Неточные совпадения
Самое общее из того, что мило
человеку, и самое милое ему на свете — жизнь; ближайшим образом такая жизнь, какую хотелось бы ему вести, какую любит он; потом и всякая жизнь, потому что все-таки лучше жить, чем не жить: все живое уже по самой
природе своей ужасается погибели, небытия и любит жизнь. И кажется, что определение...
Проводить в подробности по различным царствам
природы мысль, что прекрасное есть жизнь, и ближайшим образом, жизнь напоминающая о
человеке и о человеческой жизни, я считаю излишним потому, что [и Гегель, и Фишер постоянно говорят о том], что красоту в
природе составляет то, что напоминает
человека (или, выражаясь [гегелевским термином], предвозвещает личность), что прекрасное в
природе имеет значение прекрасного только как намек на
человека [великая мысль, глубокая!
Но нельзя не прибавить, что вообще на
природу смотрит
человек глазами владельца, и на земле прекрасным кажется ему также то, с чем связано счастие, довольство человеческой жизни. Солнце и дневной свет очаровательно прекрасны, между прочим, потому, что в них источник всей жизни в
природе, и потому, что дневной свет благотворно действует прямо на жизненные отправления
человека, возвышая в нем органическую деятельность, а через это благотворно действует даже на расположение нашего духа.
Определяя прекрасное как полное проявление идеи в отдельном существе, мы необходимо придем к выводу: «прекрасное в действительности только призрак, влагаемый в нее нашею фантазиею»; из этого будет следовать, что «собственно говоря, прекрасное создается нашею фантазиею, а в действительности (или, [по Гегелю]: в
природе) истинно прекрасного нет»; из того, что в
природе нет истинно прекрасного, будет следовать, что «искусство имеет своим источником стремление
человека восполнить недостатки прекрасного в объективной действительности» и что «прекрасное, создаваемое искусством, выше прекрасного в объективной действительности», — все эти мысли составляют сущность [гегелевской эстетики и являются в ней] не случайно, а по строгому логическому развитию основного понятия о прекрасном.
«Но во время грозы
человек чувствует собственную ничтожность пред силами
природы, силы
природы кажутся ему безмерно превышающими его силы».
В
природе мы не видели ничего, прямо говорящего о безграничности; против заключения, выводимого отсюда, можно заметить, что «истинно возвышенное не в
природе, а в самом
человеке»; согласимся, хотя и в
природе много истинно возвышенного.
Обыкновенно говорят: «возвышенное состоит в превозможении идеи над формою, и это превозможение на низших степенях возвышенного узнается сравнением предмета по величине с окружающими предметами»; нам кажется, что должно говорить: «превосходство великого (или возвышенного) над мелким и дюжинным состоит в гораздо большей величине (возвышенное в пространстве или во времени) или в гораздо большей силе (возвышенное сил
природы и возвышенное в
человеке)».
Наука дает
человеку понятие о том, что жизнь
природы, жизнь растений и животных совершенно отлична от человеческой жизни.
Она говорит: «свободное действие
человека возмущает естественный ход
природы;
природа и ее законы восстают против оскорбителя своих прав; следствием этого бывают страдание и погибель действующего лица, если действие было так могущественно, что вызванное им противодействие было серьезно: потому все великое подлежит трагической участи».
Природа бесстрастна к
человеку; она не враг и не друг ему: она — то удобное, то неудобное поприще для его деятельности.
В том нет сомнения, что всякое важное дело
человека требует сильной борьбы с
природою или с другими
людьми; но почему это так?
Три различные формы, в которых существует прекрасное, следующие: прекрасное в действительности (или в
природе) [как выражается гегелевская школа], прекрасное в фантазии и прекрасное в искусстве (в [действительном бытии], придаваемом ему творческою фантазиею
человека).
«Последнее создание все выше и выше стремящейся
природы — прекрасный
человек.
А силы
человека гораздо слабее сил
природы, работа его чрезвычайно груба, неловка, неуклюжа в сравнении с работою
природы.
