Неточные совпадения
Я хватаюсь за
слово «знаю» и говорю: ты этого
не знаешь, потому что этого тебе еще
не сказано, а ты знаешь только то, что тебе
скажут; сам ты ничего
не знаешь,
не знаешь даже того, что тем, как я начал повесть, я оскорбил, унизил тебя.
— Нет, таких
слов что-то
не слышно… Вера, да ты мне, видно, слова-то
не так
сказала? Смотри у меня!
Конечно,
не очень-то приняла к сердцу эти
слова Марья Алексевна; но утомленные нервы просят отдыха, и у Марьи Алексевны стало рождаться раздумье:
не лучше ли вступить в переговоры с дочерью, когда она, мерзавка, уж совсем отбивается от рук? Ведь без нее ничего нельзя сделать, ведь
не женишь же без ней на ней Мишку дурака! Да ведь еще и неизвестно, что она ему
сказала, — ведь они руки пожали друг другу, — что ж это значит?
Но четвертью часа вы еще можете располагать, и я воспользуюсь ею, чтобы
сказать вам несколько
слов; вы последуете или
не последуете совету, в них заключающемуся, но вы зрело обдумаете его.
Словом, Сторешников с каждым днем все тверже думал жениться, и через неделю, когда Марья Алексевна, в воскресенье, вернувшись от поздней обедни, сидела и обдумывала, как ловить его, он сам явился с предложением. Верочка
не выходила из своей комнаты, он мог говорить только с Марьею Алексевною. Марья Алексевна, конечно,
сказала, что она с своей стороны считает себе за большую честь, но, как любящая мать, должна узнать мнение дочери и просит пожаловать за ответом завтра поутру.
Потом вдруг круто поворотила разговор на самого учителя и стала расспрашивать, кто он, что он, какие у него родственники, имеют ли состояние, как он живет, как думает жить; учитель отвечал коротко и неопределенно, что родственники есть, живут в провинции, люди небогатые, он сам живет уроками, останется медиком в Петербурге;
словом сказать, из всего этого
не выходило ничего.
Ты теперь с Дмитрием Сергеичем знакома, попросила бы его сыграть тебе в аккомпанемент, а сама бы спела!», и смысл этих
слов был: «мы вас очень уважаем, Дмитрий Сергеич, и желаем, чтобы вы были близким знакомым нашего семейства; а ты, Верочка,
не дичись Дмитрия Сергеича, я
скажу Михаилу Иванычу, что уж у него есть невеста, и Михаил Иваныч тебя к нему
не будет ревновать».
На нее в самом деле было жалко смотреть: она
не прикидывалась. Ей было в самом деле больно. Довольно долго ее
слова были бессвязны, — так она была сконфужена за себя; потом мысли ее пришли в порядок, но и бессвязные, и в порядке, они уже
не говорили Лопухову ничего нового. Да и сам он был также расстроен. Он был так занят открытием, которое она сделала ему, что
не мог заниматься ее объяснениями по случаю этого открытия. Давши ей наговориться вволю, он
сказал...
— Пойдемте домой, мой друг, я вас провожу. Поговорим. Я через несколько минут
скажу, в чем неудача. А теперь дайте подумать. Я все еще
не собрался с мыслями. Надобно придумать что-нибудь новое.
Не будем унывать, придумаем. — Он уже прибодрился на последних
словах, но очень плохо.
Словом сказать, приятная беседа по душе с Марьею Алексевною так оживила Дмитрия Сергеича, что куда девалась его грусть! он был такой веселый, каким его Марья Алексевна еще никогда
не видывала.
Но вместо
слово «негодницу», успело выговориться только «него…», потому что Лопухов
сказал очень громко: «Вашей брани я слушать
не стану, я пришел говорить о деле.
— Да она еще какое
слово сказала: ежели, говорит, я
не хочу, чтобы другие меня в безобразии видели, так мужа-то я больше люблю, значит, к нему-то и вовсе
не приходится
не умывшись на глаза лезть.
— Нейдут из тебя слова-то. Хорошо им жить? — спрашиваю; хороши они? — спрашиваю; такой хотела бы быть, как они? — Молчишь! рыло-то воротишь! — Слушай же ты, Верка, что я
скажу. Ты ученая — на мои воровские деньги учена. Ты об добром думаешь, а как бы я
не злая была, так бы ты и
не знала, что такое добром называется. Понимаешь? Все от меня, моя ты дочь, понимаешь? Я тебе мать.
Вера Павловна попробовала
сказать, чтоб он бросил толковать об этом, что это пустяки, он привязался к
слову «пустяки» и начал нести такую же пошлую чепуху, как в разговоре с Лопуховым: очень деликатно и тонко стал развивать ту тему, что, конечно, это «пустяки», потому что он понимает свою маловажность для Лопуховых, но что он большего и
не заслуживает, и т. д., и все это говорилось темнейшими, тончайшими намеками в самых любезных выражениях уважения, преданности.
— Мой милый, иди к себе, занимайся или отдохни, — и хочет
сказать, и умеет
сказать эти
слова простым,
не унылым тоном.
