Неточные совпадения
Из этого основного воззрения следуют дальнейшие определения:
прекрасное tcnm идея в
форме ограниченного проявления;
прекрасное есть отдельный чувственный предмет, который представляется чистым выражением идеи, так что в идее не остается ничего, что не проявлялось бы чувственно в этом отдельном предмете, а в отдельном чувственном предмете нет ничего, что не было бы чистым выражением идеи, Отдельный предмет в этом отношении называется образом (das Bild).
Но это «что-то» должно быть нечто чрезвычайно многообъемлющее, нечто способное принимать самые разнообразные
формы, нечто чрезвычайно общее; потому что
прекрасными кажутся нам предметы чрезвычайно разнообразные, существа, совершенно не похожие друг на друга.
В млекопитающих животных, организация которых более близким образом сравнивается нашими глазами с наружностью человека,
прекрасным кажется человеку округленность
форм, полнота и свежесть; кажется
прекрасным грациозность движений, потому что грациозными бывают движения какого-нибудь существа тогда, когда оно «хорошо сложено», т. е. напоминает человека хорошо сложенного, а не урода.
В сущности эти два определения совершенно различны, как существенно различными найдены были нами и два определения
прекрасного, представляемые господствующею системою; в самом деле, перевес идеи над
формою производит не собственно понятие возвышенного, а понятие «туманного, неопределенного» и понятие «безобразного» (das Hässliche) [как это прекрасно развивается у одного из новейших эстетиков, Фишера, в трактате о возвышенном и во введении к трактату о комическом]; между тем как формула «возвышенное есть то, что пробуждает в нас (или, [выражаясь терминами гегелевской школы], — что проявляет в себе) идею бесконечного» остается определением собственно возвышенного.
Господствующая ныне система эстетики совершенно справедливо различает три
формы существования
прекрасного, под которым понимаются в ней, как его видоизменения, также возвышенное и комическое.
(Мы будем говорить только о
прекрасном потому, что было бы утомительно повторять три раза одно и то же: все, что говорится в господствующей ныне эстетике о
прекрасном, совершенно прилагается в ней к его видоизменениям; точно так же наша критика господствующих понятий о различных
формах прекрасного и наши собственные понятия об отношении
прекрасного в искусстве к
прекрасному в действительности вполне прилагаются и ко всем остальным элементам, входящим в содержание искусства, а в числе их к возвышенному и комическому.)
Три различные
формы, в которых существует
прекрасное, следующие:
прекрасное в действительности (или в природе) [как выражается гегелевская школа],
прекрасное в фантазии и
прекрасное в искусстве (в [действительном бытии], придаваемом ему творческою фантазиею человека).
«Внутренняя несостоятельность всей объективной
формы существования
прекрасного открывается в том, что красота находится в чрезвычайно шатком отношении к целям исторического движения даже и на том поприще, где она кажется наиболее обеспеченною (т. е. в человеке: исторические события часто уничтожают много
прекрасного: например, говорит Фишер, реформация уничтожила веселую привольность и пестрое разнообразие немецкой жизни XIII-XV столетий).
Форма, от рождения предназначенная быть
прекрасною, может случаем повредиться в какой-нибудь части; тотчас же страдают от этого и другие части; потому что природе тогда бывают нужны силы для восстановления поврежденной части, и она отнимает их у других частей, что необходимо вредит их развитию.
Вот эта мысль: «
Прекрасное есть не самый предмет, а чистая поверхность, чистая
форма (die reine Oberfläche) предмета».
Наконец, ближайшим образом мысль о том, что
прекрасное есть чистая
форма, вытекает из понятия, что
прекрасное есть чистый призрак; а такое понятие — необходимое следствие определения
прекрасного как полноты осуществления идеи в отдельном предмете и падает вместе с этим определением.
Но если под
прекрасным понимать то, что понимается в этом определении, — полное согласие идеи и
формы, то из стремления к
прекрасному надобно выводить не искусство в частности, а вообще всю деятельность человека, основное начало которой — полное осуществление известной мысли; стремление к единству идеи и образа — формальное начало всякой техники, стремление к созданию и усовершенствованию всякого произведения или изделия; выводя из стремления к
прекрасному искусство, мы смешиваем два значения этого слова: 1) изящное искусство (поэзия, музыкант, д.) и 2) уменье или старанье хорошо сделать что-нибудь; только последнее выводится из стремления к единству идеи и
формы.
Красота
формы, состоящая в единстве идеи и образа, общая принадлежность «е только искусства (в эстетическом смысле слова), но и всякого человеческого дела, совершенно отлична от идеи
прекрасного, как объекта искусства, как предмета нашей радостной любви в действительном мире.
Смешение красоты
формы, как необходимого качества художественного произведения, и
прекрасного, как одного из многих объектов искусства, было одною из причин печальных злоупотреблений в искусстве.
3) Это объективное
прекрасное, или
прекрасное по своей сущности, должно отличать от совершенства
формы, которое состоит в единстве идеи и
формы, или в том, что предмет вполне удовлетворяет своему назначению.
14) Область искусства не ограничивается областью
прекрасного в эстетическом смысле слова,
прекрасного по живой сущности своей, а не только по совершенству
формы: искусство воспроизводит все, что есть интересного для человека в жизни.
15) Совершенство
формы (единство идеи и
формы) не составляет характеристической черты искусства в эстетическом смысле слова (изящных искусств);
прекрасное как единство идеи и образа, или как полное осуществление идеи, есть цель стремления искусства в обширнейшем смысле слова или «уменья», цель всякой практической деятельности человека.
Неточные совпадения
Она болезненно чувствовала
прекрасную обособленность сына; грусть, любовь и стеснение наполняли ее, когда она прижимала мальчика к груди, где сердце говорило другое, чем язык, привычно отражающий условные
формы отношений и помышлений.
— Mon enfant, клянусь тебе, что в этом ты ошибаешься: это два самые неотложные дела… Cher enfant! — вскричал он вдруг, ужасно умилившись, — милый мой юноша! (Он положил мне обе руки на голову.) Благословляю тебя и твой жребий… будем всегда чисты сердцем, как и сегодня… добры и прекрасны, как можно больше… будем любить все
прекрасное… во всех его разнообразных
формах… Ну, enfin… enfin rendons grâce… et je te benis! [А теперь… теперь вознесем хвалу… и я благословляю тебя! (франц.)]
Революция, в его представлении, не должна была изменить основные
формы жизни народа — в этом он не сходился с Новодворовым и последователем Новодворова Маркелом Кондратьевым, — революция, по его мнению, не должна была ломать всего здания, а должна была только иначе распределить внутренние помещения этого
прекрасного, прочного, огромного, горячо-любимого им старого здания.
Старцев думал так, и в то же время ему хотелось закричать, что он хочет, что он ждет любви во что бы то ни стало; перед ним белели уже не куски мрамора, а
прекрасные тела, он видел
формы, которые стыдливо прятались в тени деревьев, ощущал тепло, и это томление становилось тягостным…
Это давно уже обнаружено горьким опытом жизни европейского человечества, который должен был бы научить нас недоверию к чисто внешним
формам и к
прекрасной фразеологии равенства, братства и свободы.