Неточные совпадения
А
они у меня ее отняли, в воспитательный дом отдали, — и узнать-то было нельзя,
где она — так и не видала ее и не знаю, жива ли она… чать, уж
где быть в живых!
Только мы с тобой до
них не доживем, больно глуп народ —
где с таким народом хорошие-то порядки завести!
План Сторешникова был не так человекоубийствен, как предположила Марья Алексевна: она, по своей манере, дала делу слишком грубую форму, но сущность дела отгадала, Сторешников думал попозже вечером завезти своих дам в ресторан,
где собирался ужин; разумеется,
они все замерзли и проголодались, надобно погреться и выпить чаю;
он всыплет опиуму в чашку или рюмку Марье Алексевне...
Верочка растеряется, увидев мать без чувств;
он заведет Верочку в комнату,
где ужин, — вот уже пари и выиграно; что дальше — как случится.
— Это все наболтал Федя вскоре после первого же урока и потом болтал все в том же роде, с разными такими прибавлениями: а я
ему, сестрица, нынче сказал, что на вас все смотрят, когда вы
где бываете, а
он, сестрица, сказал: «ну и прекрасно»; а я
ему сказал: а вы на нее не хотите посмотреть? а
он сказал: «еще увижу».
Через два дня учитель пришел на урок. Подали самовар, — это всегда приходилось во время урока. Марья Алексевна вышла в комнату,
где учитель занимался с Федею; прежде звала Федю Матрена: учитель хотел остаться на своем месте, потому что ведь
он не пьет чаю, и просмотрит в это время федину тетрадь, но Марья Алексевна просила
его пожаловать посидеть с
ними, ей нужно поговорить с
ним.
Он пошел, сел за чайный стол.
Учитель и прежде понравился Марье Алексевне тем, что не пьет чаю; по всему было видно, что
он человек солидный, основательный; говорил
он мало — тем лучше, не вертопрах; но что говорил, то говорил хорошо — особенно о деньгах; но с вечера третьего дня она увидела, что учитель даже очень хорошая находка, по совершенному препятствию к волокитству за девушками в семействах,
где дает уроки: такое полное препятствие редко бывает у таких молодых людей.
От
него есть избавленье только в двух крайних сортах нравственного достоинства: или в том, когда человек уже трансцендентальный негодяй, восьмое чудо света плутовской виртуозности, вроде Aли-паши Янинского, Джеззар — паши Сирийского, Мегемет — Али Египетского, которые проводили европейских дипломатов и (Джеззар) самого Наполеона Великого так легко, как детей, когда мошенничество наросло на человеке такою абсолютно прочною бронею, сквозь которую нельзя пробраться ни до какой человеческой слабости: ни до амбиции, ни до честолюбия, ни до властолюбия, ни до самолюбия, ни до чего; но таких героев мошенничества чрезвычайно мало, почти что не попадается в европейских землях,
где виртуозность негодяйства уже портится многими человеческими слабостями.
Ну, конечно, дела бы за
него сама вела с подрядчиками-то:
ему где — плох!
А с немецким языком обошелся иначе: нанял угол в квартире,
где было много немцев — мастеровых; угол был мерзкий, немцы скучны, ходить в Академию было далеко, а
он все-таки выжил тут, сколько
ему было нужно.
Идет
ему навстречу некто осанистый, моцион делает, да как осанистый, прямо на
него, не сторонится; а у Лопухова было в то время правило: кроме женщин, ни перед кем первый не сторонюсь; задели друг друга плечами; некто, сделав полуоборот, сказал: «что ты за свинья, скотина», готовясь продолжать назидание, а Лопухов сделал полный оборот к некоему, взял некоего в охапку и положил в канаву, очень осторожно, и стоит над
ним, и говорит: ты не шевелись, а то дальше протащу,
где грязь глубже.
Поэтому только половину вечеров проводят
они втроем, но эти вечера уже почти без перерыва втроем; правда, когда у Лопуховых нет никого, кроме Кирсанова, диван часто оттягивает Лопухова из зала,
где рояль; рояль теперь передвинут из комнаты Веры Павловны в зал, но это мало спасает Дмитрия Сергеича: через четверть часа, много через полчаса Кирсанов и Вера Павловна тоже бросили рояль и сидят подле
его дивана; впрочем, Вера Павловна недолго сидит подле дивана; она скоро устраивается полуприлечь на диване, так, однако, что мужу все-таки просторно сидеть: ведь диван широкий; то есть не совсем уж просторно, но она обняла мужа одною рукою, поэтому сидеть
ему все-таки ловко.
Она бросалась в постель, закрывала лицо руками и через четверть часа вскакивала, ходила по комнате, падала в кресла, и опять начинала ходить неровными, порывистыми шагами, и опять бросалась в постель, и опять ходила, и несколько раз подходила к письменному столу, и стояла у
него, и отбегала и, наконец, села, написала несколько слов, запечатала и через полчаса схватила письмо, изорвала, сожгла, опять долго металась, опять написала письмо, опять изорвала, сожгла, и опять металась, опять написала, и торопливо, едва запечатав, не давая себе времени надписать адреса, быстро, быстро побежала с
ним в комнату мужа, бросила
его да стол, и бросилась в свою комнату, упала в кресла, сидела неподвижно, закрыв лицо руками; полчаса, может быть, час, и вот звонок — это
он, она побежала в кабинет схватить письмо, изорвать, сжечь —
где ж
оно?
его нет,
где ж
оно? она торопливо перебирала бумаги:
где ж
оно?
