Неточные совпадения
Я в
этот день пошел
на охоту часами четырьмя позднее обыкновенного и следующие три
дня провел у Хоря.
Раз как-то, в юные годы, он отлучился
на два
дня, увлеченный любовью; но
эта дурь скоро с него соскочила.
А в гостиной уж самовар
на столе, и ямайский тут же стоит: в нашем
деле без
этого нельзя.
— Не стану я вас, однако, долее томить, да и мне самому, признаться, тяжело все
это припоминать. Моя больная
на другой же
день скончалась. Царство ей небесное (прибавил лекарь скороговоркой и со вздохом)! Перед смертью попросила она своих выйти и меня наедине с ней оставить. «Простите меня, говорит, я, может быть, виновата перед вами… болезнь… но, поверьте, я никого не любила более вас… не забывайте же меня… берегите мое кольцо…»
А что вам
на меня по
этому случаю нажаловались, —
дело понятное: всякому своя рубашка к телу ближе.
Вот-с в один
день говорит он мне: «Любезный друг мой, возьми меня
на охоту: я любопытствую узнать — в чем состоит
эта забава».
Лощина
эта имела вид почти правильного котла с пологими боками;
на дне ее торчало стоймя несколько больших белых камней, — казалось, они сползлись туда для тайного совещания, — и до того в ней было немо и глухо, так плоско, так уныло висело над нею небо, что сердце у меня сжалось.
Я возвращался с охоты в тряской тележке и, подавленный душным зноем летнего облачного
дня (известно, что в такие
дни жара бывает иногда еще несноснее, чем в ясные, особенно когда нет ветра), дремал и покачивался, с угрюмым терпением предавая всего себя
на съедение мелкой белой пыли, беспрестанно поднимавшейся с выбитой дороги из-под рассохшихся и дребезжавших колес, — как вдруг внимание мое было возбуждено необыкновенным беспокойством и тревожными телодвижениями моего кучера, до
этого мгновения еще крепче дремавшего, чем я.
Старик неохотно встал и вышел за мной
на улицу. Кучер мой находился в раздраженном состоянии духа: он собрался было попоить лошадей, но воды в колодце оказалось чрезвычайно мало, и вкус ее был нехороший, а
это, как говорят кучера, первое
дело… Однако при виде старика он осклабился, закивал головой и воскликнул...
— Ну, телега… телега! — повторил он и, взяв ее за оглобли, чуть не опрокинул кверху
дном… — Телега!.. А
на чем же вы
на ссечки поедете?.. В
эти оглобли нашу лошадь не впряжешь: наши лошади большие, а
это что такое?
— Ведь вы, может быть, не знаете, — продолжал он, покачиваясь
на обеих ногах, — у меня там мужики
на оброке. Конституция — что будешь делать? Однако оброк мне платят исправно. Я бы их, признаться, давно
на барщину ссадил, да земли мало! я и так удивляюсь, как они концы с концами сводят. Впрочем, c’est leur affaire [
Это их
дело (фр.).]. Бурмистр у меня там молодец, une forte tête [Умная голова (фр.).], государственный человек! Вы увидите… Как, право,
это хорошо пришлось!
Перед лицами высшими Хвалынский большей частью безмолвствует, а к лицам низшим, которых, по-видимому, презирает, но с которыми только и знается, держит речи отрывистые и резкие, беспрестанно употребляя выраженья, подобные следующим: «
Это, однако, вы пус-тя-ки говорите», или: «Я, наконец, вынужденным нахожусь, милосвый сдарь мой, вам поставить
на вид», или: «Наконец вы должны, однако же, знать, с кем имеете
дело», и пр.
Увы! ничто не прочно
на земле. Все, что я вам рассказал о житье-бытье моей доброй помещицы, —
дело прошедшее; тишина, господствовавшая в ее доме, нарушена навеки. У ней теперь, вот уже более года, живет племянник, художник из Петербурга. Вот как
это случилось.
Это был загулявший, холостой дворовый человек, от которого собственные господа давным-давно отступились и который, не имея никакой должности, не получая ни гроша жалованья, находил, однако, средство каждый
день покутить
на чужой счет.
— Ну, конечно,
дело известное. Я не вытерпел: «Да помилуйте, матушка, что вы за ахинею порете? Какая тут женитьба? я просто желаю узнать от вас, уступаете вы вашу девку Матрену или нет?» Старуха заохала. «Ах, он меня обеспокоил! ах, велите ему уйти! ах!..» Родственница к ней подскочила и раскричалась
на меня. А старуха все стонет: «Чем
это я заслужила?.. Стало быть, я уж в своем доме не госпожа? ах, ах!» Я схватил шляпу и, как сумасшедший, выбежал вон.
«Да уж
это, — говорю я, — не твое
дело…» Однако я таки ее увез… не в
этот раз, а в другой: ночью,
на телеге приехал — и увез.
Этот день должен навсегда остаться мне памятным: шесть месяцев спустя женился я
на второй дочери полковницы!..
Это было существо доброе, умное, молчаливое, с теплым сердцем; но, бог знает отчего, от долгого ли житья в деревне, от других ли каких причин, у ней
на дне души (если только есть
дно у души) таилась рана, или, лучше сказать, сочилась ранка, которую ничем не можно было излечить, да и назвать ее ни она не умела, ни я не мог.
Слова
эти Перфишка понял так, что надо, мол, хоть пыль немножечко постереть — впрочем, большой веры в справедливость известия он не возымел; пришлось ему, однако, убедиться, что дьякон-то сказал правду, когда, несколько
дней спустя, Пантелей Еремеич сам, собственной особой, появился
на дворе усадьбы, верхом
на Малек-Аделе.
Вот что думалось иногда Чертопханову, и горечью отзывались в нем
эти думы. Зато в другое время пустит он своего коня во всю прыть по только что вспаханному полю или заставит его соскочить
на самое
дно размытого оврага и по самой круче выскочить опять, и замирает в нем сердце от восторга, громкое гикание вырывается из уст, и знает он, знает наверное, что
это под ним настоящий, несомненный Малек-Адель, ибо какая другая лошадь в состоянии сделать то, что делает
эта?
В тот же
день, прежде чем отправиться
на охоту, был у меня разговор о Лукерье с хуторским десятским. Я узнал от него, что ее в деревне прозывали «Живые мощи», что, впрочем, от нее никакого не видать беспокойства; ни ропота от нее не слыхать, ни жалоб. «Сама ничего не требует, а напротив — за все благодарна; тихоня, как есть тихоня, так сказать надо. Богом убитая, — так заключил десятский, — стало быть, за грехи; но мы в
это не входим. А чтобы, например, осуждать ее — нет, мы ее не осуждаем. Пущай ее!»
Неточные совпадения
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или
на другом каком языке…
это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого
дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет
дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста
на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в
это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею
на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Хлестаков. А
это…
На одну минуту только…
на один
день к дяде — богатый старик; а завтра же и назад.
Аммос Федорович. А я
на этот счет покоен. В самом
деле, кто зайдет в уездный суд? А если и заглянет в какую-нибудь бумагу, так он жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу
на судейском стуле, а как загляну в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что в ней правда и что неправда.
Г-жа Простакова. Ах, мой батюшка! Да извозчики-то
на что ж?
Это их
дело.
Это таки и наука-то не дворянская. Дворянин только скажи: повези меня туда, — свезут, куда изволишь. Мне поверь, батюшка, что, конечно, то вздор, чего не знает Митрофанушка.