Неточные совпадения
— Ваша воля. — И старуха протянула ему обратно
часы. Молодой человек взял их и до
того рассердился, что хотел было уже уйти; но тотчас одумался, вспомнив, что идти больше некуда и что он еще и за другим пришел.
Они вошли со двора и прошли в четвертый этаж. Лестница чем дальше,
тем становилась темнее. Было уже почти одиннадцать
часов, и хотя в эту пору в Петербурге нет настоящей ночи, но на верху лестницы было очень темно.
Но зачем же, спрашивал он всегда, зачем же такая важная, такая решительная для него и в
то же время такая в высшей степени случайная встреча на Сенной (по которой даже и идти ему незачем) подошла как раз теперь к такому
часу, к такой минуте в его жизни, именно к такому настроению его духа и к таким именно обстоятельствам, при которых только и могла она, эта встреча, произвести самое решительное и самое окончательное действие на всю судьбу его?
Знакомая эта была Лизавета Ивановна, или просто, как все звали ее, Лизавета, младшая сестра
той самой старухи Алены Ивановны, коллежской регистраторши и процентщицы, у которой вчера был Раскольников, приходивший закладывать ей
часы и делать свою пробу…
— Вы бы, Лизавета Ивановна, и порешили самолично, — громко говорил мещанин. — Приходите-тко завтра,
часу в семом-с. И
те прибудут.
— В семом
часу, завтра; и от
тех прибудут-с, самолично и порешите-с.
Конечно, если бы даже целые годы приходилось ему ждать удобного случая,
то и тогда, имея замысел, нельзя было рассчитывать наверное на более очевидный шаг к успеху этого замысла, как
тот, который представлялся вдруг сейчас. Во всяком случае, трудно было бы узнать накануне и наверно, с большею точностию и с наименьшим риском, без всяких опасных расспросов и разыскиваний, что завтра, в таком-то
часу, такая-то старуха, на которую готовится покушение, будет дома одна-одинехонька.
Возвратясь с Сенной, он бросился на диван и целый
час просидел без движения. Между
тем стемнело; свечи у него не было, да и в голову не приходило ему зажигать. Он никогда не мог припомнить: думал ли он о чем-нибудь в
то время? Наконец он почувствовал давешнюю лихорадку, озноб, и с наслаждением догадался, что на диване можно и лечь… Скоро крепкий, свинцовый сон налег на него, как будто придавил.
А меж
тем, может, и шесть
часов било…
Заглянув случайно, одним глазом, в лавочку, он увидел, что там, на стенных
часах, уже десять минут восьмого. Надо было и торопиться, и в
то же время сделать крюк: подойти к дому в обход, с другой стороны…
«Так, верно,
те, которых ведут на казнь, прилепливаются мыслями ко всем предметам, которые им встречаются на дороге», — мелькнуло у него в голове, но только мелькнуло, как молния; он сам поскорей погасил эту мысль… Но вот уже и близко, вот и дом, вот и ворота. Где-то вдруг
часы пробили один удар. «Что это, неужели половина восьмого? Быть не может, верно, бегут!»
— Мне принесли всего четверть
часа назад, — громко и через плечо отвечал Раскольников, тоже внезапно и неожиданно для себя рассердившийся и даже находя в этом некоторое удовольствие. — И
того довольно, что я больной в лихорадке пришел.
Тем временем дам знать и Зосимову, хоть и без
того бы ему следовало давно здесь быть, ибо двенадцатый
час.
Некто крестьянин Душкин, содержатель распивочной, напротив
того самого дома, является в контору и приносит ювелирский футляр с золотыми серьгами и рассказывает целую повесть: «Прибежал-де ко мне повечеру, третьего дня, примерно в начале девятого, — день и
час! вникаешь? — работник красильщик, который и до этого ко мне на дню забегал, Миколай, и принес мне ефту коробку, с золотыми сережками и с камушками, и просил за них под заклад два рубля, а на мой спрос: где взял? — объявил, что на панели поднял.
