Неточные совпадения
«Мы бедны, —
говорила песенка, — но мы рабочие люди, у нас здоровые руки. Мы темны, но мы не глупы и хотим света.
Будем учиться — знание освободит нас;
будем трудиться — труд обогатит нас, — это дело пойдет, — поживем, доживем —
— Милый мой! я готова,
поговорим! — послышалось из соседней комнаты. Голос молодой женщины
был глух, но тверд.
— «Содержание повести — любовь, главное лицо — женщина, — это хорошо, хотя бы сама повесть и
была плоха», —
говорит читательница.
Так
говорила надпись; но Иван Захарыч Сторешников умер еще в 1837 году, и с той поры хозяин дома
был сын его, Михаил Иванович, — так
говорили документы.
По должности он не имел доходов; по дому — имел, но умеренные: другой получал бы гораздо больше, а Павел Константиныч, как сам
говорил, знал совесть; зато хозяйка
была очень довольна им, и в четырнадцать лет управления он скопил тысяч до десяти капитала.
У Марьи Алексевны тоже
был капиталец — тысяч пять, как она
говорила кумушкам, — на самом деле побольше.
Утром Марья Алексевна подошла к шкапчику и дольше обыкновенного стояла у него, и все
говорила: «слава богу, счастливо
было, слава богу!», даже подозвала к шкапчику Матрену и сказала: «на здоровье, Матренушка, ведь и ты много потрудилась», и после не то чтобы драться да ругаться, как бывало в другие времена после шкапчика, а легла спать, поцеловавши Верочку.
— Да, я завтра
буду с ним
говорить.
— Знаю: коли не о свадьбе, так известно о чем. Да не на таковских напал. Мы его в бараний рог согнем. В мешке в церковь привезу, за виски вокруг налоя обведу, да еще рад
будет. Ну, да нечего с тобой много
говорить, и так лишнее наговорила: девушкам не следует этого знать, это материно дело. А девушка должна слушаться, она еще ничего не понимает. Так
будешь с ним
говорить, как я тебе велю?
— Да,
буду с ним
говорить.
«Ты,
говорят, нечестная!» Вот и отец твой, — тебе-то он отец, это Наденьке не он
был отец, — голый дурак, а тоже колет мне глаза, надругается!
Ну, меня и взяла злость: а когда,
говорю, по — вашему я не честная, так я и
буду такая!
Я бы ничего не имела возразить, если бы вы покинули Адель для этой грузинки, в ложе которой
были с ними обоими; но променять француженку на русскую… воображаю! бесцветные глаза, бесцветные жиденькие волосы, бессмысленное, бесцветное лицо… виновата, не бесцветное, а, как вы
говорите, кровь со сливками, то
есть кушанье, которое могут брать в рот только ваши эскимосы!
— Благодарю, Серж. Карамзин — историк; Пушкин — знаю; эскимосы в Америке; русские — самоеды; да, самоеды, — но это звучит очень мило са-мо-е-ды! Теперь
буду помнить. Я, господа, велю Сержу все это
говорить мне, когда мы одни, или не в нашем обществе. Это очень полезно для разговора. Притом науки — моя страсть; я родилась
быть m-me Сталь, господа. Но это посторонний эпизод. Возвращаемся к вопросу: ее нога?
— Жюли,
будь хладнокровнее. Это невозможно. Не он, так другой, все равно. Да вот, посмотри, Жан уже думает отбить ее у него, а таких Жанов тысячи, ты знаешь. От всех не убережешь, когда мать хочет торговать дочерью. Лбом стену не прошибешь,
говорим мы, русские. Мы умный народ, Жюли. Видишь, как спокойно я живу, приняв этот наш русский принцип.
— Ну, Вера, хорошо. Глаза не заплаканы. Видно, поняла, что мать
говорит правду, а то все на дыбы подымалась, — Верочка сделала нетерпеливое движение, — ну, хорошо, не стану
говорить, не расстраивайся. А я вчера так и заснула у тебя в комнате, может, наговорила чего лишнего. Я вчера не в своем виде
была. Ты не верь тому, что я с пьяных-то глаз наговорила, — слышишь? не верь.
