Неточные совпадения
— Будем, Александр Давидыч, продолжать наш разговор, — сказал он. — Я не буду скрывать и скажу тебе откровенно, как
другу: дела мои
с Надеждой Федоровной плохи… очень плохи! Извини, что я посвящаю тебя в свои тайны, но мне необходимо высказаться.
— Ты — старый ребенок, теоретик, а я — молодой старик и практик, и мы никогда не поймем
друг друга. Прекратим лучше этот разговор. Мустафа! — крикнул Лаевский человеку. — Сколько
с нас следует?
— Что ты говоришь? — ужаснулся Самойленко. —
С перцем,
с перцем! — закричал он отчаянным голосом, заметив, что дьякон ест фаршированные кабачки без перца. — Ты, величайшего ума человек, что ты говоришь?! Нашего
друга, гордого, интеллигентного человека, отдавать в общественные работы!!
Высокие гористые берега мало-помалу сходились, долина суживалась и представлялась впереди ущельем; каменистая гора, около которой ехали, была сколочена природою из громадных камней, давивших
друг друга с такой страшной силой, что при взгляде на них Самойленко всякий раз невольно кряхтел.
Отъехав шагов пятьсот от духана, экипажи остановились. Самойленко выбрал небольшой лужок, на котором были разбросаны камни, удобные для сидения, и лежало дерево, поваленное бурей,
с вывороченным мохнатым корнем и
с высохшими желтыми иглами. Тут через речку был перекинут жидкий бревенчатый мост, и на
другом берегу, как раз напротив, на четырех невысоких сваях стоял сарайчик, сушильня для кукурузы, напоминавшая сказочную избушку на курьих ножках; от ее двери вниз спускалась лесенка.
Красные пятна от костра вместе
с тенями ходили по земле около темных человеческих фигур, дрожали на горе, на деревьях, на мосту, на сушильне; на
другой стороне обрывистый, изрытый бережок весь был освещен, мигал и отражался в речке, и быстро бегущая бурливая вода рвала на части его отражение.
— Помирился бы ты и
с фон Кореном. Оба вы прекраснейшие, умнейшие люди, а глядите
друг на дружку, как волки.
— Я рад, что ясно вижу свои недостатки и сознаю их. Это поможет мне воскреснуть и стать
другим человеком. Голубчик мой, если б ты знал, как страстно,
с какою тоской я жажду своего обновления. И, клянусь тебе, я буду человеком! Буду! Не знаю, вино ли во мне заговорило, или оно так и есть на самом деле, но мне кажется, что я давно уже не переживал таких светлых, чистых минут, как сейчас у тебя.
Когда на
другой день утром Самойленко, одетый, по случаю табельного дня, в полную парадную форму
с эполетами и орденами, пощупав у Надежды Федоровны пульс и поглядев ей на язык, выходил из спальни, Лаевский, стоявший у порога, спросил его
с тревогой...
Идет дальше и видит в траве гнездышко
с яйцами; жрать ему уже не хочется, сыт, но все-таки раскусывает яйцо, а
другие вышвыривает из гнезда лапкой.
Надежда Федоровна вообразила, как, прощаясь
с Лаевским, она крепко обнимет его, поцелует ему руку и поклянется, что будет любить его всю, всю жизнь, а потом, живя в глуши, среди чужих людей, она будет каждый день думать о том, что где-то у нее есть
друг, любимый человек, чистый, благородный и возвышенный, который хранит о ней чистое воспоминание.
На
другой записке тем же самым изломанным почерком
с длинными хвостами и закорючками было написано: «А кто-то в субботу не уедет».
Истина не нужна была ему, и он не искал ее, его совесть, околдованная пороком и ложью, спала или молчала; он, как чужой или нанятый
с другой планеты, но участвовал в общей жизни людей, был равнодушен к их страданиям, идеям, религиям, знаниям, исканиям, борьбе, он не сказал людям ни одного доброго слова, не написал ни одной полезной, непошлой строчки, не сделал людям ни на один грош, а только ел их хлеб, пил их вино, увозил их жен, жил их мыслями и, чтобы оправдать свою презренную, паразитную жизнь перед ними и самим собой, всегда старался придавать себе такой вид, как будто он выше и лучше их.
Если бы они
с детства знали такую нужду, как дьякон, если бы они воспитывались в среде невежественных, черствых сердцем, алчных до наживы, попрекающих куском хлеба, грубых и неотесанных в обращении, плюющих на пол и отрыгивающих за обедом и во время молитвы, если бы они
с детства не были избалованы хорошей обстановкой жизни и избранным кругом людей, то как бы они ухватились
друг за
друга, как бы охотно прощали взаимно недостатки и ценили бы то, что есть в каждом из них.
За ним шли его секунданты, два очень молодых офицера одинакового роста, Бойко и Говоровскнй, в белых кителях, и тощий, нелюдимый доктор Устимович, который в одной руке нес узел
с чем-то, а
другую заложил назад; по обыкновению, вдоль спины у него была вытянута трость. Положив узел на землю и ни
с кем не здороваясь, он отправил и
другую руку за спину и зашагал по поляне.
— Шешковский вытер
с лица пот и продолжал: — Покончите же, господа, ваше недоразумение, подайте
друг другу руки и поедем домой пить мировую.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться
с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь,
с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем
другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович,
с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович
с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того и у
другого.
Одно плохо: иной раз славно наешься, а в
другой чуть не лопнешь
с голоду, как теперь, например.
Осип. Генерал, да только
с другой стороны.