Неточные совпадения
Самое общее из того, что мило человеку, и самое милое ему на свете —
жизнь; ближайшим образом такая
жизнь, какую хотелось бы ему вести, какую любит он; потом и всякая
жизнь, потому что все-таки лучше жить, чем не жить: все живое уже по самой природе своей ужасается погибели, небытия и любит
жизнь. И кажется, что
определение...
«прекрасно то существо, в котором видим мы
жизнь такою, какова должна быть она по нашим понятиям; прекрасен тот предмет, который выказывает в себе
жизнь или напоминает нам о
жизни», — кажется, что это
определение удовлетворительно объясняет все случаи, возбуждающие в нас чувство прекрасного. Проследим главные проявления прекрасного в различных областях действительности, чтобы проверить это.
И в самом развитии идеи прекрасного слово «
жизнь» очень часто попадается у Гегеля, так] что, наконец, можно спросить, есть ли существенное различие между нашим
определением «прекрасное есть
жизнь» и [между
определением его: ] «прекрасное есть полное единство идеи и образа»?
Напротив того, из
определения «прекрасное есть
жизнь» будет следовать, что истинная, высочайшая красота есть именно красота, встречаемая человеком в мире действительности, а не красота, создаваемая искусством; происхождение искусства должно быть при таком воззрении на красоту в действительности объясняемо из совершенно другого источника; после того и существенное значение искусства явится совершенно в другом свете.
Так, например, из
определения «прекрасное есть
жизнь» становится понятно, почему в области прекрасного нет отвлеченных мыслей, а есть только индивидуальные существа —
жизнь мы видим только в действительных, живых существах, а отвлеченные, общие мысли не входят в область
жизни.
Но если по
определениям прекрасного и возвышенного, нами принимаемым, прекрасному и возвышенному придается (независимость от фантазии, то, с другой стороны, этими
определениями выставляется на первый план отношение к человеку вообще и к его понятиям тех предметов и явлений, которые находит человек прекрасными и возвышенными: прекрасное то, в чем мы видим
жизнь так, как мы понимаем и желаем ее, как она радует нас; великое то, что гораздо выше предметов, с которыми сравниваем его мы.
В самом деле, принимая
определение «прекрасное есть
жизнь», «возвышенное есть то, что гораздо больше всего близкого или подобного», мы должны будем сказать, что прекрасное и возвышенное — совершенно различные понятия, не подчиненные друг другу и соподчиненные только одному общему понятию, очень далекому от так называемых эстетических понятий: «интересное».
кажется, будет совершенно полным
определением трагического в
жизни и в искусстве.
Тот же самый недостаток в произведении искусства во сто раз больше, грубее и окружен еще сотнями других недостатков, — и мы не видим всего этого, а если видим, то прощаем и восклицаем: «И на солнце есть пятна!» Собственно говоря, произведения искусства могут быть сравниваемы только друг с другом при
определении относительного их достоинства; некоторые из них оказываются выше всех остальных; и в восторге от их красоты (только относительной) мы восклицаем: «Они прекраснее самой природы и
жизни!
Едва ли надобно вдаваться в более подробные доказательства принимаемого нами понятия о содержании искусства; потому что если в эстетике предлагается обыкновенно другое, более тесное
определение содержания, то взгляд, нами принимаемый, господствует на самом деле, т. е. в самих художниках и поэтах, постоянно высказывается в литературе и в
жизни.
2) Истинное
определение прекрасного таково: «прекрасное есть
жизнь»; прекрасным существом кажется человеку то существо, в котором си видит
жизнь, как он ее понимает; прекрасный предмет — тот предмет, который напоминает ему о
жизни.
Передонов чувствовал в природе отражения своей тоски, своего страха под личиною ее враждебности к нему, — той же внутренней и недоступной внешним
определениям жизни во всей природе, жизни, которая одна только и создает истинные отношения, глубокие и несомненные, между человеком и природою, этой жизни он не чувствовал.
И те и другие лжеучители, несмотря на то, что учения и тех и других основаны на одном и том же грубом непонимании основного противоречия человеческой жизни, всегда враждовали и враждуют между собой. Оба учения эти царствуют в нашем мире и, враждуя друг с другом, наполняют мир своими спорами, — этими самыми спорами скрывая от людей те
определения жизни, открывающие путь к истинному благу людей, которые уже за тысячи лет даны человечеству.
Человеку дано разумное сознание с тем, чтобы он положил жизнь в том благе, которое открывается ему его разумным сознанием. Тот, кто в этом благе положил жизнь, тот имеет жизнь; тот же, кто не полагает в нем жизни, а полагает ее в благе животной личности, тот этим самым лишает себя жизни. В этом состоит
определение жизни, данное Христом.
Предметы мы видим вне себя потому, что мы видим их в своих глазах и жизнь мы знаем вне себя потому только, что мы ее знаем в себе. И видим предметы мы только так, как мы их видим в своих глазах, и определяем мы жизнь вне себя только так, как мы ее знаем в себе. Знаем же мы жизнь в себе, как стремление к благу. И потому, без
определения жизни как стремления к благу, нельзя не только наблюдать, но и видеть жизнь.
Неточные совпадения
В качестве генеральского сына Николай Петрович — хотя не только не отличался храбростью, но даже заслужил прозвище трусишки — должен был, подобно брату Павлу, поступить в военную службу; но он переломил себе ногу в самый тот день, когда уже прибыло известие об его
определении, и, пролежав два месяца в постели, на всю
жизнь остался «хроменьким».
— Право, не знаю, как вам ответить на это, мой милый князь, — тонко усмехнулся Версилов. — Если я признаюсь вам, что и сам не умею ответить, то это будет вернее. Великая мысль — это чаще всего чувство, которое слишком иногда подолгу остается без
определения. Знаю только, что это всегда было то, из чего истекала живая
жизнь, то есть не умственная и не сочиненная, а, напротив, нескучная и веселая; так что высшая идея, из которой она истекает, решительно необходима, к всеобщей досаде разумеется.
Ибо всякий-то теперь стремится отделить свое лицо наиболее, хочет испытать в себе самом полноту
жизни, а между тем выходит изо всех его усилий вместо полноты
жизни лишь полное самоубийство, ибо вместо полноты
определения существа своего впадают в совершенное уединение.
В такие минуты, когда мысль не обсуживает вперед каждого
определения воли, а единственными пружинами
жизни остаются плотские инстинкты, я понимаю, что ребенок, по неопытности, особенно склонный к такому состоянию, без малейшего колебания и страха, с улыбкой любопытства, раскладывает и раздувает огонь под собственным домом, в котором спят его братья, отец, мать, которых он нежно любит.
Это не
жизнь, а что-то недостойное имени, недоступное для
определения.