А сегодня поутру, в восемь
часов, —
то есть это на третий-то день, понимаешь? — вижу, входит ко мне Миколай, не тверезый, да и не
то чтоб очень пьяный, а понимать разговор может.
— «А было ль известно тебе, Миколаю, в
тот самый день, что такую-то вдову в такой-то день и
час с сестрой ее убили и ограбили?» — «Знать не знаю, ведать не ведаю.
— Да врешь; горячишься. Ну, а серьги? Согласись сам, что коли в
тот самый день и
час к Николаю из старухина сундука попадают серьги в руки, — согласись сам, что они как-нибудь да должны же были попасть? Это немало при таком следствии.
— Нет, брат, не но, а если серьги, в
тот же день и
час очутившиеся у Николая в руках, действительно составляют важную фактическую против него контру — однако ж прямо объясняемую его показаниями, следственно еще спорную контру, —
то надо же взять в соображение факты и оправдательные, и
тем паче что они факты неотразимые.
— Жалею весьма и весьма, что нахожу вас в таком положении, — начал он снова, с усилием прерывая молчание. — Если б знал о вашем нездоровье, зашел бы раньше. Но, знаете, хлопоты!.. Имею к
тому же весьма важное дело по моей адвокатской части в сенате. Не упоминаю уже о
тех заботах, которые и вы угадаете. Ваших,
то есть мамашу и сестрицу, жду с
часу на
час…
— А правда ль, что вы, — перебил вдруг опять Раскольников дрожащим от злобы голосом, в котором слышалась какая-то радость обиды, — правда ль, что вы сказали вашей невесте… в
тот самый
час, как от нее согласие получили, что всего больше рады
тому… что она нищая… потому что выгоднее брать жену из нищеты, чтоб потом над ней властвовать… и попрекать
тем, что она вами облагодетельствована?
«Где это, — подумал Раскольников, идя далее, — где это я читал, как один приговоренный к смерти, за
час до смерти, говорит или думает, что если бы пришлось ему жить где-нибудь на высоте, на скале, и на такой узенькой площадке, чтобы только две ноги можно было поставить, — а кругом будут пропасти, океан, вечный мрак, вечное уединение и вечная буря, — и оставаться так, стоя на аршине пространства, всю жизнь, тысячу лет, вечность, —
то лучше так жить, чем сейчас умирать!
Раскольников сказал ей свое имя, дал адрес и обещался завтра же непременно зайти. Девочка ушла в совершенном от него восторге. Был
час одиннадцатый, когда он вышел на улицу. Через пять минут он стоял на мосту, ровно на
том самом месте, с которого давеча бросилась женщина.
Тащу его к Родьке и потом тотчас к вам, значит в
час вы получите о нем два известия, — и от доктора, понимаете, от самого доктора; это уж не
то что от меня!
Он шел домой и, уходя, спешил заглянуть на больного. Разумихин донес ему, что
тот спит, как сурок. Зосимов распорядился не будить, пока проснется. Сам же обещал зайти
часу в одиннадцатом.
Она говорит, что лучше будет,
то есть не
то что лучше, а для чего-то непременно будто бы надо, чтоб и Родя тоже нарочно пришел сегодня в восемь
часов и чтоб они непременно встретились…
— Лучше всего, маменька, пойдемте к нему сами и там, уверяю вас, сразу увидим, что делать. Да к
тому же пора, — господи! Одиннадцатый
час! — вскрикнула она, взглянув на свои великолепные золотые
часы с эмалью, висевшие у ней на шее на тоненькой венецианской цепочке и ужасно не гармонировавшие с остальным нарядом. «Женихов подарок», — подумал Разумихин.
