Неточные совпадения
— Здоров. Он хотел было выехать со
мной к
тебе навстречу, да почему-то раздумал.
— А
ты долго
меня ждал? — спросил Аркадий.
— Пожалуйста, папаша, приласкай его.
Я не могу
тебе выразить, до какой степени
я дорожу его дружбой.
— Хлопоты у
меня большие с мужиками в нынешнем году, — продолжал Николай Петрович, обращаясь к сыну. — Не платят оброка. [Оброк — более прогрессивная по сравнению с барщиной денежная форма эксплуатации крестьян. Крестьянин заранее «обрекался» дать помещику определенную сумму денег, и тот отпускал его из имения на заработки.] Что
ты будешь делать?
Я считаю своим долгом предварить
тебя, хотя…
— Строгий моралист найдет мою откровенность неуместною, но, во-первых, это скрыть нельзя, а во-вторых,
тебе известно, у
меня всегда были особенные принципы насчет отношений отца к сыну. Впрочем,
ты, конечно, будешь вправе осудить
меня. В мои лета… Словом, эта… эта девушка, про которую
ты, вероятно, уже слышал…
— Теперь уж недалеко, — заметил Николай Петрович, — вот стоит только на эту горку подняться, и дом будет виден. Мы заживем с
тобой на славу, Аркаша;
ты мне помогать будешь по хозяйству, если только это
тебе не наскучит. Нам надобно теперь тесно сойтись друг с другом, узнать друг друга хорошенько, не правда ли?
— Постой,
я с
тобой пойду! — воскликнул Базаров, внезапно порываясь с дивана.
— Да ведь
ты не знаешь, — ответил Аркадий, — ведь он львом был в свое время.
Я когда-нибудь расскажу
тебе его историю. Ведь он красавцем был, голову кружил женщинам.
— А вот на что, — отвечал ему Базаров, который владел особенным уменьем возбуждать к себе доверие в людях низших, хотя он никогда не потакал им и обходился с ними небрежно, —
я лягушку распластаю да посмотрю, что у нее там внутри делается; а так как мы с
тобой те же лягушки, только что на ногах ходим,
я и буду знать, что и у нас внутри делается.
—
Я сам разолью, сам, — поспешно подхватил Николай Петрович. —
Ты, Аркадий, с чем пьешь чай, со сливками или с лимоном?
— Извини, папаша, если мой вопрос
тебе покажется неуместным, — начал он, — но
ты сам, вчерашнею своею откровенностью,
меня вызываешь на откровенность…
ты не рассердишься?..
—
Ты мне даешь смелость спросить
тебя… Не оттого ли Фен… не оттого ли она не приходит сюда чай разливать, что
я здесь?
— Напрасно ж она стыдится. Во-первых,
тебе известен мой образ мыслей (Аркадию очень было приятно произнести эти слова), а во-вторых — захочу ли
я хоть на волос стеснять твою жизнь, твои привычки? Притом,
я уверен,
ты не мог сделать дурной выбор; если
ты позволил ей жить с
тобой под одною кровлей, стало быть она это заслуживает: во всяком случае, сын отцу не судья, и в особенности
я, и в особенности такому отцу, который, как
ты, никогда и ни в чем не стеснял моей свободы.
— Спасибо, Аркаша, — глухо заговорил Николай Петрович, и пальцы его опять заходили по бровям и по лбу. — Твои предположения действительно справедливы. Конечно, если б эта девушка не стоила… Это не легкомысленная прихоть.
Мне нелегко говорить с
тобой об этом; но
ты понимаешь, что ей трудно было прийти сюда при
тебе, особенно в первый день твоего приезда.
— Мы познакомились, отец! — воскликнул он с выражением какого-то ласкового и доброго торжества на лице. — Федосья Николаевна, точно, сегодня не совсем здорова и придет попозже. Но как же
ты не сказал
мне, что у
меня есть брат?
Я бы уже вчера вечером его расцеловал, как
я сейчас расцеловал его.
— Чему ж
ты удивляешься? — весело заговорил Николай Петрович. — В кои-то веки дождался
я Аркаши…
Я со вчерашнего дня и насмотреться на него не успел.
