Неточные совпадения
Дарья Михайловна, по их словам, была и горда, и безнравственна, и тиранка страшная; а главное — она позволяла
себе такие вольности в разговоре, что ужасти!
«Quel dommage, — подумала про
себя старая француженка, взбираясь на ступеньки балкона вслед за Волынцевым и Натальей, — quel dommage que ce charmant garcon ait si peu de ressources dans la conversation», [«Как жаль, что этот очаровательный молодой человек
так ненаходчив в разговоре» (фр.).] — что по-русски можно
так перевести: ты, мой милый, мил, но плох немножко.
— Себялюбие, —
так заключил он, — самоубийство. Себялюбивый человек засыхает словно одинокое, бесплодное дерево; но самолюбие, как деятельное стремление к совершенству, есть источник всего великого… Да! человеку надо надломить упорный эгоизм своей личности, чтобы дать ей право
себя высказывать!
— Вы очень снисходительны, — промолвила она, — но что, бишь, я хотела сказать? О чем мы говорили? Да! о Лежневе. У меня с ним дело по размежеванию. Я его несколько раз приглашала к
себе, и даже сегодня я его жду; но он, бог его знает, не едет…
такой чудак!
И Рудин
так безнадежно махнул рукою и
так печально поник головою, что Наталья невольно спросила
себя: полно, его ли восторженные, дышащие надеждой речи она слышала накануне?
Он осыпал самого
себя упреками, доказывал, что рассуждать наперед о том, что хочешь сделать,
так же вредно, как накалывать булавкой наливающийся плод, что это только напрасная трата сил и соков.
Она встала и, порывисто поправив на
себе платье, объявила Наталье, что пора идти домой, тем более что monsieur Volinsoff (
так она называла Волынцева) хотел быть к завтраку.
— Не люблю я этого умника, — говаривал он, — выражается он неестественно, ни дать ни взять, лицо из русской повести; скажет: «Я», и с умилением остановится… «Я, мол, я…» Слова употребляет все
такие длинные. Ты чихнешь, он тебе сейчас станет доказывать, почему ты именно чихнул, а не кашлянул… Хвалит он тебя, точно в чин производит… Начнет самого
себя бранить, с грязью
себя смешает — ну, думаешь, теперь на свет божий глядеть не станет. Какое! повеселеет даже, словно горькой водкой
себя попотчевал.
А Наталья пошла к
себе в комнату. Долго сидела она в недоумении на своей кроватке, долго размышляла о последних словах Рудина и вдруг сжала руки и горько заплакала. О чем она плакала — Бог ведает! Она сама не знала, отчего у ней
так внезапно полились слезы. Она утирала их, но они бежали вновь, как вода из давно накопившегося родника.
— Дарья Михайловна, во-первых, эгоистка и живет для
себя; а во-вторых, она
так уверена в своем уменье воспитывать детей, что ей и в голову не приходит беспокоиться о них.
— Я. Это странно, не правда ли? А между тем оно
так… Ну-с, вот я и влюбился тогда в одну очень миленькую девочку… Да что вы на меня
так глядите? Я бы мог сказать вам о
себе вещь гораздо более удивительную.
— Я понимаю, — промолвила Наталья, — кто стремится к великой цели, уже не должен думать о
себе; но разве женщина не в состоянии оценить
такого человека? Мне кажется, напротив, женщина скорее отвернется от эгоиста… Все молодые люди, эти юноши, по-вашему, все — эгоисты, все только
собою заняты, даже когда любят. Поверьте, женщина не только способна понять самопожертвование: она сама умеет пожертвовать
собою.
Возвратясь домой, Волынцев был
так уныл и мрачен,
так неохотно отвечал своей сестре и
так скоро заперся к
себе в кабинет, что она решилась послать гонца за Лежневым. Она прибегала к нему во всех затруднительных случаях. Лежнев велел ей сказать, что приедет на следующий день.
А Рудин долго еще стоял на плотине. Наконец он встрепенулся, медленными шагами добрался до дорожки и тихо пошел по ней. Он был очень пристыжен… и огорчен. «Какова? — думал он. — В восемнадцать лет!.. Нет, я ее не знал… Она замечательная девушка. Какая сила воли!.. Она права; она стоит не
такой любви, какую я к ней чувствовал… Чувствовал?.. — спросил он самого
себя. — Разве я уже больше не чувствую любви?
Так вот как это все должно было кончиться! Как я был жалок и ничтожен перед ней!»
Я расстаюсь с вами, вероятно, навсегда, и оставить вам о
себе память еще хуже той, которую я заслуживаю, было бы слишком горько. Вот для чего я пишу к вам. Я не хочу ни оправдываться, ни обвинять кого бы то ни было, кроме самого
себя: я хочу, по мере возможности, объясниться… Происшествия последних дней были
так неожиданны,
так внезапны…
Но когда она ее призвала к
себе и принялась бранить ее — вовсе не
так, как бы следовало ожидать от европейской женщины, а довольно крикливо и неизящно, — твердые ответы Натальи, решимость ее взоров и движений смутили, даже испугали Дарью Михайловну.
Ей
так горько, и противно, и пошло казалось жить,
так стыдно ей стало самой
себя, своей любви, своей печали, что в это мгновение она бы, вероятно, согласилась умереть…
— Знаю, брат, что не в том; а впрочем, в чем оно состоит-то?.. Но если б ты видел Курбеева! Ты, пожалуйста, не воображай его
себе каким-нибудь пустым болтуном. Говорят, я был красноречив когда-то. Я перед ним просто ничего не значу. Это был человек удивительно ученый, знающий, голова, творческая, брат, голова в деле промышленности и предприятий торговых. Проекты самые смелые, самые неожиданные
так и кипели у него на уме. Мы соединились с ним и решились употребить свои силы на общеполезное дело…
— Молчи! — продолжал Лежнев. — Каждый остается тем, чем сделала его природа, и больше требовать от него нельзя! Ты назвал
себя Вечным Жидом… А почему ты знаешь, может быть, тебе и следует
так вечно странствовать, может быть, ты исполняешь этим высшее, для тебя самого неизвестное назначение: народная мудрость гласит недаром, что все мы под Богом ходим. Ты едешь, — продолжал Лежнев, видя, что Рудин брался за шапку. — Ты не останешься ночевать?
Неточные совпадения
Почтмейстер. Да из собственного его письма. Приносят ко мне на почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «в Почтамтскую улицу». Я
так и обомлел. «Ну, — думаю
себе, — верно, нашел беспорядки по почтовой части и уведомляет начальство». Взял да и распечатал.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не
такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал
такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми
себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Еще военный все-таки кажет из
себя, а как наденет фрачишку — ну точно муха с подрезанными крыльями.
Городничий (бьет
себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов
таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Наскучило идти — берешь извозчика и сидишь
себе как барин, а не хочешь заплатить ему — изволь: у каждого дома есть сквозные ворота, и ты
так шмыгнешь, что тебя никакой дьявол не сыщет.