Неточные совпадения
Дети Дарьи Михайловны обожали Басистова и уж нисколько его
не боялись; со всеми остальными в доме он был на короткой ноге,
что не совсем нравилось хозяйке, как она ни толковала о том,
что для нее предрассудков
не существует.
— Фи! фи! — воскликнула Дарья Михайловна, — как вам
не стыдно это говорить, старый вы грешник! Истины нет?
Для чего же жить после этого на свете?
Наталья поглядела матери в лицо и подумала: «
Для чего же
не быть себе на уме?»
Александра Павловна и Лежнев посмотрели ему вслед и обменялись взглядом, но ничего
не сказали друг другу. Ни
для него, ни
для нее
не было тайной,
что происходило в сердце Волынцева.
Прошло два месяца с лишком. В течение всего этого времени Рудин почти
не выезжал от Дарьи Михайловны. Она
не могла обойтись без него. Рассказывать ему о себе, слушать его рассуждения стало
для нее потребностью. Он однажды хотел уехать, под тем предлогом,
что у него вышли все деньги: она дала ему пятьсот рублей. Он занял также у Волынцева рублей двести. Пигасов гораздо реже прежнего посещал Дарью Михайловну: Рудин давил его своим присутствием. Впрочем, давление это испытывал
не один Пигасов.
— Да, холоден, как лед, и знает это и прикидывается пламенным. Худо то, — продолжал Лежнев, постепенно оживляясь, —
что он играет опасную игру, — опасную
не для него, разумеется; сам копейки, волоска
не ставит на карту — а другие ставят душу…
— Дарья Михайловна, во-первых, эгоистка и живет
для себя; а во-вторых, она так уверена в своем уменье воспитывать детей,
что ей и в голову
не приходит беспокоиться о них.
— То,
что я вам сказал вчера, — продолжал он, — может быть до некоторой степени применено ко мне, к теперешнему моему положению. Но опять-таки об этом говорить
не стоит. Эта сторона жизни
для меня уже исчезла. Мне остается теперь тащиться по знойной и пыльной дороге, со станции до станции, в тряской телеге… Когда я доеду, и доеду ли — Бог знает… Поговоримте лучше о вас.
Волынцев приподнялся, оперся на локоть, долго, долго посмотрел своему приятелю в лицо и тут же передал ему весь свой разговор с Рудиным, от слова до слова. Он никогда до тех пор и
не намекал Лежневу о своих чувствах к Наталье, хотя и догадывался,
что они
для него
не были скрыты.
— Покориться судьбе, — продолжал Рудин. —
Что же делать! Я слишком хорошо знаю, как это горько, тяжело, невыносимо; но посудите сами, Наталья Алексеевна, я беден… Правда, я могу работать; но если б я был даже богатый человек, в состоянии ли вы перенести насильственное расторжение с вашим семейством, гнев вашей матери?.. Нет, Наталья Алексеевна, об этом и думать нечего. Видно, нам
не суждено было жить вместе, и то счастье, о котором я мечтал,
не для меня!
— Вы стараетесь мне доказать,
что вы честный человек, Дмитрий Николаич, — промолвила она, — я в этом
не сомневаюсь. Вы
не в состоянии действовать из расчета; но разве в этом я желала убедиться, разве
для этого я пришла сюда…
«Любезная Наталья Алексеевна, — писал он ей, — я решился уехать. Мне другого выхода нет. Я решился уехать, пока мне
не сказали ясно, чтобы я удалился. Отъездом моим прекращаются все недоразумения; а сожалеть обо мне едва ли кто-нибудь будет.
Чего же ждать?.. Все так; но
для чего же писать к вам?
Я расстаюсь с вами, вероятно, навсегда, и оставить вам о себе память еще хуже той, которую я заслуживаю, было бы слишком горько. Вот
для чего я пишу к вам. Я
не хочу ни оправдываться, ни обвинять кого бы то ни было, кроме самого себя: я хочу, по мере возможности, объясниться… Происшествия последних дней были так неожиданны, так внезапны…
И между тем неужели я ни на
что не был годен, неужели
для меня так-таки нет дела на земле?
— Загадку! — повторил Лежнев. — Да, это правда. Ты и
для меня был всегда загадкой. Даже в молодости, когда, бывало, после какой-нибудь мелочной выходки, ты вдруг заговоришь так,
что сердце дрогнет, а там опять начнешь… ну, ты знаешь,
что я хочу сказать… даже тогда я тебя
не понимал: оттого-то я и разлюбил тебя… Сил в тебе так много, стремление к идеалу такое неутомимое…
— Молчи! — продолжал Лежнев. — Каждый остается тем,
чем сделала его природа, и больше требовать от него нельзя! Ты назвал себя Вечным Жидом… А почему ты знаешь, может быть, тебе и следует так вечно странствовать, может быть, ты исполняешь этим высшее,
для тебя самого неизвестное назначение: народная мудрость гласит недаром,
что все мы под Богом ходим. Ты едешь, — продолжал Лежнев, видя,
что Рудин брался за шапку. — Ты
не останешься ночевать?
Неточные совпадения
— Анна Андреевна именно ожидала хорошей партии
для своей дочери, а вот теперь такая судьба: именно так сделалось, как она хотела», — и так, право, обрадовалась,
что не могла говорить.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного
не пощадит
для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта,
что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде
не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить.
Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь
не спишь, стараешься
для отечества,
не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Приготовь поскорее комнату
для важного гостя, ту,
что выклеена желтыми бумажками; к обеду прибавлять
не трудись, потому
что закусим в богоугодном заведении у Артемия Филипповича, а вина вели побольше; скажи купцу Абдулину, чтобы прислал самого лучшего, а
не то я перерою весь его погреб.
Легли в коробку книжечки, // Пошли гулять портретики // По царству всероссийскому, // Покамест
не пристроятся // В крестьянской летней горенке, // На невысокой стеночке… // Черт знает
для чего!