Неточные совпадения
Автору кажется, что бесполезно толковать об основных вопросах науки только тогда, когда нельзя сказать о них ничего нового и основательного, когда
не приготовлена еще возможность видеть, что наука изменяет свои прежние воззрения, и показать, в каком смысле, по
всей вероятности, должны они измениться. Но когда выработаны материалы
для нового воззрения на основные вопросы нашей специальной науки, и можно, и должно высказать эти основные идеи.
Я
не буду говорить о том, что основные понятия, из которых выводится у Гегеля определение прекрасного], теперь уже признаны
не выдерживающими критики;
не буду говорить и о том, что прекрасное [у Гегеля] является только «призраком», проистекающим от непроницательности взгляда,
не просветленного философским мышлением, перед которым исчезает кажущаяся полнота проявления идеи в отдельном предмете, так что [по системе Гегеля] чем выше развито мышление, тем более исчезает перед ним прекрасное, и, наконец,
для вполне развитого мышления есть только истинное, а прекрасного нет;
не буду опровергать этого фактом, что на самом деле развитие мышления в человеке нисколько
не разрушает в нем эстетического чувства:
все это уже было высказано много раз.
Но
не все превосходное в своем роде прекрасно; крот может быть превосходным экземпляром породы кротов, но никогда
не покажется он «прекрасным»; точно то же надобно сказать о большей части амфибий, многих породах рыб, даже многих птицах: чем лучше
для естествоиспытателя животное такой породы, т. е. чем полнее выражается в нем его идея, тем оно некрасивее с эстетической точки зрения.
Совершенно другое дело светская красавица: уже несколько поколений предки ее жили,
не работая руками; при бездейственном образе жизни крови льется в оконечности мало; с каждым новым поколением мускулы рук и ног слабеют, кости делаются тоньше; необходимым следствием
всего этого должны быть маленькие ручки и ножки — они признак такой жизни, которая одна и кажется жизнью
для высших классов общества, — жизни без физической работы; если у светской женщины большие руки и ноги, это признак или того, что она дурно сложена, или того, что она
не из старинной хорошей фамилии.
Так, дыхание важнее
всего в жизни человека; но мы
не обращаем и внимания на него, потому что ему обыкновенно
не противостоят никакие препятствия;
для дикаря, питающегося даром ему достающимися плодами хлебного дерева, и
для европейца, которому хлеб достается только через тяжелую работу земледелия, пища одинаково важна; но собирание плодов хлебного дерева — «
не важное» дело, потому что оно легко; «важно» земледелие, потому что оно тяжело.
Какова бы ни была первоначальная форма народных песен, но до нас доходят они почти всегда искаженными, переделанными или растерзанными на куски; монотонность их также очень велика; наконец, есть во
всех народных песнях механические приемы, проглядывают общие пружины, без помощи которых никогда
не развивают они своих тем; но в народной поэзии очень много свежести, простоты, — и этого довольно
для нашего эстетического чувства, чтобы восхищаться народною поэзиею.
Ограничиваясь этим указанием на философскую несостоятельность воззрения, из которого произошло подведение
всех человеческих стремлений под абсолют, станем
для нашей критики на другую точку зрения, более близкую к чисто эстетическим понятиям, и скажем, что вообще деятельность человека
не стремится к абсолютному и ничего
не знает о нем, имея в виду различные, чисто человеческие, цели.
Еще гораздо важнее то, что с течением времени многое в произведениях поэзии делается непонятным
для нас (мысли и обороты, заимствованные от современных обстоятельств, намеки на события и лица); многое становится бесцветно и безвкусно; ученые комментарии
не могут сделать
для потомков
всего столь же ясным и живым, как
все было ясно
для современников; притом ученые комментарии и эстетическое наслаждение — противоположные вещи;
не говорим уже, что через них произведение поэзии перестает быть общедоступным.
Руки человеческие грубы и в состоянии удовлетворительно сделать только то,
для чего
не требуется слишком удовлетворительной отделки: «топорная работа» — вот настоящее имя
всех пластических искусств, как скоро сравним их с природою.
Пение первоначально и существенно — подобно разговору — произведение практической жизни, а
не произведение искусства; но как всякое «уменье», пение требует привычки, занятия, практики, чтобы достичь высокой степени совершенства; как
все органы, орган пения, голос, требует обработки, ученья,
для того чтобы сделаться покорным орудием воли, — и естественное пение становится в этом отношении «искусством», но только в том смысле, в каком называется «искусством» уменье писать, считать, пахать землю, всякая практическая деятельность, а вовсе
не в том смысле, какой придается слову «искусство» эстетикою.
