Неточные совпадения
Он справился о здоровье
Веры Павловны — «я здорова»; он сказал, что очень рад, и навел речь на то, что здоровьем надобно пользоваться, — «конечно, надобно», а по мнению Марьи Алексевны, «и молодостью также»; он совершенно с этим согласен, и думает, что хорошо было бы воспользоваться нынешним вечером для поездки за город:
день морозный, дорога чудесная.
— Ну, молодец девка моя
Вера, — говорила мужу Марья Алексевна, удивленная таким быстрым оборотом
дела: — гляди — ко, как она забрала молодца-то в руки! А я думала, думала, не знала, как и ум приложить! думала, много хлопот мне будет опять его заманить, думала, испорчено все
дело, а она, моя голубушка, не портила, а к доброму концу вела, — знала, как надо поступать. Ну, хитра, нечего сказать.
— Что ты говоришь,
Вера? — закричал Павел Константиныч;
дело было так ясно, что и он мог кричать, не осведомившись у жены, как ему поступать.
Мое намерение выставлять
дело, как оно было, а не так, как мне удобнее было бы рассказывать его, делает мне и другую неприятность: я очень недоволен тем, что Марья Алексевна представляется в смешном виде с размышлениями своими о невесте, которую сочинила Лопухову, с такими же фантастическими отгадываниями содержания книг, которые давал Лопухов Верочке, с рассуждениями о том, не обращал ли людей в папскую
веру Филипп Эгалите и какие сочинения писал Людовик XIV.
— Нет еще,
Вера Павловна; но не унывайте, найдется. Каждый
день я бываю в двух, в трех семействах. Нельзя же, чтобы не нашлось, наконец, порядочное, в котором можно жить.
Порядок их жизни устроился, конечно, не совсем в том виде, как полушутя, полусерьезно устраивала его
Вера Павловна в
день своей фантастической помолвки, но все-таки очень похоже на то. Старик и старуха, у которых они поселились, много толковали между собою о том, как странно живут молодые, — будто вовсе и не молодые, — даже не муж и жена, а так, точно не знаю кто.
Хорошо шла жизнь Лопуховых.
Вера Павловна была всегда весела. Но однажды, — это было месяцев через пять после свадьбы, — Дмитрий Сергеич, возвратившись с урока, нашел жену в каком-то особенном настроении духа: в ее глазах сияла и гордость, и радость. Тут Дмитрий Сергеич припомнил, что уже несколько
дней можно было замечать в ней признаки приятной тревоги, улыбающегося раздумья, нежной гордости.
На другой
день Лопухов отнес в контору «Полицейских ведомостей» объявление, что «
Вера Павловна Лопухова принимает заказы на шитье дамских платьев, белья» и т. д., «по сходным ценам» и проч.
Дня через четыре Жюли приехала к
Вере Павловне и дала довольно много заказов от себя, дала адресы нескольких своих приятельниц, от которых также можно получить заказы.
Вера Павловна не сказала своим трем первым швеям ровно ничего, кроме того, что даст им плату несколько, немного побольше той, какую швеи получают в магазинах;
дело не представляло ничего особенного; швеи видели, что
Вера Павловна женщина не пустая, не легкомысленная, потому без всяких недоумений приняли ее предложение работать у ней: не над чем было недоумевать, что небогатая дама хочет завести швейную.
Таким образом, проработали месяц, получая в свое время условленную плату,
Вера Павловна постоянно была в мастерской, и уже они успели узнать ее очень близко как женщину расчетливую, осмотрительную, рассудительную, при всей ее доброте, так что она заслужила полное доверие. Особенного тут ничего не было и не предвиделось, а только то, что хозяйка — хорошая хозяйка, у которой
дело пойдет: умеет вести.
В расход были поставлены, кроме выданной платы, все другие издержки: на наем комнаты, на освещение, даже издержки
Веры Павловны на извозчика по
делам мастерской, около рубля.