Одним словом, если красота в действительности развивается в борьбе с другими стремлениями
природы, то и в искусстве красота развивается также в борьбе с другими стремлениями и потребностями
человека, ее создающего; если в действительности эта борьба портит или губит красоту, то едва ли менее шансов, что она испортит или погубит ее в произведении искусства; если в действительности прекрасное развивается под влияниями, ему чуждыми, не допускающими его быть только прекрасным, то и создание художника или поэта развивается множеством различных стремлений, результат которых должен быть таков же.
Если совершенства нет в
природе и в живом
человеке, то еще меньше можно найти его в искусстве и в делах
человека; «в следствии не может быть того, чего нет в причине», в
человеке.
Эти вопросы еще не решаются нашею общею критикою, и мы должны проследить частные случаи, чтобы видеть, каково отношение прекрасного в определенных искусствах к прекрасному в действительности, производимому
природою независимо от стремления
человека к прекрасному.
Вопрос решается тем, что во всех указанных нами случаях дело идет о произведениях практической деятельности
человека, которая, уклонившись в них от своего истинного назначения — производить нужное или полезное, тем не менее сохраняет свой существенный характер — производить нечто такое, чего не производит
природа.
Что касается до очертаний отдельной человеческой фигуры, надобно сказать, что живопись уступает в этом отношении не только
природе, но и скульптуре: она не может очерчивать так полно и определенно; зато, распоряжаясь красками, она изображает
человека гораздо ближе к живой
природе и может придавать его лицу гораздо более выразительности, нежели скульптура.
Не так говорят очень многие
люди, посвятившие свою жизнь изучению искусства и опустившие из виду
природу.
Но простое, естественное чувство каждого
человека, не вовлеченного в пристрастие художническою или дилетантскою односторонностью, будет согласно с нами, когда мы скажем, что в
природе очень много таких местоположений, таких зрелищ, которыми можно только восхищаться и в которых нечего осудить.
Человек с неиспорченных эстетическим чувством наслаждается
природою вполне, не находит недостатков в ее красоте.
Остается взглянуть на отношение к
природе третьего рода картин — картин, на которых изображается группа
людей среди пейзажа.
Естественное пение как излияние чувства, будучи произведением
природы, а не искусства, заботящегося о красоте, имеет, однако, высокую красоту; потому является в
человеке желание петь нарочно, подражать естественному пению.
Точно так искусный и впечатлительный певец может войти в свою роль, проникнуться тем чувством, которое должна выражать его песня, и в таком случае он пропоет ее на театре, перед публикою, лучше другого
человека, поющего не на театре, — от избытка чувства, а не на показ публике; но в таком случае певец перестает быть актером, и его пение становится песнью самой
природы, а не произведением искусства.
Другой пример:
человек наклонен к сантиментальности;
природа и жизнь не разделяют этого направления; но произведения искусства почти всегда более или менее удовлетворяют ему.
То и другое требование — следствие ограниченности
человека;
природа и действительная жизнь выше этой ограниченности; произведения искусства, подчиняясь ей, становясь этим ниже действительности и даже очень часто подвергаясь опасности впадать в пошлость или в слабость, приближаются к обыкновенным потребностям
человека и через это выигрывают в его глазах.
— Заключение, не совсем точно выраженное; дело в том, что искусственно развитой
человек имеет много искусственных, исказившихся до лживости, до фантастичности требований, которых нельзя вполне удовлетворить, потому что они в сущности не требования
природы, а мечты испорченного воображения, которым почти невозможно и угождать, не подвергаясь насмешке и презрению от самого того
человека, которому стараемся угодить, потому что он сам инстинктивно чувствует, что его требование не стоит удовлетворения.
Проще всего решить эту запутанность, сказав, что сфера искусства не ограничивается одним прекрасным и его так называемыми моментами, а обнимает собою все, что в действительности (в
природе и в жизни) интересует
человека — не как ученого, а просто как
человека; общеинтересное в жизни — вот содержание искусства.