— Со мною нельзя так говорить, — Вера Павловна встала, — я
не позволю говорить с собою темными
словами. Осмелься
сказать, что ты хотел
сказать!
— Мой милый я
сказала тебе слишком суровые
слова. Но
не сердись на них. Ты видишь, я борюсь. Вместо того, чтобы поддержать меня, ты начал помогать тому, против чего я борюсь, надеясь, — да, надеясь устоять.
— Рассказывая про завод, друг мой Верочка, я забыл
сказать тебе одну вещь о новом своем месте, это, впрочем, неважно и говорить об этом
не стоило, а на случай
скажу; но только у меня просьба: мне хочется спать, тебе тоже; так если чего
не договорю о заводе, поговорим завтра, а теперь
скажу в двух
словах.
Что надобно было бы сделать с другим человеком за такие
слова? вызвать на дуэль? но он говорит таким тоном, без всякого личного чувства, будто историк, судящий холодно
не для обиды, а для истины, и сам был так странен, что смешно было бы обижаться, и я только мог засмеяться: — «Да ведь это одно и то же», —
сказал я.
И действительно, он
не навязывал: никак нельзя было спастись от того, чтоб он, когда находил это нужным,
не высказал вам своего мнения настолько, чтобы вы могли понять, о чем и в каком смысле он хочет говорить; но он делал это в двух — трех
словах и потом спрашивал: «Теперь вы знаете, каково было бы содержание разговора; находите ли вы полезным иметь такой разговор?» Если вы
сказали «нет», он кланялся и отходил.
— Ах! — вскрикнула Вера Павловна: — я
не то
сказала, зачем? — Да, вы
сказали только, что согласны слушать меня. Но уже все равно. Надобно же было когда-нибудь сжечь. — Говоря эти
слова, Рахметов сел. — И притом осталась копия с записки. Теперь, Вера Павловна, я вам выражу свое мнение о деле. Я начну с вас. Вы уезжаете. Почему?
Конечно, Лопухов во второй записке говорит совершенно справедливо, что ни он Рахметову, ни Рахметов ему ни
слова не сказал, каково будет содержание разговора Рахметова с Верою Павловною; да ведь Лопухов хорошо знал Рахметова, и что Рахметов думает о каком деле, и как Рахметов будет говорить в каком случае, ведь порядочные люди понимают друг друга, и
не объяснившись между собою; Лопухов мог бы вперед чуть
не слово в
слово написать все, что будет говорить Рахметов Вере Павловне, именно потому-то он и просил Рахметова быть посредником.
В два часа ночи она еще ничего
не предвидела, он выжидал, когда она, истомленная тревогою того утра, уж
не могла долго противиться сну, вошел,
сказал несколько
слов, и в этих немногих
словах почти все было только непонятное предисловие к тому, что он хотел
сказать, а что он хотел
сказать, в каких коротких
словах сказал он: «Я давно
не видел своих стариков, — съезжу к ним; они будут рады» — только, и тотчас же ушел.
Вера Павловна расхохоталась, и долго они оба
не могли
сказать ни
слова от смеха.
Но зато же ведь они и честны друг перед другом, они любят друг друга через десять лет после свадьбы сильнее и поэтичнее, чем в день свадьбы, но зато же ведь в эти десять лет ни он, ни она
не дали друг другу притворного поцелуя,
не сказали ни одного притворного
слова.
Исследовали, расспрашивали больную; больная отвечала с готовностию, очень спокойно; но Кирсанов после первых
слов отстал от нее, и только смотрел, как исследовали и расспрашивали тузы; а когда они намаялись и ее измучили, сколько требует приличие в таких случаях, и спросили Кирсанова: «Вы что находите, Александр Матвеич?», он
сказал: «Я
не довольно исследовал больную.
Вы можете рассердиться на мои
слова, почувствовать нелюбовь ко мне за них, но все-таки вы
скажете себе: он говорит то, что думает,
не притворяется,
не хочет меня обманывать.
Наскоро дав им аттестацию, Кирсанов пошел
сказать больной, что дело удалось. Она при первых его
словах схватила его руку, и он едва успел вырвать, чтоб она
не поцеловала ее. «Но я
не скоро пущу к вам вашего батюшку объявить вам то же самое, —
сказал он: — он у меня прежде прослушает лекцию о том, как ему держать себя». Он
сказал ей, что он будет внушать ее отцу и что
не отстанет от него, пока
не внушит ему этого основательно.
На другой день в ней беспрестанно возобновлялась мысль: «Кирсанов
не сказал мне ни
слова о нем.
Через несколько дней Кирсанов был опять и опять
не сказал ей ни
слова о том, как понравился ему жених. На этот раз она уже
не выдержала и в конце вечера
сказала...
— Правда.
Скажу прямее: я опасаюсь, что им будет это неприятно. Они
не слышали моей фамилии. Но у меня могли быть какие-нибудь столкновении с кем-нибудь из людей, близких к мим, или с ними, это все равно.
Словом, я должен удостовериться, приятно ли было бы им познакомиться со мною.