоящий
атаман! Небось был у Перстня как бельмо на глазу, так вот его нарочно и выдал!
— Вишь,
атаман, —
сказал он, — довольно я людей перегубил на своем веку, что и говорить! Смолоду полюбилась красная рубашка! Бывало, купец ли заартачится, баба ли запищит, хвачу ножом в бок — и конец. Даже и теперь, коли б случилось кого отправить — рука не дрогнет! Да что тут! не тебя уверять стать; я чай, и ты довольно народу на тот свет спровадил; не в диковинку тебе, так ли?
— Ребята! —
сказал, подбегая к ним, один молодец, —
атаман опять начал рассказывать про свое житье на Волге. Все бросили и песни петь, и сказки слушать, сидят вокруг
атамана. Пойдем поскорее, а то места не найдем!
Передовые казаки, увидевши их, подумали, что то еще калмыцкие гулебщики роют ямы, и
сказали о том Шаме, своему
атаману, и потом все из обозу поскакали за ними.
— Золото, а не человек, — хвалил мне его Орлов, — только одна беда — пьян напьется и давай лупить ни с того ни с сего, почем зря, всякого, приходится глядеть за ним и, чуть что, связать и в чулан. Проспится и не обидится — про то
атаману знать,
скажет.
— Да, — продолжал спокойно прохожий, — я приписан в Запорожской Сечи к Незамановскому куреню и без хвастовства
скажу, не из последних казаков. Мой родной брат — куренной
атаман, а дядя был кошевым.
Четверо
атаманов казацких: Филат Межаков, Афанасий Коломна, Дружина Романов и Марко Козлов, казалось, более других досадовали на свое бездействие, и когда Кирша подошел к ним, то Афанасий Коломна
сказал ему с негодованием...
— Как не слыхать, —
сказал купец. — Оборони господи! Говорят, этот Чертов Ус злее своего бывшего
атамана.
— Посмотри-ка! —
сказал купец, — как он стоит там: один-одинехонек… в дыму… словно коршун выглядывает из-за тучи и висит над нашими головами. Да не сносить же и тебе своей башки,
атаман разбойничий!
Наконец, прилетел гонец с известием, что три рейтарских полка выступили из Усторожья по дороге к монастырю. Тогда
атаман отпустил свою сотню,
сказав, что догонит ее на дороге. С ним остались только Терешка и Брехун.
— Можно к
атаману свести… и к таможенным тоже… И то гарно, и другое, —
сказал, помолчав, старик.
— Нэ панымаишь, почэму смэшно? Нэт? Сэчас будишь знать! Знаишь, что я сдэлал бы, когда бы нас павэли к этому атаману-таможану? Нэ знаишь? Я бы
сказал про тэбя: он мэня утопить хотэл! И стал бы плакать. Тогда бы мэня стали жалэть и не посадыли бы в турму! Панымаишь?
Шутка Милославского с паном Копычинским, которого он заставляет съесть целого гуся, — всем известная быль, она не в характере Юрия, доброго и кроткого человека; запорожец Кирша гораздо забавнее и естественнее выгоняет лишний народ из избы,
сказав, что один из проезжих — разбойничий
атаман, по прозванию чертов ус.
— Эту самую, —
сказал Артемий. — Когда
атаман воротился на Русскую землю, привез он ту пушку с жеребьями да с ядрами в наши леса и зарыл ее в большой зимнице меж Коня и Жеребенка. Записи такие есть.
— Не верите мне, так у Корнея Евстигнеича спросите, —
сказал на то Хлябин. — Не я один про Мокея Данилыча ему рассказывал, и тот казак, с коим мы из полону вышли, то же ему говорил. Да, опричь казака, есть и другие выходцы в Астрахани, и они то же самое
скажут. А когда вышли мы на Русь, заявляли о себе станичному
атаману. Билеты нам выдал. Извольте посмотреть, — прибавил Хлябин, вынимая бумагу из-за пазухи.
— Ваша правда, — отвечал
атаман разбойников, — я заслужил свою участь, но как тяжел мой жребий тем, что я должен пожать плод всех моих дурных дел в будущих существованиях. Научите меня, святой отец, что я могу сделать, чтобы облегчить мою жизнь от грехов, которые давят меня, как скала, наваленная мне на грудь. И Пантака
сказал...
И Панду пошел с вооруженными людьми к подземелью и взял из него все сокровища, которые
атаман спрятал в нем. И они с почестью похоронили
атамана и его убитых товарищей, и Пантака над могилой, рассуждая о словах Будды,
сказал следующее...
— Дайте же мне ухватиться за паутину, —
сказал умирающий
атаман разбойников Магадута, когда монах кончил свой рассказ, — и я выберусь из пучины ада.
— Надо доложить
атаману, —
сказал казак, заметивший живого человека на этом стане смерти, и пошел к костру, у которого сидел Ермак Тимофеевич с его более старыми по времени нахождения в шайке товарищами. Старшинство у них чтилось свято.
Стрельцы мои называли меня своим
атаманом: это имя льстило мне некоторое время, но, узнав, что есть имя выше этого, я хотел быть тем, чем выше не бывают на земле. Наслышась о золотых главах московских церквей, о белокаменных палатах престольного города, я требовал, чтобы меня свезли туда, а когда мне в этом отказали,
сказал: „Дайте мне вырасти; я заполоню Москву и сяду в ней набольшим; тогда велю казнить всех вас!..” Так-то своевольная душа моя с ранних лет просилась на беды!
Император много расспрашивал их
атамана, который ему, между прочим,
сказал, что они делают обыкновенно по шестьдесят верст в день во время похода. Ни одна кавалерия в Европе не может в этом отношении с ними сравниться.
—
Сказал тоже, Волга, — со вздохом отвечал
атаман. — Волга-то втрое шире, коли не более, да и у волны ее звук мягкий, не так дико шумит-то матушка, как эта дикая река…
— Зачем думать о гибели? Может, все и уладится, — поглядев на Ермака,
сказал Строганов. Он и сам не верил в благополучный исход челобитья, да и даже при благополучном исходе ему не улыбалась свадьба племянницы с
атаманом разбойников.
— Запропастился он куда-то из поселка… Не нашел его Яшка. Весь поселок избегал, есаула встретил, Ивана Ивановича, так тот
сказал ему, что ушел-де
атаман неведомо куда… Так и не мог Яшка повидаться с ним. В том и незадача…
— Нет! этот разбойничий
атаман, которым напуганы здешние женщины и дети, покуда гуляет еще по белу свету. Мой пленник был не такой чиновный. Как бы вы думали, сестрица, что у него было под седлом? Конское мясо,
скажете вы? — Нет! Вспомнить только об этом, так волосы становятся дыбом. — Младенец нескольких месяцев, белый, нежный, как из воску вылитый!