Неточные совпадения
Старик Терентий еще бодрится, по-прежнему держится прямо и на ходу выворачивает ноги, вдетые в те же
самые желтые нанковые панталошки и обутые — в те же
самые скрыпучие козловые башмаки, с высоким подъемом и бантиками, от которых ты
не однажды приходил в умиление…
Какая-то душевная тишь нашла на меня с тех пор, как я здесь поселился; ничего
не хочется делать, никого
не хочется видеть, мечтать
не о чем, лень мыслить; но думать
не лень: это две вещи разные, как ты
сам хорошо знаешь.
Я бы очень желал остаться в таком настроении (плакать, разумеется, я уже больше
не буду) до
самого моего отъезда отсюда, то есть до сентября месяца, и очень был бы огорчен, если б кто-нибудь из соседей вздумал посетить меня.
Вот каким грезам предавался твой почти сорокалетний друг, сидя, одинокий, в своем одиноком домишке! Что, если бы кто подсмотрел меня? Ну, так что ж? Я бы нисколько
не устыдился. Стыдиться — это тоже признак молодости; а я, знаешь ли, почему стал замечать, что стараюсь? Вот почему. Я теперь стараюсь преувеличивать перед
самим собою свои веселые ощущения и укрощать грустные, а в дни молодости я поступал совершенно наоборот. Бывало, носишься с своей грустью, как с кладом, и совестишься веселого порыва…
Он чрезвычайно любил дочь свою,
сам учил ее всему, но
не простил ей ее побега с Ельцовым,
не пустил к себе на глаза ни ее, ни ее мужа, предсказал им обоим жизнь печальную и умер один.
Мать
не мешала нам;
сама дочь
не любила быть без матери, и я, с своей стороны, тоже
не чувствовал потребности уединенной беседы.
Я
не смел
самому себе сознаться в том, что во мне происходило, да я и
не понимал, что происходило во мне, — точно туман бродил в душе.
Мало того: в тот же день я объявил о своем намерении, только
не Вере Николаевне, как бы следовало ожидать, а
самой Ельцовой.
—
Не притворяйся: ты
сам небольшой охотник до стихов.
— Ну, как вы хотите, а я с вами согласиться
не могу: я убежден, что вы напрасно лишаете себя
самого чистого,
самого законного наслаждения. Ведь вы
не отвергаете музыки, живописи: отчего же вы отвергаете поэзию?
— Нет; как я вышла замуж, матушка сняла с меня всякое запрещение; мне
самой в мысли
не приходило читать… как вы это сказали?.. ну, словом, читать романы.
Приимков, как я мог заметить, скучал: по-немецки понимал он довольно плохо и
сам сознавался, что стихов
не любит!..
— Пойдемте сядемте в эту беседку, — продолжала она, — и, пожалуйста, до тех пор, пока я
не заговорю с вами
сама,
не упоминайте мне… об этой книге. (Она как будто боялась произнести имя «Фауста».)
С
самого раннего детства Вера
не знала, что такое ложь: она привыкла к правде, она дышит ею, а потому и в поэзии одна правда кажется ей естественной; она тотчас, без труда и напряжения, узнает её, как знакомое лицо… великое преимущество и счастие!
Иногда она
сама меня выводит из терпенья; вдруг найдет на нее стих какой-то: ни читать
не хочет, ни разговаривать, шьет в пяльцах, возится с Наташей, с ключницей, в кухню вдруг сбегает или просто сидит, поджав руки, и посматривает в окошко, а
не то примется играть с няней в дурачки…
Я заметил: в этих случаях к ней приставать
не должно, а лучше подождать, пока она
сама подойдет, заговорит или возьмется за книжку.
Бывало, помнишь, в дни нашей юности, какая-нибудь девочка повторяет тебе, как умеет, твои же слова, а ты восхищаешься этим эхом и, пожалуй, поклоняешься ему, пока
не раскусишь, в чем дело; а эта… нет: эта
сама по себе.
О «Фаусте» мы с ней рассуждали
не однажды: но — странное дело! — о Гретхен она ничего
сама не говорит, а только слушает, что я ей скажу.
С некоторой точки зрения я могу сказать, что имею на нее влияние большое и как бы воспитываю ее; но и она,
сама того
не замечая, во многом меня переделывает к лучшему.
Я
не знаю, зачем я рассказал тебе эту прогулку, — потому разве, что она осталась в моей памяти как одно из
самых светлых событий прошедших дней, хотя в сущности какое же это событие? Мне было так отрадно и безмолвно весело, и слезы, слезы легкие и счастливые, так и просились из глаз.
— Я
не так выразилась, — промолвила она, — я хотела сказать: что за охота мечтать о
самой себе, о своем счастии? О нем думать нечего; оно
не приходит — что за ним гоняться! Оно как здоровье: когда его
не замечаешь, значит, оно есть.
Да, повторяю: ни она
сама, ни другой кто на свете
не знает еще всего, что таится в ней…
Кстати! Ельцова, перед свадьбой своей дочери, рассказала ей всю свою жизнь, смерть своей матери и т. д., вероятно, с поучительною целью. На Веру особенно подействовало то, что она услыхала о деде, об этом таинственном Ладанове.
Не от этого ли она верит в привидения? Странно!
сама она такая чистая и светлая, а боится всего мрачного, подземного и верит в него…
Я
не мальчик, даже
не юноша; я уже
не в той поре, когда обмануть другого почти невозможно, а
самого себя обмануть ничего
не стоит.
Я могу себя сдерживать, я наружно спокоен
не только при других, даже наедине;
не бесноваться же мне в
самом деле, как мальчику!
О Мефистофель! и ты мне
не помогаешь. Я остановился с намерением, с намерением раздражал в себе ироническую жилу, напоминал
самому себе, как смешны и приторны покажутся мне через год, через полгода эти жалобы, эти излияния… Нет, Мефистофель бессилен, и зуб его притупел… Прощай.
Она сказала это так внятно, что я и теперь
не постигаю, каким образом Приимков, который в это
самое мгновенье входил в комнату,
не слыхал ничего.
После чаю, когда я уже начинал думать о том, как бы незаметно выскользнуть из дома, она
сама вдруг объявила, что хочет идти гулять, и предложила мне проводить ее. Я встал, взял шляпу и побрел за ней. Я
не смел заговорить, я едва дышал, я ждал ее первого слова, ждал объяснений; но она молчала. Молча дошли мы до китайского домика, молча вошли в него, и тут — я до сих пор
не знаю,
не могу понять, как это сделалось — мы внезапно очутились в объятиях друг друга.
Сознаюсь к стыду моему: страх, страх
самый малодушный наполнял мою грудь, я беспрестанно вздрагивал… но я
не чувствовал раскаяния.
Напрасно говорю я себе, что я
не мог ожидать такой мгновенной развязки, что она меня
самого поразила своей внезапностью, что я
не подозревал, какое существо была Вера. Она, точно, умела молчать до последней минуты. Мне следовало бежать, как только я почувствовал, что люблю ее, люблю замужнюю женщину; но я остался — и вдребезги разбилось прекрасное создание, и с немым отчаянием гляжу я на дело рук своих.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния…
Сами извольте посудить: казенного жалованья
не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то
самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За что ж, в
самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Городничий. Тем лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если старый черт, а молодой весь наверху. Вы, господа, приготовляйтесь по своей части, а я отправлюсь
сам или вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться,
не терпят ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов!
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую
сам, это уж слишком большая честь…
Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Анна Андреевна. Вот хорошо! а у меня глаза разве
не темные?
самые темные. Какой вздор говорит! Как же
не темные, когда я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?