Неточные совпадения
Как раз против города, в двух-трех верстах от берега, стоит пароход «Байкал», на котором я пойду в Татарский пролив, но
говорят, что он отойдет дня через четыре или пять,
не раньше, хотя на его мачте уже развевается отходный флаг.
Иду в собрание, долго обедаю там и слушаю, как за соседним столом
говорят о золоте, о понтах, о фокуснике, приезжавшем в Николаевск, о каком-то японце, дергающем зубы
не щипцами, а просто пальцами.
„Командир и офицеры съезжают последними, —
говорила она, — и я съеду с барка тогда, когда ни одной женщины и ребенка
не останется на судне“.
Он слегка подернут синеватою мглой: это дым от далеких лесных пожаров, который здесь, как
говорят, бывает иногда так густ, что становится опасен для моряков
не меньше, чем туман.
В длинные зимние ночи он пишет либеральные повести, но при случае любит дать понять, что он коллежский регистратор и занимает должность Х класса; когда одна баба, придя к нему по делу, назвала его господином Д., то он обиделся и сердито крикнул ей: «Я тебе
не господин Д., а ваше благородие!» По пути к берегу я расспрашивал его насчет сахалинской жизни, как и что, а он зловеще вздыхал и
говорил: «А вот вы увидите!» Солнце стояло уже высоко.
Он кроток и добродушно рассудителен, но когда
говорят о политике, то выходит из себя и с неподдельным пафосом начинает
говорить о могуществе России и с презрением о немцах и англичанах, которых отродясь
не видел.
Говорили каждый за себя или один за всё селение, и так как ораторское искусство процветает на Сахалине, то дело
не обошлось и без речей; в Дербинском поселенец Маслов в своей речи несколько раз назвал начальство «всемилостивейшим правительством».
Мужчины
не так туги, как бабы, но и они дают ответ
не сразу, а подумав и
поговорив.
Каждую женскую карточку я перечеркивал вдоль красным карандашом и нахожу, что это удобнее, чем иметь особую рубрику для отметки пола. Я записывал только наличных членов семьи; если мне
говорили, что старший сын уехал во Владивосток на заработки, а второй служит в селении Рыковском в работниках, то я первого
не записывал вовсе, а второго заносил на карточку в месте его жительства.
Если есть собаки, то вялые,
не злые, которые, как я
говорил уже, лают на одних только гиляков, вероятно, потому, что те носят обувь из собачьей шкуры.
Говорит, что уже всякие способы перепробовал, но никакого толку
не выходит; остается одно: махнуть на всё рукой.
Одни
говорили, что, вероятно, высшее начальство хочет распределить пособие между ссыльными, другие — что, должно быть, уж решили наконец переселять всех на материк, — а здесь упорно и крепко держится убеждение, что рано или поздно каторга с поселениями будет переведена на материк, — третьи, прикидываясь скептиками,
говорили, что они
не ждут уже ничего хорошего, так как от них сам бог отказался, и это для того, чтобы вызвать с моей стороны возражение.
Говорят, удерживают их в Слободке успехи в сельском хозяйстве, но ведь это относится
не ко всем.
Один чиновник, который живет на Сахалине уже 10 лет,
говорил мне, что когда он в первый раз приехал в Александровский пост, то едва
не утонул в болоте.
Но,
говоря о семейных каторжных, нельзя мириться с другим беспорядком — с нерасчетливостью администрации, с какою она разрешает десяткам семейств селиться там, где нет ни усадебной, ни пахотной земли, ни сенокосов, в то время как в селениях других округов, поставленных в этом отношении в более благоприятные условия, хозяйничают только бобыли, и хозяйства
не задаются вовсе благодаря недостатку женщин.
Зимою же,
говорят, они отмораживают себе руки и ноги и часто даже замерзают,
не дотащив бревна до поста.
Кононович
говорил мне, что затевать здесь новые постройки и строиться очень трудно — людей нет; если достаточно плотников, то некому таскать бревна; если людей ушлют за бревнами, то
не хватает плотников.
На вопрос он сразу
не отвечает, а сначала искоса посмотрит и спросит: «Чаво?» или «Кого ты?» Величает вашим высокоблагородием, но
говорит ты.
А он
говорит: «Нет,
не буду, выпью, да и пойду домой».
А Андрей еще живой был и
говорит: «Ты, Сергуха, ударил меня стягом, а больше я ничего
не помню».
Я на суде
говорил то, что тебе вот сказываю, как есть, а суд
не верит: «Тут все так
говорят и глазы крестят, а всё неправда».
Сперва мы
не понимали, а потом
говорят: «Поехали, поехали!» Ехали, ехали, а потом начало качать.
Барин и
говорит: «Ну, ребята, выпущу вас, только чтоб
не бунтовать, а нет — всех перестреляю».
«И
не вернется, —
говорит хозяйка с каким-то злорадством.
Когда я пил у него чай, то он и его жена
говорили мне, что жить на Сахалине можно и земля хорошо родит, но что всё горе в том, что нынче народ обленился, избаловался и
не старается.
Она, глядя на них, смеется и плачет, и извиняется передо мной за плач и писк;
говорит, что это с голоду, что она ждет
не дождется, когда вернется муж, который ушел в город продавать голубику, чтобы купить хлеба.
Конечно, о кубическом содержании воздуха или вентиляциях
говорить не приходится.
Мы
поговорили и пошли дальше,
не подав ему медицинской помощи.
