Неточные совпадения
Что касается до наказания посредством стечения обстоятельств, то мы уже давно подсмеиваемся над старинными
романами, в которых «всегда под конец торжествовала добродетель
и наказывался порок».
Правда, мы могли бы не забывать при этом, что
и в наше время пишутся подобные
романы (в пример укажем на большую часть диккенсовых).
Произведения поэзии живее, нежели произведения живописи, архитектуры
и ваяния; но
и они пресыщают нас довольно скоро: конечно, не найдется человека, который был бы в состоянии перечитать
роман пять раз сряду; между тем жизнь, живые лица
и действительные события увлекательны своим разнообразием.
Романы Вальтер Скотта слишком растянуты,
романы Диккенса почти постоянно приторно-сантиментальны
и очень часто растянуты;
романы Теккерея иногда (или, лучше сказать, очень часто) надоедают своею постоянною претензиею на иронически злое простодушие.
Все, или почти все, молодые люди влюбляются — вот общая черта, в остальных они не сходны, —
и во всех произведениях поэзии мы услаждаемся девицами
и юношами, которые
и мечтают
и толкуют всегда только о любви
и во все продолжение
романа только
и делают, что страдают или блаженствуют от любви; все пожилые люди любят порезонерствовать, в остальном они не похожи друг на друга; все бабушки любят внучат
и т. д., —
и вот все повести
и романы населяются стариками, которые только
и дело делают, что резонерствуют, бабушками, которые только
и дела делают, что ласкают внучат,
и т. д.
В доказательство напомним о бесчисленном количестве произведений, в которых главное действующее лицо — более или менее верный портрет самого автора (например, Фауст, Дон-Карлос
и маркиз Поза, герои Байрона, герои
и героини Жоржа Санда, Ленский, Онегин, Печорин); напомним еще об очень частых обвинениях против романистов, что они «в своих
романах выставляют портреты своих знакомых»; эти обвинения обыкновенно отвергаются с насмешкою
и негодованием; «о они большею частью бывают только утрированы
и несправедливо выражаемы, а не по сущности своей несправедливы.
С одной стороны, приличия, с другой — обыкновенное стремление человека к самостоятельности, к «творчеству, а не списыванию копий» заставляют поэта видоизменять характеры, им списываемые с людей, которые встречались ему в жизни, представлять их до некоторой степени неточными; кроме того, списанному с действительного человека лицу обыкновенно приходится в
романе действовать совершенно не в той обстановке, какой оно было окружено на самом деле,
и от этого внешнее сходство теряется.
Гораздо больше бывает «самостоятельно изобретенного» или «придуманного» — решаемся заменить этими терминами обыкновенный, слишком гордый термин: «созданного» — в событиях, изображаемых поэтом, в интриге, завязке
и развязке ее
и т. д., хотя очень легко доказать, что сюжетами
романов, повестей
и т. д. обыкновенно служат поэту действительно совершившиеся события или анекдоты, разного рода рассказы
и пр. (укажем в пример на все прозаические повести Пушкина: «Капитанская дочка» — анекдот; «Дубровский»: — анекдот; «Пиковая дама» — анекдот, «Выстрел» — анекдот
и т. д.).
3) Есть ли между этими законченными поэтическими событиями такие, которые могли бы без всякого изменения быть переданы под заглавием: «драма», «трагедия», «
роман»
и т. п.?
Кто принимается читать
роман не за тем, чтобы вникать в характеры изображенных там людей
и следить за развитием сюжета?
Трагическая сцена совершается передо мною в действительности — тогда мне не до того, чтобы вспоминать о себе; но я читаю в
романе эпизод о погибели человека —
и в моей памяти ясно или смутно воскресают все опасности, в которых я был сам, все случаи погибели близких ко мне людей.
«Но
романы Вальтера Скотта устарели»; точно так же кстати
и некстати наполнены любовью
романы Диккенса
и романы Жоржа Санда из сельского быта, в которых опять дело идет вовсе не о любви.
Монологи
и разговоры в современных
романах немногим ниже монологов классической трагедии: «в художественном произведении все должно быть облечено красотою» —
и нам даются такие глубоко обдуманные планы действования, каких почти никогда не составляют люди в настоящей жизни; а если выводимое лицо сделает как-нибудь инстинктивный, необдуманный шаг, автор считает необходимым оправдывать его из сущности характера этого лица, а критики остаются недовольны тем, что «действие не мотивировано» — как будто бы оно мотивируется всегда индивидуальным характером, а не обстоятельствами
и общими качествами человеческого сердца.
Романы Купера более, нежели этнографические рассказы
и рассуждения о важности изучения быта дикарей, познакомили общество с их жизнью.
Анна Андреевна, жена его, провинциальная кокетка, еще не совсем пожилых лет, воспитанная вполовину на
романах и альбомах, вполовину на хлопотах в своей кладовой и девичьей. Очень любопытна и при случае выказывает тщеславие. Берет иногда власть над мужем потому только, что тот не находится, что отвечать ей; но власть эта распространяется только на мелочи и состоит в выговорах и насмешках. Она четыре раза переодевается в разные платья в продолжение пьесы.
Неточные совпадения
«Льны тоже нонче знатные… // Ай! бедненький! застрял!» // Тут жаворонка малого, // Застрявшего во льну, //
Роман распутал бережно. // Поцаловал: «Лети!» //
И птичка ввысь помчалася, // За нею умиленные // Следили мужики…
Роман сказал: помещику, // Демьян сказал: чиновнику, // Лука сказал: попу. // Купчине толстопузому! — // Сказали братья Губины, // Иван
и Митродор. // Старик Пахом потужился //
И молвил, в землю глядючи: // Вельможному боярину, // Министру государеву. // А Пров сказал: царю…
Роман сказал: помещику, // Демьян сказал: чиновнику, // Лука сказал: попу, // Купчине толстопузому, — // Сказали братья Губины, // Иван
и Митродор.
И скатерть развернулася, // Откудова ни взялися // Две дюжие руки: // Ведро вина поставили, // Горой наклали хлебушка //
И спрятались опять. // Крестьяне подкрепилися. //
Роман за караульного // Остался у ведра, // А прочие вмешалися // В толпу — искать счастливого: // Им крепко захотелося // Скорей попасть домой…
Косушки по три выпили, // Поели —
и заспорили // Опять: кому жить весело, // Вольготно на Руси? //
Роман кричит: помещику, // Демьян кричит: чиновнику, // Лука кричит: попу; // Купчине толстопузому, — // Кричат братаны Губины, // Иван
и Митродор; // Пахом кричит: светлейшему // Вельможному боярину, // Министру государеву, // А Пров кричит: царю!