Неточные совпадения
— Дай же отряхнуться, папаша, —
говорил несколько сиплым от дороги, но звонким юношеским голосом Аркадий, весело отвечая на отцовские ласки, —
я тебя всего запачкаю.
— Спасибо, Аркаша, — глухо заговорил Николай Петрович, и пальцы его опять заходили по бровям и по лбу. — Твои предположения действительно справедливы. Конечно, если б эта девушка не стоила… Это не легкомысленная прихоть.
Мне нелегко
говорить с
тобой об этом; но
ты понимаешь, что ей трудно было прийти сюда при
тебе, особенно в первый день твоего приезда.
— Вот видишь ли, Евгений, — промолвил Аркадий, оканчивая свой рассказ, — как несправедливо
ты судишь о дяде!
Я уже не
говорю о том, что он не раз выручал отца из беды, отдавал ему все свои деньги, — имение,
ты, может быть, не знаешь, у них не разделено, — но он всякому рад помочь и, между прочим, всегда вступается за крестьян; правда,
говоря с ними, он морщится и нюхает одеколон…
— Да кто его презирает? — возразил Базаров. — А
я все-таки скажу, что человек, который всю свою жизнь поставил на карту женской любви и, когда ему эту карту убили, раскис и опустился до того, что ни на что не стал способен, этакой человек — не мужчина, не самец.
Ты говоришь, что он несчастлив:
тебе лучше знать; но дурь из него не вся вышла.
Я уверен, что он не шутя воображает себя дельным человеком, потому что читает Галиньяшку и раз в месяц избавит мужика от экзекуции.
— Воспитание? — подхватил Базаров. — Всякий человек сам себя воспитать должен — ну хоть как
я, например… А что касается до времени — отчего
я от него зависеть буду? Пускай же лучше оно зависит от
меня. Нет, брат, это все распущенность, пустота! И что за таинственные отношения между мужчиной и женщиной? Мы, физиологи, знаем, какие это отношения.
Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как
ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество. Пойдем лучше смотреть жука.
«
Я человек мягкий, слабый, век свой провел в глуши, —
говаривал он, — а
ты недаром так много жил с людьми,
ты их хорошо знаешь: у
тебя орлиный взгляд».
— Вот как мы с
тобой, —
говорил в тот же день, после обеда Николай Петрович своему брату, сидя у него в кабинете: — в отставные люди попали, песенка наша спета. Что ж? Может быть, Базаров и прав; но
мне, признаюсь, одно больно:
я надеялся именно теперь тесно и дружески сойтись с Аркадием, а выходит, что
я остался назади, он ушел вперед, и понять мы друг друга не можем.
— Знаешь ли что? —
говорил в ту же ночь Базаров Аркадию. —
Мне в голову пришла великолепная мысль. Твой отец сказывал сегодня, что он получил приглашение от этого вашего знатного родственника. Твой отец не поедет; махнем-ка мы с
тобой в ***; ведь этот господин и
тебя зовет. Вишь, какая сделалась здесь погода; а мы прокатимся, город посмотрим. Поболтаемся дней пять-шесть, и баста!
— Экой
ты чудак! — небрежно перебил Базаров. — Разве
ты не знаешь, что на нашем наречии и для нашего брата «неладно» значит «ладно»? Пожива есть, значит. Не сам ли
ты сегодня
говорил, что она странно вышла замуж, хотя, по мнению моему, выйти за богатого старика — дело ничуть не странное, а, напротив, благоразумное.
Я городским толкам не верю; но люблю думать, как
говорит наш образованный губернатор, что они справедливы.
—
Я могу
тебе теперь повторить, —
говорил, лежа в постели, Аркадий Базарову, который тоже разделся, — то, что
ты мне сказал однажды: «Отчего
ты так грустен? Верно, исполнил какой-нибудь священный долг?»
—
Я ни на что не намекаю,
я прямо
говорю, что мы оба с
тобою очень глупо себя вели. Что тут толковать! Но
я уже в клинике заметил: кто злится на свою боль — тот непременно ее победит.
— Ага!
ты захотел посетить своего приятеля; но
ты опоздал amice, [Дружище (лат.).] и мы имели уже с ним продолжительную беседу. Теперь надо идти чай пить: мать зовет. Кстати,
мне нужно с
тобой поговорить.
— Э! да
ты,
я вижу, Аркадий Николаевич, понимаешь любовь, как все новейшие молодые люди: цып, цып, цып, курочка, а как только курочка начинает приближаться, давай бог ноги!
Я не таков. Но довольно об этом. Чему помочь нельзя, о том и
говорить стыдно. — Он повернулся на бок. — Эге! вон молодец муравей тащит полумертвую муху. Тащи ее, брат, тащи! Не смотри на то, что она упирается, пользуйся тем, что
ты, в качестве животного, имеешь право не признавать чувства сострадания, не то что наш брат, самоломанный!
