Неточные совпадения
— Послушай-ка, Хорь, —
говорил я ему, — отчего
ты не откупишься от своего барина?
«Уж
ты, Хорь, у
меня его не трогай», —
говорил Калиныч.
— Что барин? Прогнал
меня!
Говорит, как смеешь прямо ко
мне идти: на то есть приказчик;
ты,
говорит, сперва приказчику обязан донести… да и куда
я тебя переселю?
Ты,
говорит, сперва недоимку за себя взнеси. Осерчал вовсе.
«Бредит-с,
говорю, жар…» А она-то: «Полно, полно,
ты мне сейчас совсем другое
говорил, и кольцо от
меня принял…
Радилов, по летам, мог бы быть ее отцом; он
говорил ей «
ты», но
я тотчас догадался, что она не была его дочерью.
— Нет, не после, а теперь, — продолжал старик… —
Тебе,
я знаю, при господине помещике совестно: тем лучше — казнись. Изволь, изволь-ка
говорить… Мы послушаем.
Дошла очередь до
меня; вот и спрашивает: «
Ты чем был?»
Говорю: «Кучером».
Вот поглядел, поглядел на нее Гаврила, да и стал ее спрашивать: «Чего
ты, лесное зелье, плачешь?» А русалка-то как взговорит ему: «Не креститься бы
тебе,
говорит, человече, жить бы
тебе со
мной на веселии до конца дней; а плачу
я, убиваюсь оттого, что
ты крестился; да не
я одна убиваться буду: убивайся же и
ты до конца дней».
— А какие
ты нам, Ильюшка, страхи рассказывал, — заговорил Федя, которому, как сыну богатого крестьянина, приходилось быть запевалой (сам же он
говорил мало, как бы боясь уронить свое достоинство). — Да и собак тут нелегкая дернула залаять… А точно,
я слышал, это место у вас нечистое.
— Лучше… лучше. Там места привольные, речные, гнездо наше; а здесь теснота, сухмень… Здесь мы осиротели. Там у нас, на Красивой-то на Мечи, взойдешь
ты на холм, взойдешь — и, Господи Боже мой, что это? а?.. И река-то, и луга, и лес; а там церковь, а там опять пошли луга. Далече видно, далече. Вот как далеко видно… Смотришь, смотришь, ах
ты, право! Ну, здесь точно земля лучше: суглинок, хороший суглинок,
говорят крестьяне; да с
меня хлебушка-то всюду вдоволь народится.
— Что
ты, что
ты, дурак, с ума сошел, что ли? — поспешно перебил его толстяк. — Ступай, ступай ко
мне в избу, — продолжал он, почти выталкивая изумленного мужика, — там спроси жену… она
тебе чаю даст,
я сейчас приду, ступай. Да небось
говорят, ступай.
— Так
ты Бирюк, — повторил
я, —
я, брат, слыхал про
тебя.
Говорят,
ты никому спуску не даешь.
— Ну, как
тебе угодно.
Ты меня, батюшка, извини: ведь
я по старине. (Г-н Чернобай
говорил не спеша и на о.) У
меня все по простоте, знаешь… Назар, а Назар, — прибавил он протяжно и не возвышая голоса.
— Что к родным писать? Помочь — они
мне не помогут; умру — узнают. Да что об этом
говорить… Расскажи-ка
мне лучше, что
ты за границей видел?
— Ведь
я же
говорил, что
тебе, — воскликнул Обалдуй, —
я ведь
говорил.
Был у
меня щенок от нее, отличный щенок, и в Москву везти хотел, да приятель выпросил вместе с ружьем;
говорит: в Москве
тебе, брат, будет не до того; там уж пойдет совсем, брат, другое.
Ну, однако ж, наконец и
мне стыдно стало;
говорю ей: «Матрена, слезами горю не пособить, а вот что: надобно действовать, как говорится, решительно; надобно
тебе бежать со
мной; вот как надобно действовать».
