Неточные совпадения
Г-жа Простакова.
Так верь же
и тому, что я холопям потакать
не намерена. Поди, сударь,
и теперь же накажи…
Скотинин. Кого? За что? В день моего сговора! Я прошу тебя, сестрица, для
такого праздника отложить наказание до завтрева; а завтра, коль изволишь, я
и сам охотно помогу.
Не будь я Тарас Скотинин, если у меня
не всякая вина виновата. У меня в этом, сестрица, один обычай с тобою. Да за что ж ты
так прогневалась?
Скотинин. А движимое хотя
и выдвинуто, я
не челобитчик. Хлопотать я
не люблю, да
и боюсь. Сколько меня соседи ни обижали, сколько убытку ни делали, я ни на кого
не бил челом, а всякий убыток, чем за ним ходить, сдеру с своих же крестьян,
так и концы в воду.
Неужто-таки
и грешные-то мои молитвы
не доходили!
Г-жа Простакова (бросаясь обнимать Софью). Поздравляю, Софьюшка! Поздравляю, душа моя! Я вне себя от радости! Теперь тебе надобен жених. Я, я лучшей невесты
и Митрофанушке
не желаю. То — то дядюшка! То-то отец родной! Я
и сама все-таки думала, что Бог его хранит, что он еще здравствует.
Скотинин. Я никуда
не шел, а брожу, задумавшись. У меня
такой обычай, как что заберу в голову, то из нее гвоздем
не выколотишь. У меня, слышь ты, что вошло в ум, тут
и засело. О том вся
и дума, то только
и вижу во сне, как наяву, а наяву, как во сне.
Скотинин (озлобясь). Как мячиком? Оборони Бог! Да я
и сам зашвырну ее
так, что целой деревней в неделю
не отыщут.
Еремеевна. Да
не гневи дядюшку. Вон, изволь посмотреть, батюшка, как он глазки-то вытаращил,
и ты свои изволь
так же вытаращить.
Г-жа Простакова. На него, мой батюшка, находит
такой, по-здешнему сказать, столбняк. Ино — гда, выпуча глаза, стоит битый час как вкопанный. Уж чего — то я с ним
не делала; чего только он у меня
не вытерпел! Ничем
не проймешь. Ежели столбняк
и попройдет, то занесет, мой батюшка,
такую дичь, что у Бога просишь опять столбняка.
Цыфиркин. Да кое-как, ваше благородие! Малу толику арихметике маракую,
так питаюсь в городе около приказных служителей у счетных дел.
Не всякому открыл Господь науку:
так кто сам
не смыслит, меня нанимает то счетец поверить, то итоги подвести. Тем
и питаюсь; праздно жить
не люблю. На досуге ребят обучаю. Вот
и у их благородия с парнем третий год над ломаными бьемся, да что-то плохо клеятся; ну,
и то правда, человек на человека
не приходит.
Кутейкин. Из ученых, ваше высокородие! Семинарии здешния епархии. Ходил до риторики, да, Богу изволившу, назад воротился. Подавал в консисторию челобитье, в котором прописал: «Такой-то де семинарист, из церковничьих детей, убоялся бездны премудрости, просит от нея об увольнении». На что
и милостивая резолюция вскоре воспоследовала, с отметкою: «Такого-то де семинариста от всякого учения уволить: писано бо есть,
не мечите бисера пред свиниями, да
не попрут его ногами».
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма,
и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь
не выпущу. Как скажу я тебе нещечко,
так пожить на свете слюбится.
Не век тебе, моему другу,
не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что
и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь
не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама
и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
Стародум. Ему многие смеются. Я это знаю. Быть
так. Отец мой воспитал меня по-тогдашнему, а я
не нашел
и нужды себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а
не вы. Тогда
не знали еще заражать людей столько, чтоб всякий считал себя за многих. Зато нонче многие
не стоят одного. Отец мой у двора Петра Великого…
Стародум. Оставя его, поехал я немедленно, куда звала меня должность. Многие случаи имел я отличать себя. Раны мои доказывают, что я их
и не пропускал. Доброе мнение обо мне начальников
и войска было лестною наградою службы моей, как вдруг получил я известие, что граф, прежний мой знакомец, о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда от ран в тяжкой болезни.
Такое неправосудие растерзало мое сердце,
и я тотчас взял отставку.
Стародум. Взяв отставку, приехал я в Петербург. Тут слепой случай завел меня в
такую сторону, о которой мне отроду
и в голову
не приходило.