Он не пошел за ней, а прямо в кабинет; холодно, медленно осмотрел стол, место подле стола; да, уж
он несколько дней ждал чего-нибудь подобного, разговора или письма, ну, вот
оно, письмо, без адреса, но ее печать; ну, конечно, ведь она или искала
его, чтоб уничтожить, или только что бросила, нет, искала: бумаги в беспорядке, но
где ж ей било найти
его, когда она, еще бросая
его, была в такой судорожной тревоге, что
оно, порывисто брошенное, как уголь, жегший руку, проскользнуло через весь стол и упало на окно за столом.
— Да ведь у тебя не приготовлены вещи, как же ты поедешь? Собирайся, если хочешь: как увидишь, так и сделаешь. Только я тебя просил бы вот о чем: подожди моего письма.
Оно придет завтра же; я напишу и отдам
его где-нибудь на дороге. Завтра же получишь, подожди, прошу тебя.
Вышел из 2–го курса, поехал в поместье, распорядился, победив сопротивление опекуна, заслужив анафему от братьев и достигнув того, что мужья запретили
его сестрам произносить
его имя; потом скитался по России разными манерами: и сухим путем, и водою, и тем и другою по обыкновенному и по необыкновенному, — например, и пешком, и на расшивах, и на косных лодках, имел много приключений, которые все сам устраивал себе; между прочим, отвез двух человек в казанский, пятерых — в московский университет, — это были
его стипендиаты, а в Петербург,
где сам хотел жить, не привез никого, и потому никто из нас не знал, что у
него не 400, а 3 000 р. дохода.
Чрез пять минут
он вернулся в ту комнату,
где все сидели.
А вот чего я действительно не знаю, так не знаю:
где теперь Рахметов, и что с
ним, и увижу ли я
его когда-нибудь.
Где я говорил о
них не в таком духе?
Но
где я преклонялся перед
ними?
Где проглядывает у меня хоть малейшая тень мысли, что
они уж бог знает как высоки и прекрасны, что я не могу представить себе ничего выше и лучше
их, что
они — идеалы людей?
С нею гораздо меньше хлопот, чем с прежнею: пять девушек, составившие основной штат, перешли сюда из прежней мастерской,
где места
их были заняты новыми; остальной штат набрался из хороших знакомых тех швей, которые работали в прежней мастерской.
Она бросилась вслед за
ним, хоть
он, вошедши, и брал с нее слово не делать этого, бросилась за
ним —
где ж
он?
«Маша,
где ж
он,
где ж
он?» Маша, еще убирающая чайные принадлежности после недавних гостей, говорит: «Дмитрий Сергеич ушел; сказал, когда проходил: — я иду гулять».
Сколько времени
где я проживу, когда буду
где, — этого нельзя определить, уж и по одному тому, что в числе других дел мне надобно получить деньги с наших торговых корреспондентов; а ты знаешь, милый друг мой» — да, это было в письме: «милый мой друг», несколько раз было, чтоб я видела, что
он все по-прежнему расположен ко мне, что в
нем нет никакого неудовольствия на меня, вспоминает Вера Павловна: я тогда целовала эти слова «милый мой друг», — да, было так: — «милый мой друг, ты знаешь, что когда надобно получить деньги, часто приходится ждать несколько дней там,
где рассчитывал пробыть лишь несколько часов.
Эти слова заменяют все прежние слова, и думается час, и думается два: «я не должна видеться с
ним»; и как, когда
они успели измениться, только уже изменились в слова: «неужели я захочу увидеться с
ним? — нет»; и когда она засыпает, эти слова сделались уже словами: «неужели же я увижусь с
ним?» — только
где ж ответ? когда
он исчез?
«Ах, что ж это я вспоминаю, — продолжает думать Вера Павловна и смеется, — что ж это я делаю? будто это соединено с этими воспоминаниями! О, нет, это первое свидание, состоявшее из обеданья, целованья рук, моего и
его смеха, слез о моих бледных руках,
оно было совершенно оригинальное. Я сажусь разливать чай: «Степан, у вас нет сливок? можно где-нибудь достать хороших? Да нет, некогда, и наверное нельзя достать. Так и быть; но завтра мы устроим это. Кури же, мой милый: ты все забываешь курить».
— Нет, — говорит светлая красавица, — меня тогда не было.
Они поклонялись женщине, но не признавали ее равною себе.
Они поклонялись ей, но только как источнику наслаждений; человеческого достоинства
они еще не признавали в ней!
Где нет уважения к женщине, как к человеку, там нет меня. Ту царицу звали Афродита. Вот она.
Шумно веселится в громадном зале половина
их, а
где ж другая половина?
«
Где другие? — говорит светлая царица, —
они везде; многие в театре, одни актерами, другие музыкантами, третьи зрителями, как нравится кому; иные рассеялись по аудиториям, музеям, сидят в библиотеке; иные в аллеях сада, иные в своих комнатах или чтобы отдохнуть наедине, или с своими детьми, но больше, больше всего — это моя тайна.
Но как же познакомиться с Кирсановою? Бьюмонт рекомендует Катерину Васильевну Кирсановой? — Нет, Кирсановы даже не слышали
его фамилии; но никакой рекомендации не надобно: Кирсанова, наверное, будет рада встретить такое сочувствие. Адрес надобно узнать там,
где служит Кирсанов.
— Mesdames, ваши истории очень любопытны, но я ничего хорошенько не слышала, знаю только, что
они и трогательны, и забавны, и кончаются счастливо, я люблю это. А
где же старикашка?
— Вот, конечно, это окно,
где огонь? — Мосолов посмотрел. —
Оно. Видишь?