Надо мной смейся, но ко мне мать приехала, — повернулся он вдруг к Порфирию, — и если б она узнала, — отвернулся он опять поскорей к Разумихину, стараясь особенно, чтобы задрожал голос, — что эти
часы пропали,
то, клянусь, она была бы в отчаянии!
— Да уж три раза приходила. Впервой я ее увидал в самый день похорон,
час спустя после кладбища. Это было накануне моего отъезда сюда. Второй раз третьего дня, в дороге, на рассвете, на станции Малой Вишере; а в третий раз, два
часа тому назад, на квартире, где я стою, в комнате; я был один.
— Ура! — закричал Разумихин, — теперь стойте, здесь есть одна квартира, в этом же доме, от
тех же хозяев. Она особая, отдельная, с этими нумерами не сообщается, и меблированная, цена умеренная, три горенки. Вот на первый раз и займите.
Часы я вам завтра заложу и принесу деньги, а там все уладится. А главное, можете все трое вместе жить, и Родя с вами… Да куда ж ты, Родя?
— Мне ваш отец все тогда рассказал. Он мне все про вас рассказал… И про
то, как вы в шесть
часов пошли, а в девятом назад пришли, и про
то, как Катерина Ивановна у вашей постели на коленях стояла.
Разговор показался ему занимательным и знаменательным и очень, очень понравился, — до
того понравился, что он и стул перенес, чтобы на будущее время, хоть завтра например, не подвергаться опять неприятности простоять целый
час на ногах, а устроиться покомфортнее, чтоб уж во всех отношениях получить полное удовольствие.
Когда на другое утро, ровно в одиннадцать
часов, Раскольников вошел в дом — й части, в отделение пристава следственных дел, и попросил доложить о себе Порфирию Петровичу,
то он даже удивился
тому, как долго не принимали его: прошло по крайней мере десять минут, пока его позвали.
Он до
того был сбит и спутан, что, уже придя домой и бросившись на диван, с четверть
часа сидел, только отдыхая и стараясь хоть сколько-нибудь собраться с мыслями.
На всякий случай есть у меня и еще к вам просьбица, — прибавил он, понизив голос, — щекотливенькая она, а важная: если,
то есть на всякий случай (чему я, впрочем, не верую и считаю вас вполне неспособным), если бы на случай, — ну так, на всякий случай, — пришла бы вам охота в эти сорок — пятьдесят
часов как-нибудь дело покончить иначе, фантастическим каким образом — ручки этак на себя поднять (предположение нелепое, ну да уж вы мне его простите),
то — оставьте краткую, но обстоятельную записочку.
— Говорил? Забыл. Но тогда я не мог говорить утвердительно, потому даже невесты еще не видал; я только намеревался. Ну, а теперь у меня уж есть невеста, и дело сделано, и если бы только не дела, неотлагательные,
то я бы непременно вас взял и сейчас к ним повез, — потому я вашего совета хочу спросить. Эх, черт! Всего десять минут остается. Видите, смотрите на
часы; а впрочем, я вам расскажу, потому это интересная вещица, моя женитьба-то, в своем
то есть роде, — куда вы? Опять уходить?
Весь этот вечер до десяти
часов он провел по разным трактирам и клоакам, переходя из одного в другой. Отыскалась где-то и Катя, которая опять пела другую лакейскую песню, о
том, как кто-то, «подлец и тиран...
В
тот же день, но уже вечером,
часу в седьмом, Раскольников подходил к квартире матери и сестры своей, — к
той самой квартире в доме Бакалеева, где устроил их Разумихин.
Я как только в первый раз увидела тебя тогда, вечером, помнишь, как мы только что приехали сюда,
то все по твоему взгляду одному угадала, так сердце у меня тогда и дрогнуло, а сегодня, как отворила тебе, взглянула, ну, думаю, видно, пришел
час роковой.
И до
того уже задавила его безвыходная тоска и тревога всего этого времени, но особенно последних
часов, что он так и ринулся в возможность этого цельного, нового, полного ощущения.