Неточные совпадения
Высокая женщина сдвинула
свои темные брови, так что они сошлись на переносице, и оттого все лицо ее
стало еще энергичнее и строже.
— За дело, не беспокойтесь, милейшая. Зря не обидим никого. Эта негодница Лихарева работать не захотела. А когда я ее заставлять
стала, палец себе наколола до крови нарочно, чтобы настоять на
своем… Ну, вот я ее и послала к печке. Пусть постоит да поразмыслит на досуге, хорошо ли так поступать!
Внезапно раздавшийся звонок к молитве прервал волнение малюток. Из соседней комнаты появилась знакомая горбатенькая фигура, и тетя Леля, хлопая в ладоши,
стала сзывать
свое маленькое стадо обычным призывом...
Последняя величавым торжественным жестом перенесла палец от дна блюдца к
своему лицу и
стала производить движения у себя по лбу, по щекам, по носу, по обе стороны носа, вокруг глаз и подбородка. И в то же время не переставала ронять слова глухим, деланным голосом.
И все сразу засуетились и заволновались при этой вести… В рабочей поднялась неописуемая суета. Девушки и девочки стремительно повскакали со
своих мест и спешно
стали приводить в порядок
свои платья и волосы.
Мгновенная тишина воцарилась за столом попечительницы. Багрово покраснела начальница. Бледнее
своей белой манишки
стал эконом.
Фыркая и отряхиваясь, выскочили из их временной тюрьмы Мурка и Хвостик, один черненький, точно вымазанный дегтем, с блестящей, гладкой шерстью, сверкающей
своим глянцем. Другой — серый, пушистый, с прелестной розовой мордочкой; оба грациозные, как игрушки, прелестные существа. Травинки сена, предохранявшего их от стужи, обильно снабжающего ящик, запутались кое-где в их нежной шерсти. Котята выросли за три месяца и
стали почти взрослыми молоденькими котами.
Что-то неописуемое произошло в ту же минуту… Оня и Васса, схватив за шиворот Мурку с Хвостиком,
стали вталкивать их в отверстие ящика, огромного, как собачья будка. Но возмущенные таким неожиданным насилием котяшки, привыкшие пользоваться в эти короткие два часа полной свободой и прогулкой под наблюдением
своих юных воспитательниц, всячески воспротивились подобному произволу. Они фыркали, выгибали спину и урчали самым энергичным образом.
Завязалась веселая возня… Васса металась по зале, кидалась то в одну, то в другую сторону и старалась во что бы то ни
стало выхватить из длинной вереницы «наседки» хотя бы одного «цыпленка». Но ловкая, быстрая, разрумянившаяся, как персик, Оня не зевала. Тщательно охраняя
своих «деток», она тоже кидалась вправо и влево, предупреждая каждое движение «коршуна».
— Но ведь «негодная», по-вашему, девчонка прощена,
стало быть, и отставки не будет! — почти весело проговорила горбатенькая надзирательница и, пожав руку начальнице, поспешила к
своим стрижкам.
Между тем круг играющих все увеличивался… Приходили «средние» и
становились в круг. И Дуня поместила
свою куколку между собой и Дорушкой, осторожно держа ее за замшевые ручки, тоже примкнула к игре.
Дуня внимательными глазами смотрела на все происшествие. Она заметила перемену в лице, очевидно, причиненную болью при падении, у злополучного эконома, и ей
стало бесконечно жаль этого толстенького старого человека, которому было очень больно в эту минуту. Привыкшая поступать по первому же влечению
своего чуткого сердечка, она высвободила себя и
свою куколку из общей цепи и решительно шагнула к сгорбившейся на стуле жалкой фигуре Жилинского.
Сдержал слова Жилинский. Частью из страха за
свою участь, частью из-за смутно промелькнувших угрызений совести по отношению ребят… Но кормить он
стал много вкуснее и лучше с этого дня приюток.
Счастье Дорушки смущает Дуню… Казалось ей, как-то важнее и отчужденнее
стала эта новая самоуверенная и самодовольная Дорушка, толкующая уже теперь о предстоявших заработках «ее» мастерской. У Дорушки нашлись неожиданно подруги из старшего отделения, предлагавшие будущей юной хозяйке мастерской
свои рабочие руки.
