Неточные совпадения
Он согласен, и на его лице восторг от легкости условий, но Жюли не смягчается ничем, и все тянет, и все объясняет… «первое — нужно для нее, второе — также для нее, но еще более для вас: я отложу ужин на неделю, потом еще на неделю, и дело забудется; но вы поймете,
что другие забудут его только в
том случае, когда вы не
будете напоминать о нем каким
бы то ни было словом о молодой особе, о которой» и т. д.
При ее положении в обществе, при довольно важных должностных связях ее мужа, очень вероятно, даже несомненно,
что если
бы она уж непременно захотела, чтобы Верочка жила у нее,
то Марья Алексевна не могла
бы ни вырвать Верочку из ее рук,
ни сделать серьезных неприятностей
ни ей,
ни ее мужу, который
был бы официальным ответчиком по процессу и за которого она боялась.
Да хоть и не объясняли
бы, сама сообразит: «ты, мой друг, для меня вот от
чего отказался, от карьеры, которой ждал», — ну, положим, не денег, — этого не взведут на меня
ни приятели,
ни она сама, — ну, хоть и
то хорошо,
что не
будет думать,
что «он для меня остался в бедности, когда без меня
был бы богат».
Это и
была последняя перемена в распределении прибыли, сделанная уже в половине третьего года, когда мастерская поняла,
что получение прибыли — не вознаграждение за искусство
той или другой личности, а результат общего характера мастерской, — результат ее устройства, ее цели, а цель эта — всевозможная одинаковость пользы от работы для всех, участвующих в работе, каковы
бы ни были личные особенности;
что от этого характера мастерской зависит все участие работающих в прибыли; а характер мастерской, ее дух, порядок составляется единодушием всех, а для единодушия одинаково важна всякая участница: молчаливое согласие самой застенчивой или наименее даровитой не менее полезно для сохранения развития порядка, полезного для всех, для успеха всего дела,
чем деятельная хлопотливость самой бойкой или даровитой.
Это все равно, как если, когда замечтаешься, сидя одна, просто думаешь: «Ах, как я его люблю», так ведь тут уж
ни тревоги,
ни боли никакой нет в этой приятности, а так ровно, тихо чувствуешь, так вот
то же самое, только в тысячу раз сильнее, когда этот любимый человек на тебя любуется; и как это спокойно чувствуешь, а не
то,
что сердце стучит, нет, это уж тревога
была бы, этого не чувствуешь, а только оно как-то ровнее, и с приятностью, и так мягко бьется, и грудь шире становится, дышится легче, вот это так, это самое верное: дышать очень легко.
Так прошел месяц, может
быть, несколько и побольше, и если
бы кто сосчитал,
тот нашел
бы,
что в этот месяц
ни на волос не уменьшилась его короткость с Лопуховыми, но вчетверо уменьшилось время, которое проводит он у них, а в этом времени наполовину уменьшилась пропорция времени, которое проводит он с Верою Павловною. Еще какой-нибудь месяц, и при всей неизменности дружбы, друзья
будут мало видеться, — и дело
будет в шляпе.
Это великая заслуга в муже; эта великая награда покупается только высоким нравственным достоинством; и кто заслужил ее,
тот вправе считать себя человеком безукоризненного благородства,
тот смело может надеяться,
что совесть его чиста и всегда
будет чиста,
что мужество никогда
ни в
чем не изменит ему,
что во всех испытаниях, всяких, каких
бы то ни было, он останется спокоен и тверд,
что судьба почти не властна над миром его души,
что с
той поры, как он заслужил эту великую честь, до последней минуты жизни, каким
бы ударам
ни подвергался он, он
будет счастлив сознанием своего человеческого достоинства.
А подумать внимательно о факте и понять его причины — это почти одно и
то же для человека с
тем образом мыслей, какой
был у Лопухова, Лопухов находил,
что его теория дает безошибочные средства к анализу движений человеческого сердца, и я, признаюсь, согласен с ним в этом; в
те долгие годы, как я считаю ее за истину, она
ни разу не ввела меня в ошибку и
ни разу не отказалась легко открыть мне правду, как
бы глубоко
ни была затаена правда какого-нибудь человеческого дела.
— Друг мой, ты говоришь совершенную правду о
том,
что честно и бесчестно. Но только я не знаю, к
чему ты говоришь ее, и не понимаю, какое отношение может она иметь ко мне. Я ровно ничего тебе не говорил
ни о каком намерении рисковать спокойствием жизни, чьей
бы то ни было,
ни о
чем подобном. Ты фантазируешь, и больше ничего. Я прошу тебя, своего приятеля, не забывать меня, потому
что мне, как твоему приятелю, приятно проводить время с тобою, — только. Исполнишь ты мою приятельскую просьбу?
Давай, и я стану также теоретизировать, тоже совершенно попусту, я предложу тебе вопрос, нисколько не относящийся
ни к
чему, кроме разъяснения отвлеченной истины, без всякого применения к кому
бы то ни было.
