Неточные совпадения
Вместе с преподаванием, устраивались и развлечения. Бывали вечера, бывали загородные прогулки: сначала изредка, потом, когда
было уже побольше денег, то и чаще; брали ложи
в театре. На третью зиму
было абонировано десять мест
в боковых местах итальянской
оперы.
Вот она и читает на своей кроватке, только книга опускается от глаз, и думается Вере Павловне: «Что это,
в последнее время стало мне несколько скучно иногда? или это не скучно, а так? да, это не скучно, а только я вспомнила, что ныне я хотела ехать
в оперу, да этот Кирсанов, такой невнимательный, поздно поехал за билетом: будто не знает, что, когда
поет Бозио, то нельзя
в 11 часов достать билетов
в 2 рубля.
Нет, вперед лучше
буду просить «миленького» брать билеты и
в оперу ездить
буду с миленьким: миленький никогда этого не сделает, чтоб я осталась без билета, а ездить со мною он всегда
будет рад, ведь он у меня такой милый, мой миленький.
— Изволь, мой милый. Мне снялось, что я скучаю оттого, что не поехала
в оперу, что я думаю о ней, о Бозио; ко мне пришла какая-то женщина, которую я сначала приняла за Бозио и которая все пряталась от меня; она заставила меня читать мой дневник; там
было написано все только о том, как мы с тобою любим друг друга, а когда она дотрогивалась рукою до страниц, на них показывались новые слова, говорившие, что я не люблю тебя.
— Ты дурно поступаешь со мною, Дмитрий. Я не могу не исполнить твоей просьбы. Но,
в свою очередь, я налагаю на тебя одно условие. Я
буду бывать у вас; но, если я отправлюсь из твоего дома не один, ты обязан сопровождать меня повсюду, и чтоб я не имел надобности звать тебя, — слышишь? — сам ты, без моего зова. Без тебя я никуда ни шагу, ни
в оперу, ни к кому из знакомых, никуда.
Почему, например, когда они, возвращаясь от Мерцаловых, условливались на другой день ехать
в оперу на «Пуритан» и когда Вера Павловна сказала мужу: «Миленький мой, ты не любишь этой
оперы, ты
будешь скучать, я поеду с Александром Матвеичем: ведь ему всякая
опера наслажденье; кажется, если бы я или ты написали
оперу, он и ту стал бы слушать», почему Кирсанов не поддержал мнения Веры Павловны, не сказал, что «
в самом деле, Дмитрий, я не возьму тебе билета», почему это?
На другой день, когда ехали
в оперу в извозничьей карете (это ведь дешевле, чем два извозчика), между другим разговором сказали несколько слов и о Мерцаловых, у которых
были накануне, похвалили их согласную жизнь, заметили, что это редкость; это говорили все,
в том числе Кирсанов сказал: «да,
в Мерцалове очень хорошо и то, что жена может свободно раскрывать ему свою душу», только и сказал Кирсанов, каждый из них троих думал сказать то же самое, но случилось сказать Кирсанову, однако, зачем он сказал это?
Между тем как очень спокойно могли бы вы все трое жить по-прежнему, как жили за год, или как-нибудь переместиться всем на одну квартиру, или иначе переместиться, или как бы там пришлось, только совершенно без всякого расстройства и по-прежнему
пить чай втроем, и по-прежнему ездить
в оперу втроем.
Разве только вообще сказать, что та перемена, которая началась
в характере вечера Веры Павловны от возобновления знакомства с Кирсановым на Васильевском острове, совершенно развилась теперь, что теперь Кирсановы составляют центр уже довольно большого числа семейств, все молодых семейств, живущих так же ладно и счастливо, как они, и точно таких же по своим понятиям, как они, и что музыка и пенье,
опера и поэзия, всякие — гулянья и танцы наполняют все свободные вечера каждого из этих семейств, потому что каждый вечер
есть какое-нибудь сборище у того или другого семейства или какое-нибудь другое устройство вечера для разных желающих.
Остальной день подбавил сумасшествия. Ольга была весела, пела, и потом еще
пели в опере, потом он пил у них чай, и за чаем шел такой задушевный, искренний разговор между ним, теткой, бароном и Ольгой, что Обломов чувствовал себя совершенно членом этого маленького семейства. Полно жить одиноко: есть у него теперь угол; он крепко намотал свою жизнь; есть у него свет и тепло — как хорошо жить с этим!
Потом, когда мы пили чай, он бессвязно, необычными словами рассказал, что женщина — помещица, он — учитель истории, был репетитором ее сына, влюбился в нее, она ушла от мужа-немца, барона,
пела в опере, они жили очень хорошо, хотя первый муж ее всячески старался испортить ей жизнь.
Неточные совпадения
Алексей Александрович после встречи у себя на крыльце с Вронским поехал, как и намерен
был,
в итальянскую
оперу.
— Ах, можно ли так подкрадываться? Как вы меня испугали, — отвечала она. — Не говорите, пожалуйста, со мной про
оперу, вы ничего не понимаете
в музыке. Лучше я спущусь до вас и
буду говорить с вами про ваши майолики и гравюры. Ну, какое там сокровище купили вы недавно на толкучке?
Я ее крепко обнял, и так мы оставались долго. Наконец губы наши сблизились и слились
в жаркий, упоительный поцелуй; ее руки
были холодны как лед, голова горела. Тут между нами начался один из тех разговоров, которые на бумаге не имеют смысла, которых повторить нельзя и нельзя даже запомнить: значение звуков заменяет и дополняет значение слов, как
в итальянской
опере.
Самгин, насыщаясь и внимательно слушая, видел вдали, за стволами деревьев, медленное движение бесконечной вереницы экипажей,
в них яркие фигуры нарядных женщин, рядом с ними покачивались всадники на красивых лошадях; над мелким кустарником
в сизоватом воздухе плыли головы пешеходов
в соломенных шляпах,
в котелках, где-то далеко оркестр отчетливо играл «Кармен»; веселая задорная музыка очень гармонировала с гулом голосов, все
было приятно пестро, но не резко, все празднично и красиво, как хорошо поставленная
опера.