Долгие разговоры были возбуждены этими необыкновенными словами. Но доверие было уже приобретено
Верою Павловною; да и говорила она просто, не заходя далеко вперед, не рисуя никаких особенно заманчивых перспектив, которые после минутного восторга рождают недоверие. Потому девушки не сочли ее помешанною, а только и было нужно, чтобы не сочли помешанною.
Дело пошло понемногу.
Они довольно долго не могли понять этого; но потом согласились, что
Вера Павловна отказывается от особенной доли прибыли не из самолюбия, а потому, что так нужно по сущности
дела.
Около года
Вера Павловна большую часть
дня проводила в мастерской и работала действительно не меньше всякой другой по количеству времени.
Я пропускаю множество подробностей, потому что не описываю мастерскую, а только говорю о ней лишь в той степени, в какой это нужно для обрисовки деятельности
Веры Павловны. Если я упоминаю о некоторых частностях, то единственно затем, чтобы видно было, как поступала
Вера Павловна, как она вела
дело шаг за шагом, и терпеливо, и неутомимо, и как твердо выдерживала свое правило: не распоряжаться ничем, а только советовать, объяснять, предлагать свое содействие, помогать исполнению решенного ее компаниею.
Когда от постоянного участия в
делах они приобрели навык соображать весь ход работ в мастерской,
Вера Павловна обратила их внимание на то, что в их мастерстве количество заказов распределяется по месяцам года очень неодинаково и что в месяцы особенно выгодные недурно било бы отлагать часть прибыли для уравнения невыгодных месяцев.
Вера Павловна с первых же
дней стала приносить книги.
Потом, — это было очень большим шагом, —
Вера Павловна увидела возможность завесть и правильное преподавание: девушки стали так любознательны, а работа их шла так успешно, что они решили делать среди рабочего
дня, перед обедом, большой перерыв для слушания уроков.
На четвертый
день добрый солдат, один из служителей при съезжей, принес
Вере Павловне записку от Прибытковой.
Знала
Вера Павловна, что это гадкое поветрие еще неотвратимо носится по городам и селам и хватает жертвы даже из самых заботливых рук; — но ведь это еще плохое утешение, когда знаешь только, что «я в твоей беде не виновата, и ты, мой друг, в ней не виновата»; все-таки каждая из этих обыкновенных историй приносила
Вере Павловне много огорчения, а еще гораздо больше
дела: иногда нужно бывало искать, чтобы помочь; чаще искать не было нужды, надобно было только помогать: успокоить, восстановлять бодрость, восстановлять гордость, вразумлять, что «перестань плакать, — как перестанешь, так и не о чем будет плакать».
Светел и весел был весь обыденный ход
дела, постоянно радовал
Веру Павловну.
После обеда сидит еще с четверть часа с миленьким, «до свиданья» и расходятся по своим комнатам, и
Вера Павловна опять на свою кроватку, и читает, и нежится; частенько даже спит, даже очень часто, даже чуть ли не наполовину
дней спит час — полтора, — это слабость, и чуть ли даже не слабость дурного тона, но
Вера Павловна спит после обеда, когда заснется, и даже любит, чтобы заснулось, и не чувствует ни стыда, ни раскаяния в этой слабости дурного тона.
Через два
дня, за утренним чаем,
Вера Павловна заметила мужу, что цвет его лица ей не нравится.
Кирсанов стал бывать по два раза в
день у больного: они с ним оба видели, что болезнь проста и не опасна. На четвертый
день поутру Кирсанов сказал
Вере Павловне...
— Дмитрий ничего, хорош: еще
дня три — четыре будет тяжеловато, но не тяжеле вчерашнего, а потом станет уж и поправляться. Но о вас,
Вера Павловна, я хочу поговорить с вами серьезно. Вы дурно делаете: зачем не спать по ночам? Ему совершенно не нужна сиделка, да и я не нужен. А себе вы можете повредить, и совершенно без надобности. Ведь у вас и теперь нервы уж довольно расстроены.
