— Ты смотри, — уже строго увещевала ее, волнуясь, благоразумная девушка, — ты роль-то не забудь… Да говори громче… На репетициях едва под нос себе что-то шептала. Ведь пойми, ради господа, Маша, попечители, гости, все будут… Не осрами, ради самого Христа… За тебя да за мою Дуняшу пуще всего боюсь я… Ну да, та
ежели и сробеет, Антониночка подскажет. Сбоку за кулисой будет она сидеть. А вот ты уж и не знаю, право, как справишься, — сокрушалась девушка.
Неточные совпадения
— Ну, так гляди же. Рука отсохнет,
ежели… — тут Васса снова погрозила Дуне своим костлявым пальцем. Потом две девочки отошли от ящика,
и Дуня увидела лежавших там в сене крошечных слепых котяток.
— Это Маруськины дети. Маруська — наша,
и дети наши. Мы их нашли вчера в чулане, сюда перенесли, сена в сторожке утащили. Надо бы ваты, да ваты нет. Не приведи господь,
ежели Пашка узнает. Мы
и от тети Лели скрыли. Не дай бог, найдет их кто, деток наших, в помойку выкинут, да
и нам несдобровать. Вот только мы пятеро
и знаем: я — Васса Сидорова, Соня Кузьменко, Дорушка Иванова, Люба Орешкина да Канарейкина Паша. А теперь
и ты будешь знать. Побожись еще раз, что не скажешь.
— Тихоня! Глупая! Примерница! Ну, ладно, погоди! — крикнула ей вслед рассерженная Васса, — ин будет по-моему, чего захочу, все будет, — торжественно заявила она подругам
и стала быстро-быстро шептать окружавшим ее девочкам: — Беспременно Дуню взять надо…
и Любоньку Орешкину… Одна тети Лелина любимица, другая баронессина.
Ежели попадемся да поймают нас по дороге, не так строго взыщется, потому много «любимиц» ругать не будут… Беспременно Дуню прихвачу!
— А
ежели не все сказать? Утаить? — расширяя глаза от ей самой непонятного страха
и теряя обычную свою сонливость, осведомлялась Маша Рыжова, не попавшая в первые два года своего пребывания в приюте на исповедь вследствие болезни.
— Что ж, — вмешалась в разговор маленькая сухонькая с пергаментным лицом «примерница» Соня Кузьменко,
и на ее острых от худобы скулах выступили два ярких пятна, — что ж, девицы,
ежели помрет — так ей же лучше. Хорошо помереть в отрочестве… Прямо к престолу господню ангелом-херувимом взлетишь, безгрешным! Так-то оно!
Я давно приметила…
и ежели… когда еще грустно вам станет…
— Да, ждать. Будем обтачивать терпение… Я, грешный человек, намекнул бабенке, что
ежели и всякое прочее, так мы за гешефтом не постоим. Смеется, каналья…
У меня не было той забавы или игрушки, которая бы заняла меня и утешила, потому что
ежели и давали что-нибудь, то с упреком и с непременным прибавлением: „Ты этого не стоишь“.
— Нет, нет, нет, будет с меня! А
ежели и попортится, так я порченое местечко вырежу… Хорошие-то и на варенье пригодятся.
А там начинаются хитрости, как бы обмануть бдительность неприятелей и спастись от них; а
ежели и это удастся, придумываются неприязненные действия против них, частию в отмщение, частию же для ограждения себя от новой опасности.
Неточные совпадения
И точно: час без малого // Последыш говорил! // Язык его не слушался: // Старик слюною брызгался, // Шипел!
И так расстроился, // Что правый глаз задергало, // А левый вдруг расширился //
И — круглый, как у филина, — // Вертелся колесом. // Права свои дворянские, // Веками освященные, // Заслуги, имя древнее // Помещик поминал, // Царевым гневом, Божиим // Грозил крестьянам,
ежели // Взбунтуются они, //
И накрепко приказывал, // Чтоб пустяков не думала, // Не баловалась вотчина, // А слушалась господ!
Г-жа Простакова. На него, мой батюшка, находит такой, по-здешнему сказать, столбняк. Ино — гда, выпуча глаза, стоит битый час как вкопанный. Уж чего — то я с ним не делала; чего только он у меня не вытерпел! Ничем не проймешь.
Ежели столбняк
и попройдет, то занесет, мой батюшка, такую дичь, что у Бога просишь опять столбняка.
Стародум. На первый случай сгодилось бы
и к тому, что
ежели б случилось ехать, так знаешь, куда едешь.
Ибо желать следует только того, что к достижению возможно;
ежели же будешь желать недостижимого, как, например, укрощения стихий, прекращения течения времени
и подобного, то сим градоначальническую власть не токмо не возвысишь, а наипаче сконфузишь.
«
И лежал бы град сей
и доднесь в оной погибельной бездне, — говорит „Летописец“, —
ежели бы не был извлечен оттоль твердостью
и самоотвержением некоторого неустрашимого штаб-офицера из местных обывателей».