Неточные совпадения
Я не успел отбежать далеко от дому, как уже наткнулся на
то, что искал. Мне попался мальчик лет десяти, босоногий оборвыш, который часто шлялся мимо наших окон. Я тотчас подскочил к нему и, не дав ни ему, ни себе времени опомниться, предложил ему мои
часы.
Больше о
часах между нами в
тот день уже не было речи; а все-таки мне сдавалось, что Давыд не только одобрял меня, но… до некоторой степени… даже удивлялся мне. Право!
Я не вытерпел наконец — и, тихомолком выскользнув из дому, принялся отыскивать
того самого нищего мальчика, которому я отдал свои
часы.
Я скоро нашел его: он с другими мальчиками играл у церковной паперти в бабки. Я отозвал его в сторону и, задыхаясь и путаясь в речах, сказал ему, что мои родные гневаются на меня за
то, что я отдал
часы, и что если он согласится мне их возвратить,
то я ему с охотой заплачу за них деньгами… Я, на всякий случай, взял с собою старинный, елизаветинский рубль [Елизаветинский рубль — старинный серебряный рубль, отчеканенный при императрице Елизавете Петровне (1741–1761).], весь мой наличный капитал.
— И
то сведу. Вы ему скажите, батьке-то, что вы мне
часы подарили. А
то он меня все попрекает. Вор да вор! И мать туда же: в кого, мол, ты вором уродился?
— Если вы хотите возвратить мне
часы, — пояснил я ему… я не смел его «тыкать», даром, что он был простой солдат… —
то я вам с удовольствием заплачу… вот этот рубль. Больше они, я полагаю, не стоят.
— Бери рубль, Трофимыч, беспутный, — завопила жена. — Из ума выжил, старый! Алтына [Алтын — старинное название трехкопеечной монеты.] за душой нет, а туда же, важничает! Косу тебе напрасно только отрубили, а
то —
та же баба! Как так — ничего не знамши… Бери деньги, коли уж
часы отдавать вздумал!
Я снова вступил во владение
часами, но удовольствия оно мне не доставило никакого. Носить я их не решался: нужно было пуще всего скрыть от Давыда
то, что я сделал. Что бы он подумал обо мне, о моей бесхарактерности? Даже запереть в ящик эти злополучные
часы я не мог: у нас все ящики были общие. Приходилось прятать их
то наверху шкапа,
то под матрацем,
то за печкой… И все-таки мне не удалось обмануть Давыда!
Я до
того смутился, что чуть не выронил
часов, и, весь потерянный, с зардевшимся до боли лицом, принялся ерзать ими по жилету, никак не попадая в карман.
Я был вполне убежден, что никогда более не подвергнусь новому упреку в бесхарактерности, ибо эти
часы, этот гадкий подарок моего гадкого крестного, мне вдруг до такой степени опротивели, что я даже никак не в состоянии был понять, как мог я сожалеть о них, как мог выканючивать их у какого-то Трофимыча, который к
тому же еще вправе думать, что обошелся со мною великодушно!
О
часах мы, разумеется, забыли совершенно, к
тому ж у Давыда завелись новые заботы… о них речь впереди; но
часам было еще суждено напомнить о себе.
А я вот что предлагаю: с согласия почтенного Настасея Настасеича и по причине такой большой неблагодарности вашего сынка — я
часы эти возьму к себе; а так как он поступком своим доказал, что недостоин носить их и даже цены им не понимает,
то я их от вашего имени подарю одному человеку, который очень будет чувствовать вашу ласку.
К счастью, Транквиллитатин на
ту пору отлучился куда-то из города; он не мог прийти к нам раньше завтрашнего дня; нужно было воспользоваться ночью! Тетка не запиралась у себя в комнате, да и у нас в целом доме ключи не действовали в замках; но куда она положит
часы, где спрячет? До вечера она их носила в кармане и даже не раз вынимала и рассматривала их; но ночью — где они ночью будут? Ну, уж это мое дело отыскать, думал я, потрясая кулаками.
