Неточные совпадения
— Отцу Авраамию, что до меня в Синькове священником был. Его лишили места
за… слабость, а ведь он в Синькове и теперь живет! Куда ему деваться? Кто его кормить станет? Хоть он и стар, но ведь ему и угол, и хлеба, и одежду надо! Не могу я допустить, чтоб он, при
своем сане, пошел милостыню просить! Мне ведь
грех будет, ежели что! Мне
грех! Он… всем задолжал, а ведь мне
грех, что я
за него не
плачу.
Неточные совпадения
— А что ты сам
за себя отвечаешь — это хорошо. Там господь знает, что выйдет из тебя, а пока… ничего! Дело не малое, ежели человек
за свои поступки сам
платить хочет,
своей шкурой… Другой бы, на твоем месте, сослался на товарищей, а ты говоришь — я сам… Так и надо, Фома!.. Ты в
грехе, ты и в ответе… Что, — Чумаков-то… не того… не ударил тебя? — с расстановкой спросил Игнат сына.
Точно Офелия, эта Шекспирова «божественная нимфа» со
своею просьбою не
плакать, а молиться о нем, Ульяна Петровна совсем забыла о мире. Она молилась о муже сама, заставляла молиться
за него и других, ездила исповедовать
грехи своей чистой души к схимникам Китаевской и Голосеевской пустыни, молилась у кельи известного провидца Парфения, от которой вдалеке был виден весь город, унывший под тяжелою тучею налетевшей на него невзгоды.
—
Грех плакать, Афанасий Иванович! Не грешите и Бога не гневите
своею печалью. Я не жалею о том, что умираю. Об одном только жалею я (тяжелый вздох прервал на минуту речь ее): я жалею о том, что не знаю, на кого оставить вас, кто присмотрит
за вами, когда я умру. Вы как дитя маленькое: нужно, чтобы любил вас тот, кто будет ухаживать
за вами.
—
За свои грехи — я ответчица! — говорит она, наклонясь ко мне, и вся улыбается. — Да не кажется мне велик грех-то мой… Может, это и нехорошо говорю я, а — правду! В церковь я люблю ходить; она у нас недавно построена, светлая такая, очень милая! Певчие замечательно поют. Иногда так тронут сердце, что даже
заплачешь. В церкви отдыхаешь душой от всякой суеты…
Афоня. Батюшки! Сил моих нет! Как тут жить на свете?
За грехи это над нами! Ушла от мужа к чужому. Без куска хлеба в углу сидела, мы ее призрели, нарядили на
свои трудовые деньги! Брат у себя урывает, от семьи урывает, а ей на тряпки дает, а она теперь с чужим человеком ругается над нами
за нашу хлеб-соль. Тошно мне! Смерть моя! Не слезами я
плачу, а кровью. Отогрели мы змею на
своей груди. (Прислоняется к забору.) Буду ждать, буду ждать. Я ей все скажу, все, что на сердце накипело.