— Скучно стоять так-то! Давай клубки подбрасывать, чей выше полетит? — предложила шалунья Оня
своей соседке и товарищу по несчастью. И в тот же миг в углу за печкой началась легкая, чуть слышная возня. Выждав минуту, когда Павла Артемьевна, повернувшись спиной к наказанным,
стала внимательно разглядывать растянутую в пяльцах полосу вышивки у старшеотделенок, Оня с тихим хихиканьем подбросила первая
свой клубок.
— Небось теперь уборку за тебя делать не
станет! — усмехнулась Паша Канарейкина, просовывая вперед
свою лисью мордочку.
Голос «барышни-приютки»
становится резче, нетерпеливей. Она любит полное подчинение и не переносит никаких пререканий. И с Дуней дружна она только потому, что робкая, тихая Дуня подчиняется вполне ее власти. С Дорушкой они меньше дружны. Дорушка тверда и настойчива. У нее
своя собственная воля, которой она не отдаст ни за что.
Никому никогда не отказывавшая в
своем религиозном усердии, Соня, худая, сутуловатая, босая, в одной рубашке, голыми коленями
становилась на холодном полу спальной и, приказав Дуне следовать ее примеру, исступленным от молитвенного экстаза голосом, ударяя рукою в грудь, шептала вдохновенно слова всех молитв, которые только знала.
Все доводы Павлы Артемьевны уже забыты по дороге. Вместе с возвращением здоровья и сил к Наташе вернулась и ее обычная энергия и живость. Ее былые непокорность и эгоизм куда-то исчезли под влиянием смертельного недуга. Она вся
стала как-то мягче, ровнее, менее требовательной и тщеславной. Но отрешиться вполне от прочих
своих былых грешков Наташа в силах…
— Дурочка твоя Феня! — задумчиво произнесла Дуня и с явным обожаньем взглянула на подругу. — А для меня ты дороже
стала еще больше после болезни. Тебя я люблю, а не красоту твою. И больная, худая, бледная ты мне во сто крат еще ближе, роднее. Жальче тогда мне тебя. Ну вот, словно вросла ты мне в сердце. И спроси кто-нибудь меня, красивая ты либо дурная, ей-богу же, не сумею рассказать! — со
своей застенчивой милой улыбкой заключила простодушно девочка.
Потом, когда я уже пришла окончательно в себя и
стала выздоравливать, я ее часто видела у
своей постели.
Синеокая красавица-река, отливающая
сталью и серебром на солнце, освобожденная от льда, плавно катила
свои воды.
— Какой красавец! — восхищенно прошептала Феничка
своей паре, Шуре Огурцовой. — Совсем как рыцарь Рудольф из романа «Оживший мертвец, или Черная башня»! Я его обожать
стану, Шура! Этакий благородный, прекрасный молодой человек!
— Ax! — она смущенно смолкла, заметя
свою ошибку… — Павлы Артемьевны, хотела я сказать, — прибавила она чуть слышно. — Но и с нею мы
стали друзьями в конце концов…
Но кто
стал настоящей русской красавицей, так это Любочка. Баронесса не наглядится на
свою любимицу. Действительно, Любочка Орешкина расцвела настоящей пышной лилией, белая, нежная, как барышня, с лебединой поступью, с плавными движениями стройной фигуры.
Любочка замечталась тоже. Глядя на
свои беленькие, как у барышни, нежные ручки, думала девушка о том, что ждет ее впереди… Ужели же все та же трудовая жизнь бедной сельской школьной учительницы, а в лучшем случае городской? Ужели не явится прекрасный принц, как в сказке, и не освободит ее, Любочку, всеми признанную красавицу, из этой тюрьмы труда и беспросветной рабочей доли? Не освободит, не возьмет замуж, не
станет лелеять и холить, и заботиться о ней всю жизнь…
Течь
стала сильнее… Увлекшись
своими мечтами, четыре девушки не заметили ее…