Марья Алексевна так и велела: немножко пропой, а потом заговори. — Вот, Верочка и
говорит, только, к досаде Марьи Алексевны, по — французски, — «экая дура я какая, забыла сказать, чтобы по — русски»; — но Вера
говорит тихо… улыбнулась, — ну, значит, ничего, хорошо. Только что ж он-то выпучил глаза? впрочем, дурак, так дурак и
есть, он только и умеет хлопать глазами. А нам таких-то и надо. Вот, подала ему руку — умна стала Верка, хвалю.
— Я
говорю с вами, как с человеком, в котором нет ни искры чести. Но, может
быть, вы еще не до конца испорчены. Если так, я прошу вас: перестаньте бывать у нас. Тогда я прощу вам вашу клевету. Если вы согласны, дайте вашу руку, — она протянула ему руку: он взял ее, сам не понимая, что делает.
— Маменька, прежде я только не любила вас; а со вчерашнего вечера мне стало вас и жалко. У вас
было много горя, и оттого вы стали такая. Я прежде не
говорила с вами, а теперь хочу
говорить, только когда вы не
будете сердиться.
Поговорим тогда хорошенько, как прежде не
говорили.
— Серж,
говорит по — французски ее мать? —
было первое слово Жюли, когда она проснулась.
И когда, сообразивши все приметы в театре, решили, что, должно
быть, мать этой девушки не
говорит по — французски, Жюли взяла с собою Сержа переводчиком.
Серж сказал, что очень рад вчерашнему случаю и проч., что у его жены
есть племянница и проч., что его жена не
говорит по — русски и потому он переводчик.
— Да, могу благодарить моего создателя, — сказала Марья Алексевна: — у Верочки большой талант учить на фортепьянах, и я за счастье почту, что она вхожа
будет в такой дом; только учительница-то моя не совсем здорова, — Марья Алексевна
говорила особенно громко, чтобы Верочка услышала и поняла появление перемирия, а сама, при всем благоговении, так и впилась глазами в гостей: — не знаю, в силах ли
будет выйти и показать вам пробу свою на фортепьянах. — Верочка, друг мой, можешь ты выйти, или нет?
— Милое дитя мое, — сказала Жюли, вошедши в комнату Верочки: — ваша мать очень дурная женщина. Но чтобы мне знать, как
говорить с вами, прошу вас, расскажите, как и зачем вы
были вчера в театре? Я уже знаю все это от мужа, но из вашего рассказа я узнаю ваш характер. Не опасайтесь меня. — Выслушавши Верочку, она сказала: — Да, с вами можно
говорить, вы имеете характер, — и в самых осторожных, деликатных выражениях рассказала ей о вчерашнем пари; на это Верочка отвечала рассказом о предложении кататься.
— Что ж, он хотел обмануть вашу мать, или они оба
были в заговоре против вас? — Верочка горячо стала
говорить, что ее мать уж не такая же дурная женщина, чтобы
быть в заговоре. — Я сейчас это увижу, — сказала Жюли. — Вы оставайтесь здесь, — вы там лишняя. — Жюли вернулась в залу.
— Да, ваша мать не
была его сообщницею и теперь очень раздражена против него. Но я хорошо знаю таких людей, как ваша мать. У них никакие чувства не удержатся долго против денежных расчетов; она скоро опять примется ловить жениха, и чем это может кончиться, бог знает; во всяком случае, вам
будет очень тяжело. На первое время она оставит вас в покое; но я вам
говорю, что это
будет не надолго. Что вам теперь делать?
Есть у вас родные в Петербурге?
Жюли протянула руку, но Верочка бросилась к ней на шею, и целовала, и плакала, и опять целовала, А Жюли и подавно не выдержала, — ведь она не
была так воздержана на слезы, как Верочка, да и очень ей трогательна
была радость и гордость, что она делает благородное дело; она пришла в экстаз,
говорила,
говорила, все со слезами и поцелуями, и заключила восклицанием...
