Неточные совпадения
— Нет-с;
это не по моей части-с, — возразил Шубин и надел шляпу
на затылок. — Я мясник-с; мое
дело — мясо, мясо лепить, плечи, ноги, руки, а тут и формы нет, законченности нет, разъехалось во все стороны… Пойди поймай!
— Совсем с ума сошел старец. Сидит по целым
дням у своей Августины Христиановны, скучает страшно, а сидит. Глазеют друг
на друга, так глупо… Даже противно смотреть. Вот поди ты! Каким семейством Бог благословил
этого человека: нет, подай ему Августину Христиановну! Я ничего не знаю гнуснее ее утиной физиономии!
На днях я вылепил ее карикатуру, в дантовском вкусе. Очень вышло недурно. Я тебе покажу.
— Да, вы. Вы воображаете, что во мне все наполовину притворно, потому что я художник; что я не способен не только ни
на какое
дело, — в
этом, вы, вероятно, правы, — но даже ни к какому истинному, глубокому чувству; что я и плакать-то искренно не могу, что я болтун и сплетник, — и все потому, что я художник. Что же мы после
этого за несчастные, Богом убитые люди? Вы, например, я побожиться готов, не верите в мое раскаяние.
У всех аппетит был отличный, а Анна Васильевна то и
дело угащивала и уговаривала своих гостей, чтобы побольше ели, уверяя, что
на воздухе
это очень здорово; она обращалась с такими речами к самому Увару Ивановичу.
…А ведь странно, однако, что я до сих пор, до двадцати лет, никого не любила! Мне кажется, что у Д. (буду называть его Д., мне нравится
это имя: Дмитрий) оттого так ясно
на душе, что он весь отдался своему
делу, своей мечте. Из чего ему волноваться? Кто отдался весь… весь… весь… тому горя мало, тот уж ни за что не отвечает. Не я хочу: то хочет. Кстати, и он, и я, мы одни цветы любим. Я сегодня сорвала розу. Один лепесток упал, он его поднял… Я ему отдала всю розу.
В тот самый
день, когда Елена вписывала
это последнее, роковое слово в свой дневник, Инсаров сидел у Берсенева в комнате, а Берсенев стоял перед ним, с выражением недоумения
на лице. Инсаров только что объявил ему о своем намерении
на другой же
день переехать в Москву.
Она его ждала; она для него надела то самое платье, которое было
на ней в
день их первого свидания в часовне; но она так спокойно его приветствовала и так была любезна и беспечно весела, что, глядя
на нее, никто бы не подумал, что судьба
этой девушки уже решена и что одно тайное сознание счастливой любви придавало оживление ее чертам, легкость и прелесть всем ее движениям.
— Отцу нравится жених, — продолжал Николай Артемьевич, размахивая сухарем, — а дочери что до
этого за
дело!
Это было хорошо в прежние, патриархальные времена, а теперь мы все
это переменили. Nous avons changé tout ça. [Мы все
это переменили (фр.).] Теперь барышня разговаривает с кем ей угодно, читает, что ей угодно; отправляется одна по Москве, без лакея, без служанки, как в Париже; и все
это принято.
На днях я спрашиваю: где Елена Николаевна? Говорят, изволили выйти. Куда? Неизвестно. Что
это — порядок?
— Да, молодое, славное, смелое
дело. Смерть, жизнь, борьба, падение, торжество, любовь, свобода, родина… Хорошо, хорошо. Дай Бог всякому!
Это не то что сидеть по горло в болоте да стараться показывать вид, что тебе все равно, когда тебе действительно, в сущности, все равно. А там — натянуты струны, звени
на весь мир или порвись!
Николай Артемьевич потребовал от нее, чтоб она не пускала своей дочери к себе
на глаза; он как будто обрадовался случаю показать себя в полном значении хозяина дома, во всей силе главы семейства: он беспрерывно шумел и гремел
на людей, то и
дело приговаривая: «Я вам докажу, кто я таков, я вам дам знать — погодите!» Пока он сидел дома, Анна Васильевна не видела Елены и довольствовалась присутствием Зои, которая очень усердно ей услуживала, а сама думала про себя: «Diesen Insaroff vorziehen — und wem?» [Предпочесть
этого Инсарова — и кому? (нем.)]
— Рендич обещался через неделю все нам устроить, — заметил он. —
На него, кажется, положиться можно… Слышала ты, Елена, — прибавил он с внезапным одушевлением, — говорят, бедные далматские рыбаки пожертвовали своими свинчатками, — ты знаешь,
этими тяжестями, от которых невода
на дно опускаются, —
на пули! Денег у них не было, они только и живут что рыбною ловлей; но они с радостию отдали свое последнее достояние и голодают теперь. Что за народ!
Рендич был далмат, моряк, с которым Инсаров познакомился во время своего путешествия
на родину и которого он отыскал в Венеции.
Это был человек суровый, грубый, смелый и преданный славянскому
делу. Он презирал турок и ненавидел австрийцев.
Неточные совпадения
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или
на другом каком языке…
это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого
дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет
дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста
на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в
это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею
на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Хлестаков. А
это…
На одну минуту только…
на один
день к дяде — богатый старик; а завтра же и назад.
Аммос Федорович. А я
на этот счет покоен. В самом
деле, кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так он жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу
на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней правда и что неправда.
Г-жа Простакова. Ах, мой батюшка! Да извозчики-то
на что ж?
Это их
дело.
Это таки и наука-то не дворянская. Дворянин только скажи: повези меня туда, — свезут, куда изволишь. Мне поверь, батюшка, что, конечно, то вздор, чего не знает Митрофанушка.