Г-жа Простакова (обробев
и иструсясь). Как! Это ты! Ты, батюшка! Гость наш бесценный! Ах, я дура бессчетная! Да
так ли бы надобно было встретить отца родного, на которого вся надежда, который у нас один, как порох в глазе. Батюшка! Прости меня. Я дура. Образумиться
не могу. Где муж? Где сын? Как в пустой дом приехал! Наказание Божие! Все обезумели. Девка! Девка! Палашка! Девка!
Стародум. К чему
так суетиться, сударыня? По милости Божией, я ваш
не родитель; по милости же Божией, я вам
и незнаком.
Скотинин. То ль еще увидишь, как опознаешь меня покороче. Вишь ты, здесь содомно. Через час место приду к тебе один. Тут дело
и сладим. Скажу,
не похвалясь: каков я, право,
таких мало. (Отходит.)
Жених хоть кому, а все-таки учители ходят, часа
не теряет,
и теперь двое в сенях дожидаются.
Цыфиркин. А наш брат
и век
так живет. Дела
не делай, от дела
не бегай. Вот беда нашему брату, как кормят плохо, как сегодни к здешнему обеду провианту
не стало…
Кутейкин.
Так у нас одна кручина. Четвертый год мучу свой живот. По сесть час, кроме задов, новой строки
не разберет; да
и зады мямлит, прости Господи, без складу по складам, без толку по толкам.
Г-жа Простакова.
Не трудись по-пустому, друг мой! Гроша
не прибавлю; да
и не за что. Наука
не такая. Лишь тебе мученье, а все, вижу, пустота. Денег нет — что считать? Деньги есть — сочтем
и без Пафнутьича хорошохонько.
Вральман. Чефо паяться, мая матушка? Расумнай шеловек никахта ефо
не сатерет, никахта з ним
не саспорит; а он с умными лютьми
не сфясыфайся,
так и пудет плаготенствие пожие!
Софья. Конечно, дядюшка!
И такой знатный никого счастливым
не сделает, кроме себя одного.
Софья. Вижу, какая разница казаться счастливым
и быть действительно. Да мне это непонятно, дядюшка, как можно человеку все помнить одного себя? Неужели
не рассуждают, чем один обязан другому? Где ж ум, которым
так величаются?
Стародум.
Так. Только, пожалуй,
не имей ты к мужу своему любви, которая на дружбу походила б. Имей к нему дружбу, которая на любовь бы походила. Это будет гораздо прочнее. Тогда после двадцати лет женитьбы найдете в сердцах ваших прежнюю друг к другу привязанность. Муж благоразумный! Жена добродетельная! Что почтеннее быть может! Надобно, мой друг, чтоб муж твой повиновался рассудку, а ты мужу,
и будете оба совершенно благополучны.
Скотинин.
Не знаешь,
так скажу. Я Тарас Скотинин, в роде своем
не последний. Род Скотининых великий
и старинный. Пращура нашего ни в какой герольдии
не отыщешь.
Г-жа Простакова. Ах, мой батюшка! Да извозчики-то на что ж? Это их дело. Это
таки и наука-то
не дворянская. Дворянин только скажи: повези меня туда, — свезут, куда изволишь. Мне поверь, батюшка, что, конечно, то вздор, чего
не знает Митрофанушка.
Г-жа Простакова. Без наук люди живут
и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем
и скончаться изволил, что
не умел грамоте, а умел достаточек нажить
и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит
и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни
не жалел, чтоб из сундука ничего
не вынуть. Перед другим
не похвалюсь, от вас
не потаю: покойник-свет, лежа на сундуке с деньгами, умер,
так сказать, с голоду. А! каково это?
Скотинин. Да коль доказывать, что ученье вздор,
так возьмем дядю Вавилу Фалелеича. О грамоте никто от него
и не слыхивал, ни он ни от кого слышать
не хотел; а какова была голоушка!
Скотинин. Да с ним на роду вот что случилось. Верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной в каменны ворота. Мужик был рослый, ворота низки, забыл наклониться. Как хватит себя лбом о притолоку, индо пригнуло дядю к похвям потылицею,
и бодрый конь вынес его из ворот к крыльцу навзничь. Я хотел бы знать, есть ли на свете ученый лоб, который бы от
такого тумака
не развалился; а дядя, вечная ему память, протрезвясь, спросил только, целы ли ворота?