Но я нахожу, что женитьба на молодой особе, о которой мы
говорим,
была бы выгодна для вас.
Что нужно мне
будет, я не знаю; вы
говорите: я молода, неопытна, со временем переменюсь, — ну, что ж, когда переменюсь, тогда и переменюсь, а теперь не хочу, не хочу, не хочу ничего, чего не хочу!
Но историки и психологи
говорят, что в каждом частном факте общая причина «индивидуализируется» (по их выражению) местными, временными, племенными и личными элементами, и будто бы они-то, особенные-то элементы, и важны, — то
есть, что все ложки хотя и ложки, но каждый хлебает суп или щи тою ложкою, которая у него, именно вот у него в руке, и что именно вот эту-то ложку надобно рассматривать.
— Ну, молодец девка моя Вера, —
говорила мужу Марья Алексевна, удивленная таким быстрым оборотом дела: — гляди — ко, как она забрала молодца-то в руки! А я думала, думала, не знала, как и ум приложить! думала, много хлопот мне
будет опять его заманить, думала, испорчено все дело, а она, моя голубушка, не портила, а к доброму концу вела, — знала, как надо поступать. Ну, хитра, нечего сказать.
— Что ты
говоришь, Вера? — закричал Павел Константиныч; дело
было так ясно, что и он мог кричать, не осведомившись у жены, как ему поступать.
— Так
было, ваше превосходительство, что Михаил Иванович выразили свое намерение моей жене, а жена сказала им, что я вам, Михаил Иванович, ничего не скажу до завтрего утра, а мы с женою
были намерены, ваше превосходительство, явиться к вам и доложить обо всем, потому что как в теперешнее позднее время не осмеливались тревожить ваше превосходительство. А когда Михаил Иванович ушли, мы сказали Верочке, и она
говорит: я с вами, папенька и маменька, совершенно согласна, что нам об этом думать не следует.
Если бы я хотел сочинять эффектные столкновения, я б и дал этому положению трескучую развязку: но ее не
было на деле; если б я хотел заманивать неизвестностью, я бы не стал
говорить теперь же, что ничего подобного не произошло; но я пишу без уловок, и потому вперед
говорю: трескучего столкновения не
будет, положение развяжется без бурь, без громов и молний.
Они должны
были в том году кончить курс и объявили, что
будут держать (или, как говорится в Академии: сдавать) экзамен прямо на степень доктора медицины; теперь они оба работали для докторских диссертаций и уничтожали громадное количество лягушек; оба они выбрали своею специальностью нервную систему и, собственно
говоря, работали вместе; но для диссертационной формы работа
была разделена: один вписывал в материалы для своей диссертации факты, замечаемые обоими по одному вопросу, другой по другому.
— Мы все
говорили обо мне, — начал Лопухов: — а ведь это очень нелюбезно с моей стороны, что я все
говорил о себе. Теперь я хочу
быть любезным, —
говорить о вас! Вера Павловна. Знаете, я
был о вас еще гораздо худшего мнения, чем вы обо мне. А теперь… ну, да это после. Но все-таки, я не умею отвечать себе на одно. Отвечайте вы мне. Скоро
будет ваша свадьба?
— Вы хотели сказать: но что ж это, если не любовь? Это пусть
будет все равно. Но что это не любовь, вы сами скажете. Кого вы больше всех любите? — я
говорю не про эту любовь, — но из родных, из подруг?
— Кажется, никого особенно. Из них никого сильно. Но нет, недавно мне встретилась одна очень странная женщина. Она очень дурно
говорила мне о себе, запретила мне продолжать знакомство с нею, — мы виделись по совершенно особенному случаю — сказала, что когда мне
будет крайность, но такая, что оставалось бы только умереть, чтобы тогда я обратилась к ней, но иначе — никак. Ее я очень полюбила.
Значат, если при простом чувстве, слабом, слишком слабом перед страстью, любовь ставит вас в такое отношение к человеку, что вы
говорите: «лучше умереть, чем
быть причиною мученья для него»; если простое чувство так
говорит, что же скажет страсть, которая в тысячу раз сильнее?