— Тут у вас болотце есть, возле осиновой рощи.
Я взогнал штук пять бекасов, [Бекас — небольшая птица, болотная дичь.]
ты можешь убить их, Аркадий.
«Ну,
ты,
я вижу, точно нигилист», — подумал Николай Петрович.
—
Я не спорю; да что он
тебе так дался?
—
Я не зову теперь
тебя в Марьино, — сказал ему однажды Николай Петрович (он назвал свою деревню этим именем в честь жены), —
ты и при покойнице там соскучился, а теперь
ты,
я думаю, там с тоски пропадешь.
—
Я был еще глуп и суетлив тогда, — отвечал Павел Петрович, — с тех пор
я угомонился, если не поумнел. Теперь, напротив, если
ты позволишь,
я готов навсегда у
тебя поселиться.
— Вот видишь ли, Евгений, — промолвил Аркадий, оканчивая свой рассказ, — как несправедливо
ты судишь о дяде!
Я уже не говорю о том, что он не раз выручал отца из беды, отдавал ему все свои деньги, — имение,
ты, может быть, не знаешь, у них не разделено, — но он всякому рад помочь и, между прочим, всегда вступается за крестьян; правда, говоря с ними, он морщится и нюхает одеколон…
— Да кто его презирает? — возразил Базаров. — А
я все-таки скажу, что человек, который всю свою жизнь поставил на карту женской любви и, когда ему эту карту убили, раскис и опустился до того, что ни на что не стал способен, этакой человек — не мужчина, не самец.
Ты говоришь, что он несчастлив:
тебе лучше знать; но дурь из него не вся вышла.
Я уверен, что он не шутя воображает себя дельным человеком, потому что читает Галиньяшку и раз в месяц избавит мужика от экзекуции.
— Воспитание? — подхватил Базаров. — Всякий человек сам себя воспитать должен — ну хоть как
я, например… А что касается до времени — отчего
я от него зависеть буду? Пускай же лучше оно зависит от
меня. Нет, брат, это все распущенность, пустота! И что за таинственные отношения между мужчиной и женщиной? Мы, физиологи, знаем, какие это отношения.
Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как
ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество. Пойдем лучше смотреть жука.
Аркадий сказал правду: Павел Петрович не раз помогал своему брату; не раз, видя, как он бился и ломал себе голову, придумывая, как бы извернуться, Павел Петрович медленно подходил к окну и, засунув руки в карманы, бормотал сквозь зубы: «Mais je puis vous donner de l'argent», [Но
я могу дать
тебе денег (фр.).] — и давал ему денег; но в этот день у него самого ничего не было, и он предпочел удалиться.
«
Я человек мягкий, слабый, век свой провел в глуши, — говаривал он, — а
ты недаром так много жил с людьми,
ты их хорошо знаешь: у
тебя орлиный взгляд».
— Славный у
тебя мальчуган, — промолвил он и посмотрел на часы, — а
я завернул сюда насчет чаю…
— Как
тебе не стыдно предполагать во
мне такие мысли! — с жаром подхватил Аркадий. —
Я не с этой точки зрения почитаю отца неправым;
я нахожу, что он должен бы жениться на ней.
— Эге-ге! — спокойно проговорил Базаров. — Вот мы какие великодушные!
Ты придаешь еще значение браку;
я этого от
тебя не ожидал.
—
Я начинаю соглашаться с дядей, — заметил Аркадий, —
ты решительно дурного мнения о русских.
— Вот как мы с
тобой, — говорил в тот же день, после обеда Николай Петрович своему брату, сидя у него в кабинете: — в отставные люди попали, песенка наша спета. Что ж? Может быть, Базаров и прав; но
мне, признаюсь, одно больно:
я надеялся именно теперь тесно и дружески сойтись с Аркадием, а выходит, что
я остался назади, он ушел вперед, и понять мы друг друга не можем.
— От него. Он приехал в*** ревизовать губернию. Он теперь в тузы вышел и пишет
мне, что желает, по-родственному, повидаться с нами и приглашает нас с
тобой и с Аркадием в город.