А если первая минута
была так хорошо выдержана,
то что значило выдерживать себя хорошо в остальной вечер? А если первый вечер он умел выдержать,
то трудно ли
было выдерживать себя во все следующие вечера?
Ни одного слова, которое не
было бы совершенно свободно и беззаботно,
ни одного взгляда, который не
был бы хорош и прост, прям и дружествен, и только.
Но если он держал себя не хуже прежнего,
то глаза, которые смотрели на него,
были расположены замечать многое,
чего и не могли
бы видеть никакие другие глава, — да, никакие другие не могли
бы заметить: сам Лопухов, которого Марья Алексевна признала рожденным идти по откупной части, удивлялся непринужденности, которая
ни на один миг не изменила Кирсанову, и получал как теоретик большое удовольствие от наблюдений, против воли заинтересовавших его психологическою замечательностью этого явления с научной точки зрения.
Но он
был слишком ловкий артист в своей роли, ему не хотелось вальсировать с Верою Павловною, но он тотчас же понял,
что это
было бы замечено, потому от недолгого колебанья, не имевшего никакого видимого отношения
ни к Вере Павловне,
ни к кому на свете, остался в ее памяти только маленький, самый легкий вопрос, который сам по себе остался
бы незаметен даже для нее, несмотря на шепот гостьи — певицы, если
бы та же гостья не нашептывала бесчисленное множество таких же самых маленьких, самых ничтожных вопросов.
— Разумеется, она и сама не знала, слушает она, или не слушает: она могла
бы только сказать,
что как
бы там
ни было, слушает или не слушает, но что-то слышит, только не до
того ей, чтобы понимать,
что это ей слышно; однако же, все-таки слышно, и все-таки расслушивается,
что дело идет о чем-то другом, не имеющем никакой связи с письмом, и постепенно она стала слушать, потому
что тянет к этому: нервы хотят заняться чем-нибудь, не письмом, и хоть долго ничего не могла понять, но все-таки успокоивалась холодным и довольным тоном голоса мужа; а потом стала даже и понимать.
Тончайшие черты общего явления должны выказываться здесь осязательнее,
чем где
бы то ни было, и никто не может подвергнуть сомнению,
что это именно черты
того явления, которому принадлежат черты смешения безумия с умом.
Он с усердным наслаждением принялся читать книгу, которую в последние сто лет едва ли кто читал, кроме корректоров ее: читать ее для кого
бы то ни было, кроме Рахметова,
то же самое,
что есть песок или опилки.
Тот из них, которого я встретил в кругу Лопухова и Кирсанова и о котором расскажу здесь, служит живым доказательством,
что нужна оговорка к рассуждениям Лопухова и Алексея Петровича о свойствах почвы, во втором сне Веры Павловны, оговорка нужна
та,
что какова
бы ни была почва, а все-таки в ней могут попадаться хоть крошечные клочочки, на которых могут вырастать здоровые колосья.
Узнав такую историю, все вспомнили,
что в
то время, месяца полтора или два, а, может
быть, и больше, Рахметов
был мрачноватее обыкновенного, не приходил в азарт против себя, сколько
бы ни кололи ему глаза его гнусною слабостью,
то есть сигарами, и не улыбался широко и сладко, когда ему льстили именем Никитушки Ломова.
Рахметов просидит вечер, поговорит с Верою Павловною; я не утаю от тебя
ни слова из их разговора, и ты скоро увидишь,
что если
бы я не хотел передать тебе этого разговора,
то очень легко
было бы и не передавать его, и ход событий в моем рассказе нисколько не изменился
бы от этого умолчания, и вперед тебе говорю,
что когда Рахметов, поговорив с Верою Павловною, уйдет,
то уже и совсем он уйдет из этого рассказа, и
что не
будет он
ни главным,
ни неглавным, вовсе никаким действующим лицом в моем романе.
Понаслаждался, послушал, как дамы убиваются, выразил три раза мнение,
что «это безумие»-то
есть, не
то,
что дамы убиваются, а убить себя отчего
бы то ни было, кроме слишком мучительной и неизлечимой физической болезни или для предупреждения какой-нибудь мучительной неизбежной смерти, например, колесования; выразил это мнение каждый раз в немногих, но сильных словах, по своему обыкновению, налил шестой стакан, вылил в него остальные сливки, взял остальное печенье, — дамы уже давно отпили чай, — поклонился и ушел с этими материалами для финала своего материального наслаждения опять в кабинет, уже вполне посибаритствовать несколько, улегшись на диване, на каком спит каждый, но который для него нечто уже вроде капуанской роскоши.
— Да, ты можешь. Твое положение очень счастливое. Тебе нечего бояться. Ты можешь делать все,
что захочешь. И если ты
будешь знать всю мою волю, от тебя моя воля не захочет ничего вредного тебе: тебе не нужно желать, ты не
будешь желать ничего, за
что стали
бы мучить тебя незнающие меня. Ты теперь вполне довольна
тем,
что имеешь;
ни о
чем другом,
ни о ком другом ты не думаешь и не
будешь думать. Я могу открыться тебе вся.