А вот он
говорит, что его невеста растолковала всем, кто ее любит, что это именно все так
будет, как мне казалось, и растолковала так понятно, что все они стали заботиться, чтоб это поскорее так
было.
Через два дня учитель пришел на урок. Подали самовар, — это всегда приходилось во время урока. Марья Алексевна вышла в комнату, где учитель занимался с Федею; прежде звала Федю Матрена: учитель хотел остаться на своем месте, потому что ведь он не
пьет чаю, и просмотрит в это время федину тетрадь, но Марья Алексевна просила его пожаловать посидеть с ними, ей нужно
поговорить с ним. Он пошел, сел за чайный стол.
Что это? учитель уж и позабыл
было про свою фантастическую невесту, хотел
было сказать «не имею на примете», но вспомнил: «ах, да ведь она подслушивала!» Ему стало смешно, — ведь какую глупость тогда придумал! Как это я сочинил такую аллегорию, да и вовсе не нужно
было! Ну вот, подите же,
говорят, пропаганда вредна — вон, как на нее подействовала пропаганда, когда у ней сердце чисто и не расположено к вредному; ну, подслушала и поняла, так мне какое дело?
Учитель и прежде понравился Марье Алексевне тем, что не
пьет чаю; по всему
было видно, что он человек солидный, основательный;
говорил он мало — тем лучше, не вертопрах; но что
говорил, то
говорил хорошо — особенно о деньгах; но с вечера третьего дня она увидела, что учитель даже очень хорошая находка, по совершенному препятствию к волокитству за девушками в семействах, где дает уроки: такое полное препятствие редко бывает у таких молодых людей.
А факт
был тот, что Верочка, слушавшая Лопухова сначала улыбаясь, потом серьезно, думала, что он
говорит не с Марьей Алексевною, а с нею, и не шутя, а правду, а Марья Алексевна, с самого начала слушавшая Лопухова серьезно, обратилась к Верочке и сказала: «друг мой, Верочка, что ты все такой букой сидишь?
— Это
было для Верочки и для Дмитрия Сергеича, — он теперь уж и в мыслях Марьи Алексевны
был не «учитель», а «Дмитрий Сергеич»; — а для самой Марьи Алексевны слова ее имели третий, самый натуральный и настоящий смысл: «надо его приласкать; знакомство может впоследствии пригодиться, когда
будет богат, шельма»; это
был общий смысл слов Марьи Алексевны для Марьи Алексевны, а кроме общего,
был в них для нее и частный смысл: «приласкавши, стану ему
говорить, что мы люди небогатые, что нам тяжело платить по целковому за урок».
А Наполеон I как
был хитр, — гораздо хитрее их обоих, да еще при этакой-то хитрости имел,
говорят, гениальный ум, — а как мастерски провел себя за нос на Эльбу, да еще мало показалось, захотел подальше, и удалось, удалось так, что дотащил себя за нос до Св.
Третий результат слов Марьи Алексевны
был, разумеется, тот, что Верочка и Дмитрий Сергеич стали, с ее разрешения и поощрения, проводить вместе довольно много времени. Кончив урок часов в восемь, Лопухов оставался у Розальских еще часа два — три: игрывал в карты с матерью семейства, отцом семейства и женихом;
говорил с ними; играл на фортепьяно, а Верочка
пела, или Верочка играла, а он слушал; иногда и разговаривал с Верочкою, и Марья Алексевна не мешала, не косилась, хотя, конечно, не оставляла без надзора.
— Стало
быть, правду
говорят холодные практические люди, что человеком управляет только расчет выгоды?
— Люди, говорящие разные пустяки, могут
говорить о нем, как им угодно; люди, имеющие правильный взгляд на жизнь, скажут, что вы поступили так, как следовало вам поступить; если вы так сделали, значит, такова
была ваша личность, что нельзя вам
было поступить иначе при таких обстоятельствах, они скажут, что вы поступили по необходимости вещей, что, собственно
говоря, вам и не
было другого выбора.
— Итак, разрешение, —
быть может, даже одобрение, —
быть может, даже прямой совет поступить так, как я
говорю?