— Да, — проговорил он, ни на кого не глядя, — беда пожить этак годков пять в деревне, в отдалении от великих умов! Как раз дурак дураком станешь. Ты стараешься не забыть того, чему тебя учили,
а там — хвать! — оказывается, что все это вздор, и тебе говорят, что путные люди этакими пустяками больше не занимаются и что ты, мол, отсталый колпак. [Отсталый колпак — в то время старики носили ночные колпаки.] Что делать! Видно, молодежь, точно, умнее нас.
— Только я домой поеду, — продолжал Аркадий. — Мы вместе отправимся до Хохловских выселков,
а там ты возьмешь у Федота лошадей. Я бы с удовольствием познакомился с твоими, да я боюсь и их стеснить и тебя. Ведь ты потом опять приедешь к нам?
— На сем месте я люблю философствовать, глядя на захождение солнца: оно приличествует пустыннику.
А там, подальше, я посадил несколько деревьев, любимых Горацием. [Гораций Флакк Квинт (65–8 гг. до н. э.) — знаменитый римский поэт. В своих одах и посланиях воспевал наслаждения жизнью на лоне природы.]
— Эх, Анна Сергеевна, станемте говорить правду. Со мной кончено. Попал под колесо. И выходит, что нечего было думать о будущем. Старая шутка смерть, а каждому внове. До сих пор не трушу…
а там придет беспамятство, и фюить!(Он слабо махнул рукой.) Ну, что ж мне вам сказать… я любил вас! это и прежде не имело никакого смысла, а теперь подавно. Любовь — форма, а моя собственная форма уже разлагается. Скажу я лучше, что какая вы славная! И теперь вот вы стоите, такая красивая…
Неточные совпадения
—
А вот на что, — отвечал ему Базаров, который владел особенным уменьем возбуждать к себе доверие в людях низших, хотя он никогда не потакал им и обходился с ними небрежно, — я лягушку распластаю да посмотрю, что у нее
там внутри делается;
а так как мы с тобой те же лягушки, только что на ногах ходим, я и буду знать, что и у нас внутри делается.
— Я не зову теперь тебя в Марьино, — сказал ему однажды Николай Петрович (он назвал свою деревню этим именем в честь жены), — ты и при покойнице
там соскучился,
а теперь ты, я думаю,
там с тоски пропадешь.
— Вы знаете поговорку: «
Там хорошо, где нас нет», — возразил Базаров, — притом же вы сами сказали вчера, что вы не удовлетворены.
А мне в голову, точно, такие мысли не приходят.
Уж как вы
там ни хитрите, господа молодые,
а все-таки старик Парацельский святую правду изрек: in herbis, verbis et lapidibus…
— Нет! — говорил он на следующий день Аркадию, — уеду отсюда завтра. Скучно; работать хочется,
а здесь нельзя. Отправлюсь опять к вам в деревню; я же
там все свои препараты оставил. У вас, по крайней мере, запереться можно.
А то здесь отец мне твердит: «Мой кабинет к твоим услугам — никто тебе мешать не будет»;
а сам от меня ни на шаг. Да и совестно как-то от него запираться. Ну и мать тоже. Я слышу, как она вздыхает за стеной,
а выйдешь к ней — и сказать ей нечего.
А Павел Петрович вышел из саду и, медленно шагая, добрался до леса. Он остался
там довольно долго, и когда он вернулся к завтраку, Николай Петрович заботливо спросил у него, здоров ли он? до того лицо его потемнело.
«За что он меня так благодарит? — подумал Павел Петрович, оставшись один. — Как будто это не от него зависело!
А я, как только он женится, уеду куда-нибудь подальше, в Дрезден или во Флоренцию, и буду
там жить, пока околею».
— Сила-то, сила, — промолвил он, — вся еще тут,
а надо умирать!.. Старик, тот, по крайней мере, успел отвыкнуть от жизни,
а я… Да, поди попробуй отрицать смерть. Она тебя отрицает, и баста! Кто
там плачет? — прибавил он погодя немного. — Мать? Бедная! Кого-то она будет кормить теперь своим удивительным борщом?
А ты, Василий Иваныч, тоже, кажется, нюнишь? Ну, коли христианство не помогает, будь философом, стоиком, что ли! Ведь ты хвастался, что ты философ?
Батюшка пришлет денежки, чем бы их попридержать — и куды!.. пошел кутить: ездит на извозчике, каждый день ты доставай в кеятр билет,
а там через неделю, глядь — и посылает на толкучий продавать новый фрак.
— Да вот, как вы сказали, огонь блюсти. А то не дворянское дело. И дворянское дело наше делается не здесь, на выборах,
а там, в своем углу. Есть тоже свой сословный инстинкт, что должно или не должно. Вот мужики тоже, посмотрю на них другой раз: как хороший мужик, так хватает земли нанять сколько может. Какая ни будь плохая земля, всё пашет. Тоже без расчета. Прямо в убыток.
На запад пятиглавый Бешту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»; на север подымается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона; на восток смотреть веселее: внизу передо мною пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, —
а там, дальше, амфитеатром громоздятся горы все синее и туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльбрусом…
Неточные совпадения
Кто
там? (Подходит к окну.)
А, что ты, матушка?
Анна Андреевна. Мы теперь в Петербурге намерены жить.
А здесь, признаюсь, такой воздух… деревенский уж слишком!., признаюсь, большая неприятность… Вот и муж мой… он
там получит генеральский чин.
Там в городе таскаются офицеры и народ,
а я, как нарочно, задал тону и перемигнулся с одной купеческой дочкой…
А так, мошенники, я думаю,
там уж просьбы из-под полы и готовят.
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались!
а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой же, теперь же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто
там?