Этот недостаток женщин и семей в селениях Тымовского округа, часто поразительный,
не соответствующий общему числу женщин и семей на Сахалине, объясняется
не какими-либо местными или экономическими условиями, а тем, что все вновь прибывающие партии сортируются в Александровске и местные чиновники, по пословице «своя рубашка ближе к телу», задерживают большинство женщин для своего округа, и притом «лучшеньких себе, а что похуже, то нам», как
говорили тымовские чиновники.
Ловить рыбу летом ходят за 20–25 верст к реке Тыми, а охота на пушного зверя имеет характер забавы и так мало дает в экономии поселенца, что о ней даже
говорить не стоит.
Обстановка жизни
говорит только о бедности и ни о чем другом. Крыши на избах покрыты корьем и соломой, дворов и надворных построек нет вовсе; 49 домов еще
не окончены и, по-видимому, брошены своими хозяевами. 17 владельцев ушли на заработки.
На Сахалине я застал разговор о новом проектированном округе;
говорили о нем, как о земле Ханаанской, потому что на плане через весь этот округ вдоль реки Пороная лежала дорога на юг; и предполагалось, что в новый округ будут переведены каторжники, живущие теперь в Дуэ и в Воеводской тюрьме, что после переселения останется одно только воспоминание об этих ужасных местах, что угольные копи отойдут от общества «Сахалин», которое давно уже нарушило контракт, и добыча угля будет производиться уже
не каторжными, а поселенцами на артельных началах.
Один из гиляков показывал Бошняку зеркало, подаренное будто бы Кемцем его отцу; гиляк
не хотел продать ни за что этого зеркала,
говоря, что хранит его, как драгоценный памятник друга своего отца.
— Ах, зачем ты можешь так
говорить? — услышал я. — Зачем ты так нехорошо
говорил? Ах, нехорошо так!
Не надо так!
— Бутаков, окружной начальник, большой человек, получает двести, а ты никакой начальник, мало-мало пиши — тебе триста! Нехорошо
говорил!
Не надо так!
У гиляков, как
говорят и пишут,
не уважается также и семейное старшинство.
Началось оно с того, что у некоторых чиновников, получающих даже очень маленькое жалованье, стали появляться дорогие лисьи и собольи шубы, а в гиляцких юртах появилась русская водочная посуда; [Начальник Дуйского поста, майор Николаев,
говорил одному корреспонденту в 1866 г.: — Летом я с ними дела
не имею, а зимой зачастую скупаю у них меха, и скупаю довольно выгодно; часто за бутылку водки или ковригу хлеба от них можно достать пару отличных соболей.
В 1876 г. за пуд белой муки они платили 4 р., за бутылку водки 3 р. и «свежего мяса никто почти никогда
не видит» («Русский мир», 1877 г., № 7), а о людях попроще и
говорить нечего.
Вообще же в Корсаковском посту, если
говорить о всех его четырех улицах, старых построек больше, чем новых, и
не редкость дома, построенные 20–30 лет назад.
Женщины, даже свободного состояния, промышляют проституцией;
не составляет исключения даже одна привилегированная, про которую
говорят, что она кончила в институте.
Затем следует Вторая Падь, в которой шесть дворов. Тут у одного зажиточного старика крестьянина из ссыльных живет в сожительницах старуха, девушка Ульяна. Когда-то, очень давно, она убила своего ребенка и зарыла его в землю, на суде же
говорила, что ребенка она
не убила, а закопала его живым, — этак, думала, скорей оправдают; суд приговорил ее на 20 лет. Рассказывая мне об этом, Ульяна горько плакала, потом вытерла глаза и спросила: «Капустки кисленькой
не купите ли?»
В пользу южных селений
говорит также и то обстоятельство, что здешние крестьяне
не торопятся уезжать на материк: так, в только что описанной Соловьевке из 26 хозяев 16 имеют крестьянское звание.
Г-н Я. интересуется естественными науками и особенно ботаникой, растения называет
не иначе, как по-латыни, и когда у него подают за обедом, например, фасоль, то он
говорит: «Это — faseolus».
О прошлом
говорит он спокойно,
не без иронии, и очень гордится тем, что его когда-то на суде защищал г. Плевако.
[Этот опыт касается одного только Сахалина, между тем Д. Г. Тальберг, в своем очерке «Ссылка на Сахалин» («Вестник Европы», 1879 г., V), придает ему общее значение и,
говоря по поводу его вообще о нашей неспособности к колонизации, приходит даже к такому выводу: «
Не пора ли нам отказаться от всяких колонизационных попыток на Востоке?» В своем примечании к статье проф.
[Римскому-Корсакову айно
говорили: «Сизам спит, а айно работает для него: рубит лес, ловит рыбу; айно
не хочет работать — сизам его колотит».]
Кормиться, подобно гилякам, одною рыбой и мясом они уже
не могли, — нужен был рис, и вот, несмотря на свое нерасположение к японцам, побуждаемые голодом, начали они, как
говорят, выселяться на Матсмай.
Взрослых уроженцев Сахалина, для которых остров был бы родиной, еще нет, старожилов очень мало, большинство составляют новички; население меняется каждый год; одни прибывают, другие выбывают; и во многих селениях, как я
говорил уже, жители производят впечатление
не сельского общества, а случайного сброда.
Они веруют
не одинаково и
говорят на разных языках.
Бывший дворянин, убийца, рассказывая мне о том, как приятели провожали его из России,
говорил: «У меня проснулось сознание, я хотел только одного — стушеваться, провалиться, но знакомые
не понимали этого и наперерыв старались утешать меня и оказывать мне всякое внимание».