— И
я не поеду. Очень нужно тащиться за пятьдесят верст киселя есть. Mathieu хочет показаться нам во всей своей славе; черт с ним! будет с него губернского фимиама, обойдется без нашего. И велика важность, тайный советник! Если б
я продолжал служить, тянуть эту глупую лямку,
я бы теперь был генерал-адъютантом. Притом же мы с
тобой отставные люди.
—
Ты уже чересчур благодушен и скромен, — возразил Павел Петрович, —
я, напротив, уверен, что мы с
тобой гораздо правее этих господчиков, хотя выражаемся, может быть, несколько устарелым языком, vieilli, [Старомодно (фр.).] и не имеем той дерзкой самонадеянности… И такая надутая эта нынешняя молодежь! Спросишь иного: «Какого вина вы хотите, красного или белого?» — «
Я имею привычку предпочитать красное!» — отвечает он басом и с таким важным лицом, как будто вся вселенная глядит на него в это мгновенье…
— Знаешь ли что? — говорил в ту же ночь Базаров Аркадию. —
Мне в голову пришла великолепная мысль. Твой отец сказывал сегодня, что он получил приглашение от этого вашего знатного родственника. Твой отец не поедет; махнем-ка мы с
тобой в ***; ведь этот господин и
тебя зовет. Вишь, какая сделалась здесь погода; а мы прокатимся, город посмотрим. Поболтаемся дней пять-шесть, и баста!
— Нет, надо к отцу проехать.
Ты знаешь, он от *** в тридцати верстах.
Я его давно не видал и мать тоже: надо стариков потешить. Они у
меня люди хорошие, особенно отец: презабавный.
Я же у них один.
— Ну-у,
ты учить
меня вздумал?
— Он для
меня его дает, — проговорил Матвей Ильич почти с сожалением. —
Ты танцуешь?
—
Я познакомлю
тебя с здешними барынями,
я беру
тебя под свое крылышко, — перебил Матвей Ильич и самодовольно засмеялся. —
Тебе тепло будет, а?
— Может быть, — пробормотал Аркадий, —
я об этом судить не могу. Она желает с
тобой познакомиться и просила
меня, чтоб
я привез
тебя к ней.
— Воображаю, как
ты меня расписывал! Впрочем,
ты поступил хорошо. Вези
меня. Кто бы она ни была — просто ли губернская львица или «эманципе» вроде Кукшиной, только у ней такие плечи, каких
я не видывал давно.
— Экой
ты чудак! — небрежно перебил Базаров. — Разве
ты не знаешь, что на нашем наречии и для нашего брата «неладно» значит «ладно»? Пожива есть, значит. Не сам ли
ты сегодня говорил, что она странно вышла замуж, хотя, по мнению моему, выйти за богатого старика — дело ничуть не странное, а, напротив, благоразумное.
Я городским толкам не верю; но люблю думать, как говорит наш образованный губернатор, что они справедливы.
Ведь
ты знаешь, что
я внук дьячка?..
«
Ты кокетничаешь, — подумал он, —
ты скучаешь и дразнишь
меня от нечего делать, а
мне…» Сердце у него действительно так и рвалось.
—
Я могу
тебе теперь повторить, — говорил, лежа в постели, Аркадий Базарову, который тоже разделся, — то, что
ты мне сказал однажды: «Отчего
ты так грустен? Верно, исполнил какой-нибудь священный долг?»
—
Я хочу сказать: разве она
тебя отпустит?
—
Я завтра с
тобой уеду тоже.
— Только
я домой поеду, — продолжал Аркадий. — Мы вместе отправимся до Хохловских выселков, а там
ты возьмешь у Федота лошадей.
Я бы с удовольствием познакомился с твоими, да
я боюсь и их стеснить и
тебя. Ведь
ты потом опять приедешь к нам?
—
Ты, брат, глуп еще,
я вижу. Ситниковы нам необходимы.
Мне, пойми
ты это,
мне нужны подобные олухи. Не богам же, в самом деле, горшки обжигать!..