В самом
деле,
Вера Павловна, как дошла до своей кровати, так и повалилась и заснула. Три бессонные ночи сами по себе не были бы важны. И тревога сама не была бы важна. Но тревога вместе с бессонными ночами, да без всякого отдыха
днем, точно была опасна; еще двое — трое суток без сна, она бы сделалась больна посерьезнее мужа.
Проницательный читатель, — я объясняюсь только с читателем: читательница слишком умна, чтобы надоедать своей догадливостью, потому я с нею не объясняюсь, говорю это раз — навсегда; есть и между читателями немало людей не глупых: с этими читателями я тоже не объясняюсь; но большинство читателей, в том числе почти все литераторы и литературщики, люди проницательные, с которыми мне всегда приятно беседовать, — итак, проницательный читатель говорит: я понимаю, к чему идет
дело; в жизни
Веры Павловны начинается новый роман; в нем будет играть роль Кирсанов; и понимаю даже больше: Кирсанов уже давно влюблен в
Веру Павловну, потому-то он и перестал бывать у Лопуховых.
В первое время замужества
Веры Павловны Кирсанов бывал у Лопуховых очень часто, почти что через
день, а ближе сказать, почти что каждый
день, и скоро, да почти что с первого же
дня, стал чрезвычайно дружен с
Верою Павловною, столько же, как с самим Лопуховым. Так продолжалось с полгода. Однажды они сидели втроем: он, муж и она. Разговор шел, как обыкновенно, без всяких церемоний; Кирсанов болтал больше всех, но вдруг замолчал.
Дня через два Лопухов сказал
Вере Павловне, что заходил к Кирсанову и, как ему показалось, встречен был довольно странно. Кирсанов как будто хотел быть с ним любезен, что было вовсе лишнее между ними. Лопухов, посмотревши на него, сказал прямо...
Через три — четыре
дня Кирсанов, должно быть, опомнился, увидел дикую пошлость своих выходок; пришел к Лопуховым, был как следует, потом стал говорить, что он был пошл; из слов
Веры Павловны он заметил, что она не слышала от мужа его глупостей, искренно благодарил Лопухова за эту скромность, стал сам, в наказание себе, рассказывать все
Вере Павловне, расчувствовался, извинялся, говорил, что был болен, и опять выходило как-то дрянно.
По наружности он и Лопухов были опять друзья, да и на
деле Лопухов стал почти попрежнему уважать его и бывал у него нередко;
Вера Павловна также возвратила ему часть прежнего расположения, но она очень редко видела его.
— Сашенька, друг мой, как я рада, что встретила тебя! — девушка все целовала его, и смеялась, и плакала. Опомнившись от радости, она сказала: — нет,
Вера Павловна, о
делах уж не буду говорить теперь. Не могу расстаться с ним. Пойдем, Сашенька, в мою комнату.
На другой
день рано поутру Крюкова пришла к
Вере Павловне.
Только я с вами откровенна,
Вера Павловна, я и теперь так думаю: если расположение имеешь, это все равно, когда тут нет обману; другое
дело, если бы обман был.
Крюкова досказала
Вере Павловне свою историю уже в другие
дни.
Конечно, это недоразумение не могло бы быть продолжительно; по мере приближения развязки, расспросы Крюковой делались бы настойчивее; она или высказала бы, что у ней есть особенная причина знать истину, или Лопухов или
Вера Павловна догадались бы, что есть какая-то особенная надобность в ее расспросах, и двумя — тремя неделями, быть может, несколькими
днями позже
дело все-таки пришло бы к тому же, к чему пришло несколько раньше, благодаря неожиданному для Крюковой появлению Кирсанова в мастерской.
Грусть его по ней, в сущности, очень скоро сгладилась; но когда грусть рассеялась на самом
деле, ему все еще помнилось, что он занят этой грустью, а когда он заметил, что уже не имеет грусти, а только вспоминает о ней, он увидел себя в таких отношениях к
Вере Павловне, что нашел, что попал в большую беду.