— В кои-то веки разик можно, — пробормотал старик. — Впрочем,
я вас, господа, отыскал не с тем, чтобы
говорить вам комплименты; но с тем, чтобы, во-первых, доложить вам, что мы скоро обедать будем; а во-вторых,
мне хотелось предварить
тебя, Евгений…
Ты умный человек,
ты знаешь людей, и женщин знаешь, и, следовательно, извинишь… Твоя матушка молебен отслужить хотела по случаю твоего приезда.
Ты не воображай, что
я зову
тебя присутствовать на этом молебне: уж он кончен; но отец Алексей…
— Нет! —
говорил он на следующий день Аркадию, — уеду отсюда завтра. Скучно; работать хочется, а здесь нельзя. Отправлюсь опять к вам в деревню;
я же там все свои препараты оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно. А то здесь отец
мне твердит: «Мой кабинет к твоим услугам — никто
тебе мешать не будет»; а сам от
меня ни на шаг. Да и совестно как-то от него запираться. Ну и мать тоже.
Я слышу, как она вздыхает за стеной, а выйдешь к ней — и сказать ей нечего.
— Да
я ж
тебе говорю, что
я скоро вернусь.
Мне необходимо.
—
Ты это
говоришь, Павел?
ты, которого
я считал всегда самым непреклонным противником подобных браков!
Ты это
говоришь! Но разве
ты не знаешь, что единственно из уважения к
тебе я не исполнил того, что
ты так справедливо назвал моим долгом!
— Напрасно ж
ты уважал
меня в этом случае, — возразил с унылою улыбкою Павел Петрович. —
Я начинаю думать, что Базаров был прав, когда упрекал
меня в аристократизме. Нет, милый брат, полно нам ломаться и думать о свете: мы люди уже старые и смирные; пора нам отложить в сторону всякую суету. Именно, как
ты говоришь, станем исполнять наш долг; и посмотри, мы еще и счастье получим в придачу.
— Гм! Новое слово, — заметил вполголоса Базаров. — Но
тебе не для чего горячиться,
мне ведь это совершенно все равно. Романтик сказал бы:
я чувствую, что наши дороги начинают расходиться, а
я просто
говорю, что мы друг другу приелись.
—
Я уже не
говорю о себе; но это будет в высшей степени невежливо перед Анной Сергеевной, которая непременно пожелает
тебя видеть.
— Так
ты задумал гнездо себе свить? —
говорил он в тот же день Аркадию, укладывая на корточках свой чемодан. — Что ж? дело хорошее. Только напрасно
ты лукавил.
Я ждал от
тебя совсем другой дирекции. Или, может быть, это
тебя самого огорошило?
—
Я точно этого не ожидал, когда расставался с
тобою, — ответил Аркадий, — но зачем
ты сам лукавишь и
говоришь: «дело хорошее», точно
мне неизвестно твое мнение о браке?
«Да, да, —
говорил он какой-нибудь бабе в мужском армяке и рогатой кичке, вручая ей стклянку гулярдовой воды или банку беленной мази, —
ты, голубушка, должна ежеминутно бога благодарить за то, что сын мой у
меня гостит: по самой научной и новейшей методе
тебя лечат теперь, понимаешь ли
ты это?
— Евгений, — продолжал Василий Иванович и опустился на колени перед Базаровым, хотя тот не раскрывал глаз и не мог его видеть. — Евгений,
тебе теперь лучше;
ты, бог даст, выздоровеешь; но воспользуйся этим временем, утешь нас с матерью, исполни долг христианина! Каково-то
мне это
тебе говорить, это ужасно; но еще ужаснее… ведь навек, Евгений…
ты подумай, каково-то…
—
Я не отказываюсь, если это может вас утешить, — промолвил он наконец, — но
мне кажется, спешить еще не к чему.
Ты сам
говоришь, что
мне лучше.
—
Я говорю, что Анна Сергеевна Одинцова здесь и привезла к
тебе сего господина доктора.
—
Ты нас покидаешь,
ты нас покидаешь, милый брат, — начал он, — конечно, ненадолго; но все же
я не могу не выразить
тебе, что
я… что мы… сколь
я… сколь мы… Вот в том-то и беда, что мы не умеем
говорить спичи! Аркадий, скажи
ты.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Цветное!.. Право,
говоришь — лишь бы только наперекор. Оно
тебе будет гораздо лучше, потому что
я хочу надеть палевое;
я очень люблю палевое.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь
я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай
тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы
тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы,
говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах
ты, рожа!
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (
Говорит скоро.)А все
ты, а всё за
тобой. И пошла копаться: «
Я булавочку,
я косынку». (Подбегает к окну и кричит.)Антон, куда, куда? Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к
тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «
Я тебя, —
говорит, — не буду, —
говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это,
говорит, запрещено законом, а вот
ты у
меня, любезный, поешь селедки!»
Хлестаков. Да что?
мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)
Я не знаю, однако ж, зачем вы
говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а
меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри
ты какой!..
Я заплачу, заплачу деньги, но у
меня теперь нет.
Я потому и сижу здесь, что у
меня нет ни копейки.