Не вдаваясь в метафизические суждения о том, каковы на самом деле каузальные отношения между общим и частным (причем необходимо было бы прийти к заключению, что
для человека общее только бледный и мертвый экстракт на индивидуального, что поэтому между ними такое же отношение, как между словом и реальностью), скажем только, что на самом деле индивидуальные подробности вовсе
не мешают общему значению предмета, а, напротив, оживляют и дополняют его общее значение; что, во всяком случае, поэзия признает высокое превосходство индивидуального уж тем самым, что
всеми силами стремится к живой индивидуальности своих образов; что с тем вместе никак
не может она достичь индивидуальности, а успевает только несколько приблизиться к ней, и что степенью этого приближения определяется достоинство поэтического образа.
Но это происходит вовсе
не от того, чтобы
не нашлось в действительности достойных натурщиков, а совершенно от другой причины, чаще
всего просто от забывчивости или недостаточного знакомства: если в памяти поэта исчезли живые подробности, осталось только общее, отвлеченное понятие о характере или поэт знает о типическом лице гораздо менее, нежели нужно
для того, чтобы оно было живым лицом, то поневоле приходится ему самому дополнять общий почерк, оттенять абрис.
Мы
не менее других готовы смеяться над реторикою; но, признавая законными
все потребности человеческого сердца, как скоро замечаем их всеобщность, мы признаем важность этих поэтических распространений, потому что всегда и везде видим стремление к ним в поэзии: в жизни всегда есть эти подробности,
не нужные
для сущности дела, но необходимые
для сто действительного развития; должны они быть и в поэзии.
Русский, говоря по-французски, в каждом звуке изобличает, что
для органов его неуловима полная чистота французского выговора, беспрестанно изобличает свое иностранное происхождение в выборе слов, в построении фразы, во
всем складе речи, — и мы прощаем ему
все эти недостатки, мы даже
не замечаем их, и объявляем, что он превосходно, несравненно говорит по-французски, наконец, мы объявляем, что «этот русский говорит по-французски лучше самих французов», хотя в сущности мы и
не думаем сравнивать его с настоящими французами, сравнивая его только с другими русскими, также усиливающимися говорить по-французски, — он действительно говорит несравненно лучше их, но несравненно хуже французов, — это подразумевается каждым, имеющим понятие о деле; но многих гиперболическая фраза может вводить в заблуждение.
Море прекрасно; смотря на него, мы
не думаем быть им недовольны в эстетическом отношении; но
не все люди живут близ моря; многим
не удается ни разу в жизни взглянуть на него; а им хотелось бы полюбоваться на море — и
для них являются картины, изображающие море.
Итак, справедливо, что фраза: «искусство есть воспроизведение действительности», должна быть дополнена
для того, чтобы быть всесторонним определением;
не исчерпывая в этом виде
все содержание определяемого понятия, определение, однако, верно, и возражения против него пока могут быть основаны только на затаенном требовании, чтобы искусство являлось по своему определению выше, совершеннее действительности; объективную неосновательность этого предположения мы старались доказать и потом обнаружили его субъективные основания.
Для большей части нынешних лирических пьес
не отыскивается в старых подразделениях заглавия, которое могло бы обозначить характер содержания; недостаточны сотни рубрик, тем менее можно «сомневаться, что
не могут
всего обнять три рубрики (мы говорим о характере содержания, а
не форме, которая всегда должна быть прекрасна).
Не говорим уже о том, что влюбленная чета, страдающая или торжествующая, придает целым тысячам произведений ужасающую монотонность;
не говорим и о том, что эти любовные приключения и описания красоты отнимают место у существенных подробностей; этого мало: привычка изображать любовь, любовь и вечно любовь заставляет поэтов забывать, что жизнь имеет другие стороны, гораздо более интересующие человека вообще;
вся поэзия и
вся изображаемая в ней жизнь принимает какой-то сантиментальный, розовый колорит; вместо серьезного изображения человеческой жизни произведения искусства представляют какой-то слишком юный (чтобы удержаться от более точных эпитетов) взгляд на жизнь, и поэт является обыкновенно молодым, очень молодым юношею, которого рассказы интересны только
для людей того же нравственного или физиологического возраста.
Первая задача истории — воспроизвести жизнь; вторая, исполняемая
не всеми историками, — объяснить ее;
не заботясь о второй задаче, историк остается простым летописцем, и его произведение — только материал
для настоящего историка или чтение
для удовлетворения любопытства; думая о второй задаче, историк становится мыслителем, и его творение приобретает чрез это научное достоинство.
Как бы сильна ни была память, она
не в состоянии удержать
всех подробностей, особенно тех, которые неважны
для сущности дела; но многие из них нужны
для художественной полноты рассказа и должны быть заимствованы из других сцен, оставшихся в памяти поэта (напр., ведение разговора, описание местности и т. д.); правда, что дополнение события этими подробностями еще
не изменяет его, и различие художественного рассказа от передаваемого в нем события ограничивается пока одною формою.
14) Область искусства
не ограничивается областью прекрасного в эстетическом смысле слова, прекрасного по живой сущности своей, а
не только по совершенству формы: искусство воспроизводит
все, что есть интересного
для человека в жизни.