Но вот
Вера Павловна кончила свои
дела, она возвращается с ним домой к чаю, и они долго сидят втроем после чаю; теперь
Вера Павловна и Дмитрий Сергеич просидят вместе гораздо больше времени, чем когда не было тут же Кирсанова.
Так прошел месяц, может быть, несколько и побольше, и если бы кто сосчитал, тот нашел бы, что в этот месяц ни на волос не уменьшилась его короткость с Лопуховыми, но вчетверо уменьшилось время, которое проводит он у них, а в этом времени наполовину уменьшилась пропорция времени, которое проводит он с
Верою Павловною. Еще какой-нибудь месяц, и при всей неизменности дружбы, друзья будут мало видеться, — и
дело будет в шляпе.
«16 августа», то есть, на другой
день после прогулки на острова, ведь она была именно 15–го, думает
Вера Павловна: «миленький все время гулянья говорил с этим Рахметовым, или, как они в шутку зовут его, ригористом, и с другими его товарищами.
Проходит два
дня.
Вера Павловна опять нежится после обеда, нет, не нежится, а только лежит и думает, и лежит она в своей комнате, на своей кроватке. Муж сидит подле нее, обнял ее, Тоже думает.
Если бы он стал вальсировать, и не вальсировал бы с
Верою Павловною,
дело вполне раскрылось бы тут же.
Почему, например, когда они, возвращаясь от Мерцаловых, условливались на другой
день ехать в оперу на «Пуритан» и когда
Вера Павловна сказала мужу: «Миленький мой, ты не любишь этой оперы, ты будешь скучать, я поеду с Александром Матвеичем: ведь ему всякая опера наслажденье; кажется, если бы я или ты написали оперу, он и ту стал бы слушать», почему Кирсанов не поддержал мнения
Веры Павловны, не сказал, что «в самом
деле, Дмитрий, я не возьму тебе билета», почему это?
А тут, кроме того, действительно, был очень осязательный факт, который таил в себе очень полную разгадку
дела: ясно, что Кирсанов уважает Лопуховых; зачем же он слишком на два года расходился с ними? Ясно, что он человек вполне порядочный; каким же образом произошло тогда, что он выставился человеком пошлым? Пока
Вере Павловне не было надобности думать об этом, она и не думала, как не думал Лопухов; а теперь ее влекло думать.
Вера Павловна, слушая такие звуки, смотря на такое лицо, стала думать, не вовсе, а несколько, нет не несколько, а почти вовсе думать, что важного ничего нет, что она приняла за сильную страсть просто мечту, которая рассеется в несколько
дней, не оставив следа, или она думала, что нет, не думает этого, что чувствует, что это не так? да, это не так, нет, так, так, все тверже она думала, что думает это, — да вот уж она и в самом
деле вовсе думает это, да и как не думать, слушая этот тихий, ровный голос, все говорящий, что нет ничего важного?
«Лучшее развлечение от мыслей — работа, — думала
Вера Павловна, и думала совершенно справедливо: — буду проводить целый
день в мастерской, пока вылечусь. Это мне поможет».
Вера Павловна уж давно смотрела на мужа теми же самыми глазами, подозрительными, разгорающимися от гнева, какими смотрел на него Кирсанов в
день теоретического разговора. Когда он кончил, ее лицо пылало.
Гости разошлись в 3 часа ночи и прекрасно сделали, что так поздно.
Вера Павловна, утомленная волнением
дня, только что улеглась, как вошел муж.
Когда
Вера Павловна на другой
день вышла из своей комнаты, муж и Маша уже набивали вещами два чемодана. И все время Маша была тут безотлучно: Лопухов давал ей столько вещей завертывать, складывать, перекладывать, что куда управиться Маше. «Верочка, помоги нам и ты». И чай пили тут все трое, разбирая и укладывая вещи. Только что начала было опомниваться
Вера Павловна, а уж муж говорит: «половина 11–го; пора ехать на железную дорогу».