Я ей и
говорю: «Сумасшедшая, куда
ты едешь?» Она глянула ко
мне через плечо да усмехнулася.
«Что? аль и там
тебя открыли?» — «Нет, Петр Петрович, —
говорит она, — никто
меня не беспокоит в Бубнове; да долго ли это продолжится?
—
Ты, Акулина, девка неглупая, — заговорил он наконец, — потому вздору не
говори.
Я твоего же добра желаю, понимаешь
ты меня? Конечно,
ты не глупа, не совсем мужичка, так сказать; и твоя мать тоже не всегда мужичкой была. Все же
ты без образованья, — стало быть, должна слушаться, когда
тебе говорят.
Впрочем, — прибавил он, заворочавшись на земле, — к чему
я тебе это все
говорю?
«Ну, потешник, — проговорил он наконец сквозь слезы, — ведь экую штуку выкинул… а! каков?» — и до самого отъезда он не переставал глумиться надо
мною, изредка поталкивая
меня локтем под бок и
говоря мне уже «
ты».
— Это не ответ.
Ты говори толком, иродово племя! Одолжаться
я у
тебя стану, что ли?
— А деньги, — продолжал Чертопханов… — через шесть месяцев. И не двести, а двести пятьдесят. Молчать. Двести пятьдесят,
говорю тебе! За
мною.
— Коли
ты царь, — промолвил с расстановкой Чертопханов (а он отроду и не слыхивал о Шекспире), — подай
мне все твое царство за моего коня — так и того не возьму! — Сказал, захохотал, поднял Малек-Аделя на дыбы, повернул им на воздухе, на одних задних ногах, словно волчком или юлою — и марш-марш! Так и засверкал по жнивью. А охотник (князь,
говорят, был богатейший) шапку оземь — да как грянется лицом в шапку! С полчаса так пролежал.
А для
тебя, Порфирий, одна инструкция: как только
ты, чего Боже оборони, завидишь в окрестностях казака, так сию же секунду, ни слова не
говоря, беги и неси
мне ружье, а
я уж буду знать, как
мне поступить!
Намеднись отец Алексей, священник, стал
меня причащать, да и
говорит: «
Тебя, мол, исповедовать нечего: разве
ты в твоем состоянии согрешить можешь?» Но
я ему ответила: «А мысленный грех, батюшка?» — «Ну, —
говорит, а сам смеется, — это грех не великий».
И
ты,
говорит, не моги
мне противиться, потому что
мне за мои труды орден на шею дан, и
я для вас же, дураков, стараюсь».
«Не бойся,
говорит, невеста моя разубранная, ступай за
мною;
ты у
меня в царстве небесном хороводы водить будешь и песни играть райские».
И спрашиваю
я ее: «Кто
ты?» А она
мне говорит: «
Я смерть твоя».
И
говорит мне та женщина, смерть моя: «Жаль
мне тебя, Лукерья, но взять
я тебя с собою не могу.
—
Ты много
говоришь, — заметил
я ей, — это может
тебе повредить.
— А помнишь, барин, как
я тебе все
говорил: стучит… стучит, мол, стучит!
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Цветное!.. Право,
говоришь — лишь бы только наперекор. Оно
тебе будет гораздо лучше, потому что
я хочу надеть палевое;
я очень люблю палевое.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь
я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай
тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы
тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы,
говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах
ты, рожа!
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (
Говорит скоро.)А все
ты, а всё за
тобой. И пошла копаться: «
Я булавочку,
я косынку». (Подбегает к окну и кричит.)Антон, куда, куда? Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к
тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «
Я тебя, —
говорит, — не буду, —
говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это,
говорит, запрещено законом, а вот
ты у
меня, любезный, поешь селедки!»
Хлестаков. Да что?
мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)
Я не знаю, однако ж, зачем вы
говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а
меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри
ты какой!..
Я заплачу, заплачу деньги, но у
меня теперь нет.
Я потому и сижу здесь, что у
меня нет ни копейки.