По бледному испуганному лицу Дорушки Дуня поняла, что случилось что-то ужасное, непоправимое, и от сознания этого непоправимого сердце точно остановилось в
груди девочки, замерло и лишь тихими неслышными туками напоминало о себе.
— Ай! — вырвалось горестно из
груди девочек. — Убежал! Хвостик убежал! Держите его, держите! — Маленькая Чуркова метнулась вперед, с мольбой простирая руки.
Неточные совпадения
— Ах! — вырвалось из
груди нескольких
девочек, окружавших большой, боком опрокинутый на траве ящик.
Тот тщательно выслушал ей
грудь, сердце. Осмотрел горло, глаза, причем страшный предмет, испугавший на первых порах
девочку и оказавшийся докторской трубкой для выслушивания, теперь уже не страшил ее. Покончив с освидетельствованием новенькой, Николай Николаевич сказал...
— Где ты была, Васюта? — обратилась она к
девочке, глядя на нее своими добрыми лучистыми глазами. На мгновенье дух захватило в
груди Вассы.
Прижимая только что полученную куклу к
груди, не сводя с белокурой головки фарфоровой красавицы восхищенного взгляда, Дуня неохотно встала в круг играющих. Шумная, суетливая толпа, веселый визг и хохот, беготня и возня пугали и смущали робкую, застенчивую от природы
девочку.
— Ну, дитятко милое, говори мне, твоему отцу духовному, какие грехи за собой помнишь? — звучит над ее склоненной головкой добрый, мягкий задушевный голос. Робко поднимает глаза на говорившего
девочка и едва сдерживает радостный крик, готовый вырваться из
груди.
Ряды постелей… Неподвижные головки мирно заснувших
девочек, и тишина… Глубокая, мертвая тишина. Изредка только нарушается она сонным бормотаньем или вздохом, приподнявшим во сне юную
грудь.
— Ах, Наташа! Наташа! Бедовая головушка! И зачем только я послушалась тебя! — шепчет беззвучно
девочка, и тяжелая тоска камнем давит ей
грудь.
Эта безмолвная признательность больше всяких слов тронула
девочку, и она еще теснее прильнула к худенькой
груди калеки. Последняя глубоко задумалась, глядя на серебристую полосу реки, сквозившей сквозь решетку сада.
— Будь всегда тем, чем была до сих пор, моя чистая, кроткая
девочка, живи для других, и самой тебе легче и проще будет казаться жизнь! — улыбаясь сквозь обильно струившиеся по лицу ее слезы, говорила тетя Леля, прижимая Дуню к
груди…
Какое-то даже радостное чувство наполняло
грудь девочки, когда, встав вместе с зарею, раным-рано, вооружась хворостиною, выгоняла она за околицу свое стадо.
Сердце сильно стучало в
груди девочки. Лицо её пылало, как в огне. В душе нарастало тяжелое, гнетущее чувство раскаяния. Тася была несчастна. Она сознавала, как дурен и недостоин был её сегодняшний поступок.
Неточные совпадения
Алексей Александрович задумался и, постояв несколько секунд, вошел в другую дверь.
Девочка лежала, откидывая головку, корчась на руках кормилицы, и не хотела ни брать предлагаемую ей пухлую
грудь, ни замолчать, несмотря на двойное шиканье кормилицы и няни, нагнувшейся над нею.
Вся в цветах лежала в нем
девочка, в белом тюлевом платье, со сложенными и прижатыми на
груди, точно выточенными из мрамора, руками.
— Про аиста и капусту выдумано, — говорила она. — Это потому говорят, что детей родить стыдятся, а все-таки родят их мамы, так же как кошки, я это видела, и мне рассказывала Павля. Когда у меня вырастут
груди, как у мамы и Павли, я тоже буду родить — мальчика и
девочку, таких, как я и ты. Родить — нужно, а то будут все одни и те же люди, а потом они умрут и уж никого не будет. Тогда помрут и кошки и курицы, — кто же накормит их? Павля говорит, что бог запрещает родить только монашенкам и гимназисткам.
И поставила она их всех рядком у церковной паперти; старшему мальчику восемь годков, а остальные все
девочки погодки, все мал малой меньше; старшенькая четырех годков, а младшая еще на руках,
грудь сосет.
Чьи это куры, чьи это куры?» Наконец одному дворовому человеку удалось поймать хохлатую курицу, придавив ее
грудью к земле, и в то же самое время через плетень сада, с улицы, перескочила
девочка лет одиннадцати, вся растрепанная и с хворостиной в руке.