Очень было также приятно, проходя палисадником, скользить притворно-равнодушным глазом к самому
тому месту под яблоней, где покоились
часы; и, если Давыд находился тут же, вблизи, — обменяться с ним значительной ужимкой.
«Положим, — думал я, —
часы понадобились Давыду для
того, чтобы спасти от голодной смерти свою будущую жену или ее отца…
Давыд, который не иначе как с презрением относился ко всей этой, по его словам, «пошлой» проделке с
часами,
тот самый Давыд, который не раз уверял, что они выеденного яйца не стоят, — тут вдруг вскочил с места, весь вспыхнул, стиснул зубы, сжал кулаки.
— Василий Терентьев! — начал твердым голосом мой товарищ. — Ты из-под самой этой яблони, недель шесть
тому назад, вытащил спрятанные нами
часы. Ты не имел права это сделать, они тебе не принадлежали. Отдай их сейчас!
— Давыд Егорыч! — заревел Василий, — не делайте убивства. Что же это такое? А
часы… Я точно… Я пошутил. Я их вам сию минуту представлю. Как же это?
То Хрисанфу Лукичу брюхо пороть,
то мне! Пустите меня, Давыд Егорыч… Извольте получить
часы. Папеньке только не сказывайте.
— Нет, — ответил Давыд. — Это все не
то. А вот что: при губернаторской канцелярии завели комиссию, пожертвования собирают в пользу касимовских погорельцев. Город Касимов, говорят, дотла сгорел, со всеми церквами. И, говорят, там всё принимают: не один только хлеб или деньги — но всякие вещи натурой. Отдадим-ка мы туда эти
часы! А?
Много лет протекло со времени всех этих происшествий; я не раз размышлял о них — и до сих пор так же не могу понять причины
той ярости, которая овладела моим отцом, столь недавно еще запретившим самое упоминовение при нем этих надоевших ему
часов, как я не мог понять тогда бешенства Давыда при известии о похищении их Василием.
Василий не выдал нас, как это предполагал Давыд, — не до
того ему было: он слишком сильно перетрусился, — а просто одна из наших девушек увидала
часы в его руках и немедленно донесла об этом тетке.
— Злость, злость-то какая, — трещала тетка, подходя к самой двери нашей комнаты, для
того чтобы Давыд ее непременно услышал, — перво-наперво украл
часы, а потом их в воду… Не доставайся, мол, никому… На-ка!
С
тех пор много утекло воды, и много
часов у меня перебывало; я дошел даже до такого великолепия, что приобрел себе настоящий брегет, с секундной стрелкой, обозначением чисел и репетицией…
Неточные совпадения
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты человек умный и не любишь пропускать
того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «
то советую тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий
час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…
И
то бежать не бросился, // А так всадил рогатину, // Что словно как на вертеле // Цыпленок — завертелася // И
часу не жила!
— Не
то еще услышите, // Как до утра пробудете: // Отсюда версты три // Есть дьякон… тоже с голосом… // Так вот они затеяли // По-своему здороваться // На утренней заре. // На башню как подымется // Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли // Жи-вешь, о-тец И-пат?» // Так стекла затрещат! // А
тот ему, оттуда-то: // — Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко! // Жду вод-ку пить! — «И-ду!..» // «Иду»-то это в воздухе //
Час целый откликается… // Такие жеребцы!..
Милон(с нетерпением). И ты не изъявила ей
тот же
час совершенного презрения?..
Г-жа Простакова. На него, мой батюшка, находит такой, по-здешнему сказать, столбняк. Ино — гда, выпуча глаза, стоит битый
час как вкопанный. Уж чего —
то я с ним не делала; чего только он у меня не вытерпел! Ничем не проймешь. Ежели столбняк и попройдет,
то занесет, мой батюшка, такую дичь, что у Бога просишь опять столбняка.